— Но это будет только через три месяца! — воскликнула Саванна. — Или даже через четыре! — Ей было довольно многое известно о работе матери, и она знала, что суд может затянуться на целый месяц, тем более что это будет крупный процесс, поскольку были убиты тринадцать женщин, которых к тому времени, возможно, окажется еще больше. — Уж лучше я не буду ходить в школу, чтобы не выставлять себя на посмешище, появляясь каждый день в сопровождении копа.

— Ну не ходить в школу ты не можешь, так что придется смириться, — сказала Алекса, довольная тем, что Саванна расстроилась больше из-за копа, чем из-за потенциальной угрозы.

Дочь все еще громко возмущалась, когда раздался звонок в дверь. На пороге стоял красивый темноволосый юноша с большими карими глазами в бейсбольной кепочке и куртке, который улыбался обеим. Представившись офицером Левицки, он предложил называть его Тэдом. Он улыбнулся Саванне, которая уставилась на него так, что Алекса чуть не рассмеялась. Нетрудно было догадаться, что Саванна сочла его привлекательным, и неудивительно. На вид ему было лет шестнадцать, и он казался почти ровесником Саванны, которая вообразила, что сопровождать ее будет какой-нибудь чудаковатый старикан в полицейской форме. Тэд Левицки оказался полной противоположностью.

— Готова идти в школу? — как ни в чем не бывало спросила Алекса, когда Саванна надела пальто.

— Да, пожалуй, — ответила она.

Тэд взял ее сумку с книгами.

— Я подумал, нам будет лучше сказать, что я ваш кузен из Калифорнии, приехавший погостить на несколько месяцев. Меня будут видеть ежедневно, — многозначительно добавил он с мальчишеской улыбкой.

— Ладно. Так и сделаем, — сказала Саванна, и они вышли из квартиры.

— Должен предупредить, что я не силен в истории и математике. По-моему, у меня нет к этому способностей. Зато я преуспеваю в испанском языке, так что могу, если потребуется, помочь.

— Спасибо, — с улыбкой сказала Саванна. Она осторожно оглянулась через плечо на мать, и Алекса кивнула.

— Желаю удачного дня.

Она закрыла дверь. Затем позвонила в школу и объяснила ситуацию, потом поговорила по телефону с Джеком. Назначив Тэда, он сделал именно то, что нужно.

— А почему это вы никогда не присылали таких парней, чтобы охранять меня? Последний раз, когда мне понадобилась защита, меня охранял какой-то старый боевой конь весом не менее четырехсот фунтов. А этот юноша весьма привлекателен.

Джек рассмеялся:

— Я так и подумал, что вам он понравится. А как отнеслась к этому Саванна?

— У нее не было времени сказать мне, но она почти простила меня, когда уходила. Он предложил делать за нее задания по испанскому языку и носить ее книги. Теперь он будет ее кузеном из Калифорнии. Выглядит он лет на шестнадцать.

— Ему двадцать один год, и он действительно отличный парень. Старший из девяти детей, а его отец, дед и брат тоже копы. Это порядочная польская семья из Нью-Джерси. Чем черт не шутит, может быть, они поженятся? Для Саванны это не худшая партия.

Алекса рассмеялась:

— Вы обо всем позаботились. Телохранитель и зять в одной упаковке. Может быть, еще мытье окон и полов предусматривается?

— Как прикажете, мэм. — Джек поддразнивал ее, но всегда, когда он говорил с ней о чем-нибудь, кроме работы, был в его тоне некоторый намек на флирт. Однако он не настолько глуп, чтобы сделать попытку. Она бы сразу же умчалась от него сломя голову, и он лишился бы друга. — Значит, проблема решена. — Он охотно снял с ее плеч хотя бы одну заботу. Их у Алексы и без того хватало.

Уходя в тот день на работу, Алекса с облегчением думала, что Саванна хорошо защищена. А к концу недели Тэд уже завтракал с ними перед тем, как отправиться с Саванной в школу. По словам Саванны, он действительно оказался отличным парнем. У него была девушка, с которой он встречался со времени учебы в средней школе. Они были вместе уже семь лет. Джек говорил о нем как о серьезном, надежном парне и хорошем копе. Алексе показалось, что они с Саванной стали друзьями, хотя в отношениях с ней он уважительно соблюдал дистанцию. Писем больше не приходило. Все было под контролем. Алекса надеялась, что письма, кто бы их ни писал, перестанут приходить совсем. У нее и без того хлопот полон рот. Джейсон проверил письмо на отпечатки пальцев, но и в этот раз писавший надел резиновые перчатки. На письме вообще не было никаких отпечатков.

В конце следующей недели Алекса снова присутствовала на допросе Люка Квентина, но на этот раз находилась в кабинете. Она не задавала вопросов, только наблюдала, но у нее было такое ощущение, будто он раздевает ее каждым своим взглядом. Лицо ее оставалось бесстрастным, она была холодна и выглядела по-деловому, но когда вышла из кабинета, не могла справиться с дрожью.

— С вами все в порядке? — спросил ее в коридоре Джек. Она показалась ему побледневшей.

— Со мной все в порядке. Просто я ненавижу этого свихнувшегося сукина сына, — сказала она, пытаясь успокоиться. Им удалось связать с ним еще два убийства, Карточный домик рухнул. Число убийств достигло пятнадцати.

— Не беспокойтесь, он тоже вас ненавидит. Все эти взгляды, которые он на вас бросает, означают лишь желание деморализовать вас. Не позволяйте ему воздействовать на вас, он ведь именно этого и добивается. Он не выйдет из тюрьмы до конца жизни и ничего вам не сделает.

— Он ведет себя так, будто может иметь любую женщину, какую захочет.

— Он красивый парень. Думаю, что это ему на руку, — сказал Джек. И правда, когда Квентин, глядя ей прямо в глаза, облизнул кончиком языка губы, ей чуть не стало дурно.

— Чего не скажешь о его жертвах, — заметила Алекса и вернулась к себе в кабинет. Ее ждала работа. К тому же на следующий день Саванна уезжала на неделю с отцом в Вермонт кататься на лыжах. Он хотел заехать за ней после школы, когда Алекса еще не вернется с работы. Так что им встречаться не придется. Это ее вполне устраивало.

В последний вечер Алекса и Саванна устроили себе хороший ужин, а на следующее утро попрощались друг с другом, и Саванна ушла с Тэдом, который нес ее книги. Уложенные для поездки в Вермонт чемоданы стояли в коридоре. Накануне вечером Алекса помогала дочери собирать вещи.

— Желаю хорошо провести время с папой, — доброжелательным тоном сказала Алекса. Тэду сообщили, что на следующей неделе он свободен от дежурства и может вернуться к своим обычным обязанностям. Алексе он был не нужен, ведь письма приходили не ей, а Саванне.

— Я позвоню тебе из Вермонта, — пообещала Саванна.

Глядя, как уходит дочь, Алекса загрустила. Она понимала, что будет скучать, но знала также, что Саванна получит удовольствие, катаясь на лыжах с отцом. Великолепный лыжник, когда-то он часто побеждал в соревнованиях. В три года отец научил Саванну ходить на лыжах, и они до сих пор оставались ее любимым видом спорта, что, возможно, объяснялось связанными с отцом воспоминаниями.

Алекса задержалась на работе и вернулась домой после семи часов вечера, готовясь к тому, что ее встретит пустая квартира. Она очень удивилась, увидев хмурую Саванну. Алекса сразу же ощетинилась. Ну ясно, Том опять обманул дочь.

— Что случилось с отцом? — осторожно спросила Алекса, не желая расстраивать дочь еще больше.

— Он запаздывает. Его рейс задержали в Чарлстоне. Он будет здесь только в девять. Он сказал, что мы все равно выедем сегодня. — Саванна вздохнула и улыбнулась матери, которая сильно сомневалась, что он вообще приедет.

Принимаясь готовить ужин, Алекса вдруг осознала, что будет находиться дома, когда он придет. За столом она предупредила Саванну, что останется в своей комнате. Не хотелось нарушать заведенный порядок и видеться с Томом впервые за десять лет. Она не была готова это сделать. И не будет готова в течение последующей сотни лет, что бы ни говорила мать. Пропади все пропадом!

— Ладно тебе, мама, будь великодушной, — сказала Саванна, подумав при этом, что если они увидятся сейчас и все пройдет гладко, то мать, возможно, позволит ему приехать в июне на церемонию, посвященную окончанию школы. Ей не хотелось выглядеть предательницей по отношению к матери после всего, что та для нее делала, но она втайне мечтала, чтобы отец присутствовал. Тем более что он уже обещал приехать, но только при условии, что если разрешит мама, и никак иначе. Он с уважением относился к чувствам бывшей жены и знал их причину. Он поступил с ней как полное ничтожество.

— Я очень великодушна, — язвительно сказала Алекса, загружая посуду в посудомоечную машину. — Но это не означает, что я должна видеться с твоим отцом, — добавила она. — Только не сегодня. И не в ближайшее время. А возможно, даже не в этой жизни.

— Тебе ничего не придется говорить, кроме «привет» и «пока», — сказала Саванна.

Алекса не стала говорить дочери, что с гораздо большим удовольствием послала бы его куда подальше.

— Я так не думаю, миленькая. Я хочу, чтобы ты хорошо провела с ним время. Мы оба тебя любим. Но нам с ним не обязательно оставаться друзьями.

— Понимаю. Но будь хотя бы повежливее. Ты даже по телефону говорить с ним отказываешься. Он уверяет, что с удовольствием поговорил бы, но понимает, почему ты отказываешься.

— Рада, что он это помнит. По крайней мере мы знаем, что память пока его не подводила, — сказала Алекса, выходя из комнаты.

Саванна знала, что отец вернулся к своей первой жене, оставив ее мать, и что там родился еще ребенок, которого Саванна никогда не видела. Она никогда не встречалась также с женой отца и за десять лет ни разу не виделась со своими единокровными братьями, хотя до сих пор кое-что о них помнила. Она не знала подробностей развода и его причин, а мать отказывалась говорить на эту тему. По мнению Алексы, было бы неправильно объяснять все дочери. Пусть даже Алекса ненавидела Тома, он все-таки был отцом Саванны. Саванна смутно помнила свою бабушку по отцовской линии, которую слегка побаивалась. За все эти годы та даже не вспомнила о своей внучке, даже поздравления с днем рождения ни разу не прислала. Отцовскую и материнскую линии ее семьи разделяла глубокая пропасть. С отцом Саванна могла общаться лишь тогда, когда он появлялся. Том редко звонил ей, а несколько лет назад попросил звонить ему не домой, а только в офис, но Саванна и без того никогда ему не звонила. Она догадалась, что ему приезжать к ней можно, а ей нельзя даже приближаться к его чарлстонской жизни. Это был своего рода молчаливый уговор между ними, условия которого неукоснительно соблюдались, хотя они не были изложены в словесной форме.