И этот кабинет даже выглядел так, как полагалось выглядеть кабинету поддельного врача. На каминной доске позади его стола красовалась голова огромного оленя, которого, по утверждению Ти-Джея, он подстрелил с закрытыми глазами много лет назад. Еще пол был застелен чем-то, что Ти-Джей выдавал за шкуру черного медведя, но на самом деле это был просто мохнатый ковер, который он, скорее всего, купил на распродаже в универсальном магазине. Ти-Джей придумал историю о том, как он убил этого медведя, держа в правой руке банку пива, а в левой – дробовик.

На левом углу стола стояла банка с желейными конфетами, а справа от нее – вазочка с черной лакрицей.

Мне взрывало мозг то, что доктор так впрямую может предлагать своим пациентам сладости, но в случае Ти-Джея это имело смысл, ведь его жена Эффи была одним из немногих стоматологов в городе, и ей всегда требовались новые пациенты.

Однако Ти-Джею и его супруге следовало более разумно подходить к выбору сладостей, потому что никто в здравом уме не станет есть черную лакрицу.

Я сложил руки на груди и плотнее прижал их к телу, чтобы сохранить тепло. «Черт!» Я замерзал. Мой взгляд сместился на соседний стул, на котором сидел Келлан.

Когда я посмотрел на Ти-Джея, то увидел, что его губы продолжают быстро шевелиться. Он снова и снова объяснял ситуацию. По крайней мере, я думал, что это так, но не был в этом уверен, потому что я больше не слушал его.

Не знаю, в какой именно момент я перестал вслушиваться в слова, слетающие с его языка, но в последние пять или десять минут я просто смотрел, как шевелятся его губы, изливая поток бессмысленных фраз.

Вцепившись в край сиденья, я с силой сжал пальцы.

Хуже всего был шок, я не знал, что я сейчас сделаю: засмеюсь, или зарыдаю, или же приду в ярость и буду лупить кулаками стену. Я не знал, сколько времени я еще смогу провести со своим братом. От ошеломляющего чувства одиночества у меня перехватило дыхание. Паническое сердцебиение сотрясало мой организм, и это чувство было ужасным, хотя и знакомым мне. Страх и ярость делали каждую секунду существования просто невыносимой.

– Логан, – произнес Ти-Джей, снова вовлекая меня в разговор. – Это не означает приговор для твоего брата. С ним работают лучшие врачи штата. Он получает лучшее лечение, какое только возможно.

Келлан потер затылок и кивнул.

– Это еще не конец, Логан, просто запинка.

Он кивнул еще раз, и это, в сочетании с выбором слов, озадачило меня. Если это не конец, почему он кивает, а не качает головой?

Я потер правой рукой щеку и откашлялся.

– Нам нужно еще одно врачебное мнение. – Я встал и начал расхаживать туда-сюда, запустив пальцы в волосы. – А потом еще одно, и еще.

Разве не так поступают все люди – ищут более приятный для себя ответ? Более многообещающий.

Нам был нужен хороший ответ.

– Логан… – Ти-Джей поморщился. – Поиски другого мнения только задержат нас. Мы уже идем в атаку на болезнь и надеемся…

Это случилось снова. Я перестал слушать.

Сеанс продолжался, но я больше не слышал ни слова. Никто больше не мог сказать ничего, что я хотел бы услышать.

В течение всего обратного пути до дома мы с Келланом молчали, и мой мозг не затыкался ни на секунду, снова и снова проигрывая одно-единственное слово – «рак».

У моего брата, моего защитника, моего лучшего друга был рак. И это не давало мне дышать.

* * *

Когда Келлан говорил, что Эрика обязательно куда-нибудь заедет перед тем, как отвезти меня к моей матери, я и представить себе не мог, что мы двадцать минут проторчим в пятом отделе посудного магазина. Прошел целый день с тех пор, как Келлан поведал мне о своей болезни, и я думал лишь о том, чтобы снять наркотиками этот стресс – и с каждой минутой, с каждой секундой это желание становилось сильнее. У Эрики была другая зависимость, помогавшая ей справляться с нервами – и эта зависимость называлась «посудный магазин».

– Сколько мы еще тут будем? – спросил я у Эрики, когда мы стояли перед витриной с неоправданно дорогими тарелками. Мы торчали здесь уже по меньшей мере двадцать минут, и она размышляла, сколько новых наборов посуды ей приобрести, учитывая, что она, похоже, перебила почти весь фарфор в их доме.

– Ты можешь помолчать? – требовательно осведомилась она, скрестив руки на груди, прищурив глаза и, похоже, напряженно раздумывая. – Мне нужно время.

– Не понимаю. – Я указал на витрину. – Смотри, тарелки. И вот, смотри, еще тарелки. А там что такое, Эрика? Мне кажется, это тоже тарелки.

– Почему ты все время такой несносный? Я очень надеялась, что за эти пять лет ты хотя бы немного вырастешь.

– Извини, что разочаровал. Но серьезно, может быть, мы уже поедем?

Она раздраженно взглянула на меня.

– Почему ты вообще так спешишь повидаться со своей матерью? Ты отсутствовал пять лет, оставив Келлана управляться со всем этим. Он помогал ей, видел все ее срывы, а ты даже ни разу о ней не спросил. Ты ни разу ей не позвонил, так почему теперь?..

– Потому что у моего брата рак, моя мать наркоманка, и я чувствую себя дерьмовым сыном и братом, потому что уехал и решил никогда не возвращаться. Ты это хотела услышать, Эрика? Да, я понял, я полное дерьмо. Но если ты хотя бы на пару секунд перестанешь плеваться в мою сторону и бросать все это мне в лицо, я буду тебе очень благодарен.

Она скептически фыркнула, перекатываясь с пятки на носок и обратно. Потом ее взгляд снова сместился с меня на тарелки в витрине, и мы вернулись к молчаливому созерцанию.

Пять минут. Десять минут. Долбаных пятнадцать минут.

– Вот эти, – решила она, указывая прямо перед собой. – Я куплю вот эти. Бери два набора, Логан.

Развернувшись на каблуках, она направилась в сторону кассы, оставив меня в недоумении.

– Зачем брать два набора?! – крикнул я ей вслед, но она не потрудилась ответить, только ускорила шаг.

С трудом удерживая в руках два набора тарелок, я заковылял вслед за ней и сгрузил коробки на ленту перед кассиром. Мы с Эрикой молчали, пока кассир не озвучил нам сумму покупки.

– Сто восемь долларов и двадцать три цента.

– Ты что, шутишь? – выдавил я. – Ты собираешься заплатить сто баксов за тарелки?

– Не твое дело, что мне делать с моими деньгами.

– Да, но послушай, Эрика. Ты спокойно могла бы купить какие-нибудь дешевые тарелки в магазине «Все по доллару», учитывая то, что завтра ты их, скорее всего, все равно разобьешь.

– Я же не спрашиваю, на что Келлан тратит свои деньги – или, точнее, на кого он их тратит. Так вот – и ты не указывай мне, на что тратить деньги мне.

– Ты знала, что Келлан дает мне деньги?

– Конечно, знала, Логан. Если Келлан и пытается лгать, то у него это получается плохо. Мне плевать, что он снабжает тебя деньгами, но… – Она вздохнула, и ее взгляд, устремленный на меня, сделался мягче. Сейчас она впервые после моего возвращения в город выглядела сломленной. – Не подведи его, Логан. Он устал. Он не показывает этого, но он устал. Он измотан. Твое возвращение делает его счастливым. Сейчас ему хорошо от того, что ты здесь и ты в завязке. Пусть ему и дальше будет хорошо, ладно? Не подведи его.

– Даю слово, что я не употребляю наркотики. Знаю, Эрика, что когда-то я лгал об этом, но сейчас это не ложь. Я действительно соскочил.

Мы оба взяли по коробке, отнесли их к машине Эрики и положили в багажник, потом поехали в сторону того дома, где находилась мамина квартира. Эрика кивнула.

– Я тебе верю. Но ты вот-вот увидишь свою мать, и я знаю, каким сильным триггером это будет для тебя.

– Я не тот мальчишка, которым был когда-то.

– Да, я тебя поняла. Но поверь мне, твоя мать – тот же самый человек, которым она была тогда. Иногда мне кажется, что люди на самом деле не меняются.

– Меняются, – возразил я. – Если дать им шанс, люди могут измениться.

Она с трудом сглотнула.

– Надеюсь, ты прав.

Когда мы доехали до маминого дома, я спросил Эрику, пойдет ли она со мной, но она отказалась, посмотрев по сторонам.

– Я останусь здесь.

– В квартире будет безопаснее.

– Нет. Лучше я побуду здесь. Мне очень не по себе, когда я вижу… подобный стиль жизни.

Я не мог винить ее.

– Я скоро спущусь.

Я окинул взглядом темную улицу и увидел людей, ошивающихся на углу – точно так же, как тогда, когда я был маленьким. Может быть, Эрика в чем-то была права. Может быть, некоторые люди, вещи и места никогда не меняются.

Но я должен был надеяться, что некоторые все-таки меняются. Иначе что мне было делать с собой?

– Просто не задерживайся надолго, ладно? Выступление Келлана начинается через сорок пять минут, – напомнила Эрика.

– Наверное, нам не следовало целых два часа торчать перед витриной с тарелками, а?

Она отмахнулась от меня. С ее стороны это можно было счесть дружеским жестом.

– Я скоро вернусь. Тебе действительно нормально здесь?

– Все в порядке. Просто поторопись.

– Знаешь что, Эрика… – произнес я, выбираясь из машины.

– Да?

Я снова взглянул в сторону людей, стоящих на углу и смотрящих в нашу сторону.

– Запри все дверцы.

* * *

Я не знал, во что влезаю. Я знал, что это будет плохо, но, видимо, даже не догадывался, насколько. Келлан всегда быстро сворачивал разговоры на эту тему, говоря, что я должен беспокоиться о том, чтобы выкарабкаться из ямы, а не о том, как вот прямо сейчас убедиться, что с мамой все хорошо.

Теперь настал черед ему самому воспользоваться своими советами.

Но это означало, что кто-то должен занять его место и позаботиться о ней – и кому это было делать, как не мне? Я не мог подвести Келлана, когда он так нуждался во мне.

Входная дверь была не заперта, и это обеспокоило меня настолько, что внутри все сжалось. Квартира была сплошь завалена пивными банками, водочными бутылками, пустыми флакончиками из-под таблеток и грязной одеждой.