Война в Азии шла успешно. Ассирийцы без помех перешли Евфрат и осадили хеттского правителя в его крепости. Египтяне дошли от своих границ до Кадеша и осадили город. Гонцы сообщали, что победы ждать уже недолго. Страну Хатти взяли врасплох.

— Хаттуша-зити слишком медленно возвращается к своему царю, — заметила Анхесенамон, выслушав новости. — Интересно, жив ли он еще? Может быть, наши войска захватили его прежде, чем он успел пересечь границу?

— Что бы с ним ни случилось, — ответила госпожа Теи, которая в отсутствие господина Аи состояла при царице, — ясно, что боги благоволят к нам.

— Хорошо бы, так было всегда, — вздохнула Анхесенамон.


— Все говорили, что Кадеш падет, что Ассирия захватит и сможет удержать провинции, которые страна Хатти прежде отвоевала у Митанни; и тогда будет завоевана сама страна Хатти. На словах все выглядело простым и быстрым. Однако Нофрет случалось слышать отцовские рассказы об изнурительных походах и кровавых битвах, и она полагала, что дела обстоят не так уж блестяще.

Страна Хатти была захвачена врасплох, но ее царь был великим царем, истинным львом в сражении. Говорили, что он пожирает поверженных врагов и впитал кровь войны вместе с молоком матери. Царь не станет отсиживаться в своем дворце, хотя Ашур и Египет вместе идут на него. Он соберет все свои силы — несомненно, уже собрал — и ринется в бой.

Египет не разбирался в таких вещах. Сейчас здесь было царство женщин, стариков и младенцев, далеких от военных дела. Пока они праздновали победу, которой еще не было, и неизвестно, будет ли вообще, Нофрет скрылась в убежище своих обязанностей. Так ей было спокойней — на случай, если кто-то вдруг вспомнит, что она родом из страны Хатти и может оказаться врагом.

Ее святилищем был сад, заброшенный сад, место прогулок древних цариц, находившийся по соседству с двором приемов. Она все чаще и чаще удалялась туда, когда хотела отдохнуть. Нофрет успокаивали его пустота, истертые каменные дорожки и заросли сорняков на месте бывших клумб. Она любила сидеть в тени дерева на бортике фонтана и смотреть, как рыбки скользят среди лилий. В этом был мир, и благословенная пустота воцарялась в душе.

В один прекрасный день, когда она задержалась там гораздо дольше, чем следовало, даже вздремнула немного в тяжелой мемфисской жаре в сезон разлива Нила, в этот уголок, который она уже привыкла считать своим, забрел незнакомец. Сначала послышались шаги, шорох босых мозолистых ног по каменным плитам; затем в колоннаде промелькнула тень, слишком большая, чтобы принадлежать кому-либо из дворцовых слуг или служанок. К тому моменту, когда тень обрела плоть, Нофрет уже вскочила на ноги, слишком рассерженная, чтобы бояться.

В самом деле, это был незнакомец — чужестранец, дикарь из пустыни, закутанный в пропыленные одежды, с пыльной лохматой бородой, с нильской грязью, приставшей к босым ногам. Даже на улицах Мемфиса, где можно было встретить человека из любого края света, он вряд ли бы представлял собой обычное зрелище. В глубине же дворцовых построек, за столькими охраняемыми воротами, его присутствие было вовсе возмутительным.

Нофрет схватила первое, что подвернулось под руку, — кусок, отколовшийся от каменной плиты, и прикинула его на вес. Он был достаточно тяжел, но держать его было неудобно. Хотя, если незнакомец вздумает наброситься на нее, она вполне сможет проломить ему голову.

Но он, видимо, и в мыслях не держал ничего подобного, лишь сделал пару шагов по двору, не сводя с нее глаз. Это не был хетт: мужчина был высок и широкоплеч, но скорее изящен, чем по-бычьи могуч, и к тому же слишком темен лицом, бородат и одет в платье жителя пустынь.

Человек произнес ее имя, ее теперешнее имя, а не то, каким она звалась в Хатти:

— Нофрет!

Она продолжала сжимать в руке кусок камня.

— Кто ты такой? Откуда ты знаешь, кто я?

Он поднял брови. Выражение его лица, насколько она могла разобрать в гуще бороды, было обиженным, но глаза сияли.

— Значит, я так сильно изменился? А ты нет. Язычок все такой же острый.

В сознании Нофрет очень медленно забрезжило имя. Голос был новый, низкий и глубокий, выговор чистый, как у египетских вельмож. Но лицо, осанка, выражение заставили припомнить одного полувзрослого мальчика…

— Иоханан… — Камень выпал из ее пальцев. Нофрет двинулась с места, не заметив, как сделала первый шаг — пошла, потом побежала, бросилась к нему.

Он даже не покачнулся, когда она всем весом повисла на нем, обнял ее и закружил со смехом.

Оба перестали смеяться в одно и то же мгновение, задыхаясь и икая. Нофрет уже совсем позабыла о своем гневе, даже его остатки улетучились — он вытряс их из нее, все до последнего.

Держа ее за руки, Иоханан рухнул на клочок дерна под деревом. Они рассматривали друг друга пристально, без малейшего смущения, отмечая каждую черту и каждую перемену. Иоханан стал еще выше ростом и шире в плечах и уже совсем не походил на жеребенка. Он был крупным мужчиной, но грациозным, как пантера.

Нофрет, повинуясь внезапному порыву, обмакнула край его одежды в воду и обтерла ему лицо. Он сморщился, но терпеливо ждал, пока она сотрет пыль с его щек. Мокрая борода завилась колечками, и она увидела очертания сильного подбородка и подвижные губы. У него была чистая смуглая кожа, больше оливковая, чем красновато-коричневая, как у египтян, когда они много бывают на солнце. Там, где волосы и накидка затеняли ее, кожа была почти такой же светлой, как у Нофрет.

Когда его лицо стало чистым, она вымыла ему руки и ноги. Ступни у него были изящные, руки с длинными пальцами, но сильные, в мозолях от тяжелой работы. Некоторые мозоли могли быть и от оружия: от тетивы лука и рукояти меча.

Сейчас оружия у него не было, кроме небольшого ножа у пояса, полускрытого в складках одежды.

— Агарон с тобой? — спросила она. — А как?.. — Но имя она не смогла бы произнести, даже если бы и знала его.

Иоханан покачал головой.

— Он остался там, в Синае. Я пришел навестить бабушку.

— Ее здесь нет, — сказала Нофрет, неожиданно взволновавшись. — Она в Фивах.

— Я знаю. — Он был доволен и ничуть не старался этого скрыть. — А Мемфис как раз по пути в Фивы. Ты против? Я зря остановился здесь?

— Нет! — Нофрет обнаружила, что кричит, и понизила голос: — Как ты сюда пробрался? У ворот повсюду стража.

— Перелез через стену. — Она бросила на него свирепый взгляд, возмущенная таким легкомыслием. Иоханан сделал виноватое лицо, развел руками. — Правда, перелез. Тут есть одно место, где это достаточно просто сделать, если только охранник не взглянет в твою сторону, когда карабкаешься по стене. Там везде выемки, чтобы держаться. Готов спорить, таким путем многие молодцы из города ходят в гости к хорошеньким служанкам.

— Лучше бы не ходили, — заметила Нофрет. — Моя госпожа прикажет усилить охрану на стенах, если во дворец так легко попасть.

— Но это же дружественный визит! Всякий, пришедший с оружием, был бы схвачен на первом же дворе. Я пришел с миром и с большими предосторожностями.

— А как же ты узнал, где меня найти?

— Я спросил у служанки. Она сказала, что мне нужно бы искупаться, и предложила свою помощь.

— Они всегда тебе это предлагают, — ядовито сказала Нофрет и сморщила нос. — Тебе нужно получше вымыться. Пошли.

Иоханан последовал за ней не споря. Может быть, он улыбался, но из-за бороды было не разобрать.

Мыться ему помогала не Нофрет и не одна из заботливых служанок, а мужчина, один из слуг царя, оставшихся в Мемфисе. Иоханан вышел, сияя чистотой, с льняным полотенцем на бедрах, борода была красиво подстрижена, а волосы подвязаны лентой. Его одежда, как сказал главный банщик с осторожным неодобрением, будет приведена в пристойный вид и возвращена так скоро, как только удастся.

Незаметно, чтобы он сильно скучал по ней. От пояса до колен он был прикрыт, и для скромности апиру этого было достаточно. Остального он не стыдился, да и нечего было стыдиться.

Пока он мылся, Нофрет приказала накрыть для него стол в одной из небольших комнат для отдыха и принести жареную утку, несколько сортов хлеба и сыра, фрукты и кувшин медового вина. Иоханан радостно удивился.

— Разве я царь, чтобы так угощать меня?

— Ты старый друг, а я главная служанка царицы. Ешь давай. Я не хочу, чтобы повар обиделся.

— Конечно, повара обижать нельзя.

Его не нужно было особенно уговаривать. Он ел, как сильно проголодавшийся человек — видно, ему пришлось некоторое время поголодать: Нофрет очень не понравились его выступающие ребра. Одни боги знали, как ему жилось в пустыне и на пути в Египет.

— Ты пришел один? — спросила Нофрет, когда он, уже утолив первый голод, потягивал густое темное вино.

Иоханан отставил чашку и кивнул.

— Мне ничто не грозило. Разбойники считают, что одинокий путник либо сумасшедший, либо без гроша в кармане, и не связываются с ним.

— У тебя ничего нет? Никаких вещей? Даже оружия?

— Кое-что есть, — признался он, — в доме, где я остановился, в городе. Лук, стрелы для охоты. Запасная рубашка. Немного ячменной муки.

— Бедновато. А ведь вы богато жили, когда были строителями гробниц. — У нее перехватило дыхание.

— Иоханан! ты же был на службе у царя. Люди могут подумать, что ты просто сбежал. Если кто-то узнает…

— Ничего страшного, — сказал он с величественной уверенностью. — В конце концов, все знают меня только как твоего друга, который приходил к тебе в гости в Ахетатоне. Теперь я навестил тебя в Мемфисе, что здесь особенного?

Нофрет прикусила язык. Царица знает правду, если какой-нибудь усердный придворный доложит ей, она захочет говорить с ним. В этом можно не сомневаться.