Джудит Тарр - Огненный столб

Вода лизала край бассейна. Лампа мерцала. Под крышей здесь всегда раздавались шепоты, особенно по ночам. Там собирались мертвые, бились об заклад, когда и как эта женщина окажется среди них. А она все цеплялась за свое тело, как в этом всегда упорствуют живые.

— Вы ее не получите, — сказала Нофрет мертвым. Это были египетские мертвые: с птичьим телом, с человеческой головой. Одни были как ястребы, другие как стервятники, немногие ворковали, словно голуби под стрехой. Она не стала всматриваться, не знакомы ли ей их лица.

— Вы ее не получите, — повторила она. — Ваши Два Царства нуждаются в ней. И она нужна мне.

Анхесенпаатон зашевелилась. Ее тело было влажным и скользким. Она выскользнула из рук Нофрет. Девушка спохватилась, когда голова ее госпожи скрылась под водой.

Ох, она умерла. Нофрет знала это. Царица не пыталась дышать. Безжизненная, как камень, она камнем шла ко дну.

Нофрет нырнула за ней. Она едва умела плавать, но могла барахтаться и воды не боялась. Подхватив безжизненное тело, девушка бросилась прочь из бассейна.

Прикосновение воздуха, холодного после пребывания в воде, вернуло Анхесенпаатон к жизни. Она задергалась, закашлялась. Потрясенная, Нофрет чуть не уронила ее. Царица вырвалась, упала, покатилась по полу.

Но пришла в себя. Задыхаясь и кашляя, она перевернулась на спину. Нофрет беспомощно смотрела, даже не пытаясь удерживать ее.

Наконец Анхесенпаатон перестала давиться и затихла. Дыхание постепенно выравнивалось. Глаза были открыты, взгляд блуждал от колонн к потолку, к лампе, к лицу Нофрет. Здесь он остановился.

— Нофрет?

Имя — это сила. Старое имя Нофрет, хеттское имя, исчезло, забылось. Никто не сможет использовать его ей во вред.

Каким-то образом египетское имя, с которым люди обращались к ней, тоже стало ее настоящим именем. Может быть, потому, что египтяне первыми поняли силу имен. Нофрет чувствовала ее в себе: струны, тонкие, но неразрывные, тянулись от сердца в руки ее госпожи.

Такая хрупкая госпожа, такая худая, изнуренная лихорадкой. Но она была царской дочерью и носила корону царицы. Схватившись за руки Нофрет, она поднялась.

— Что со мной? Скажи, что…

— Ты была больна, — объяснила Нофрет. — Теперь, по-моему, тебе будет лучше.

Мертвые сердито щебетали под крышей. Анхесенпаатон не замечала их. Она высвободила одну руку и положила на живот.

— Мне снилось… — лицо ее застыло. — Он умер?

— У тебя дочь, — сказала Нофрет. Мертвые кричали пронзительно — но на этот раз не с яростью — со смехом. — Я видела ее живой. Не знаю, что с ней теперь. Она такая маленькая…

— Она мертва, — вымолвила Анхесенпаатон. Казалось, ей это безразлично. Она не помнила ни родов, ни ребенка, рожденного ею. Все казалось ей нереальным, и Нофрет не старалась изменить положение. Так царица боролась со страхом, знакомым каждой женщине, вынашивающей дитя. Рождение может обернуться смертью: или ребенка, или его матери.

Сейчас такое равнодушие только упрощало дело. Нофрет даже порадовалась. Даже если это означало, что сердце Анхесенпаатон бесчувственно и останется таким навсегда — по крайней мере, она жива. Она жива.

Анхесенпаатон-вторая, однако, еще жила, когда ее мать пришла в себя. Но вскоре покинула этот мир. Девочка была слишком мала и слаба. Она мяукала, как новорожденный котенок, отыскивая грудь кормилицы, но, когда нашла ее, не знала, как сосать.

Анхесенпаатон видела ее живой лишь однажды. Девочку принесли завернутой в льняные пеленки, такую крошенную, что ее едва можно было в них разглядеть. Нянька подала ей ребенка, но Анхесенпаатон оттолкнула сверток. Нянька отшатнулась, возмущенная. Царица долго смотрела на крошечную дочь. Нянька была глупой женщиной. Она еще раз попыталась сунуть свою ношу госпоже. Нофрет поспешно вытолкала ее.

Когда Нофрет вернулась к постели, Анхесенпаатон лежала на спине, глядя в потолок. До сих пор она выглядела лучше, а теперь была похожа на мертвую. Но голосом вполне владела.

— Я больше не хочу видеть ее. Она пришла слишком рано. Ее завернули, как мертвую, ты видела? Она принадлежит Осирису, а не этой жизни.

— Видела, — едва слышно сказала Нофрет, подоткнула покрывало своей госпоже и с радостью заметила, что руки у нее не дрожат. Ужас перед этими людьми, перед этим местом снова поднимался в ней. Такого уже давно не случалось. Это так ее потрясло, что девушка готова была повернуться и убежать прочь.

Почти готова. Теперь она была слишком сильна для такой трусости, а, может быть, слишком возмущена. Она уговорила Анхесенпаатон выпить микстуру, приготовленную врачом, — на сей раз ничего особенно гадкого, хотя пахло горьким, и царевна поморщилась, пока пила. Нофрет сидела рядом, пока ее госпожа не заснула. Это произошло скоро. Она была еще очень слаба, хотя и достаточно сильна, чтобы прийти в отчаяние от происходящего.

Дыхание ее госпожи стало ровным, и Нофрет тихонько поднялась. Рядом всегда были наготове служанки. Одна из них заняла ее место. Нофрет оставила их.

Когда царица была так тяжело больна и вокруг болталось столько людей, Нофрет, чтобы поспать, нужно было где-нибудь укрыться. Чтобы избежать шумной толпы служанок, она расположилась в маленькой комнате недалеко от спальни Анхесенпаатон. Здесь она хранила свое имущество в сундучке, подаренном госпожой: два льняных платья, ожерелье из фаянса и стеклянных бус, пару сандалий, несколько безделушек, разными путями попавших в ее руки. Нофрет подумала, что становится состоятельной женщиной, а голова у нее от усталости шла кругом. Она ощупью добралась до циновки, не зажигая лампы, даже не пытаясь отыскать ее. Свое место она знала наизусть даже в темноте.

Когда она повалилась на циновку, что-то заворочалось и зашевелилось под ней. Нечто гораздо более мягкое и теплое, чем тростниковая циновка.

Инстинктивная ярость охватила ее. Она искала лицо лежащего, чтобы вцепиться в него ногтями.

— Нофрет!

Девушка узнала голос слишком поздно, чтобы удержаться и не броситься на человека, но достаточно рано, чтобы не выцарапать ему глаза. Свет из коридора, когда она распахнула дверь, был достаточно ярок, и она увидела Иоханана, его ошеломленные глаза и свои растопыренные пальцы с острыми ногтями у самого его лица.

Она осторожно опустилась на колени. Иоханан так же осторожно сел. Трясущимися руками он ощупывал свое лицо, пытаясь убедиться, что все там на месте.

— Не волнуйся, — успокоила его Нофрет. — Ты такое же страшилище, как и прежде.

Иоханан пробормотал что-то на апиру. И потом по-египетски:

— Ты тут ни при чем.

— Не надо было спать в моей постели.

— Я не… — Он зевнул. Потом признался: — Ладно. Спал. Я ждал тебя. Ты пропала как будто навсегда.

— Я удерживала свою госпожу среди живых.

— Она справилась бы без тебя.

Нофрет хотела было бросить на него свирепый взгляд, закричать, но поняла, что, если сделает это, разрыдается. Она просто и коротко сказала:

— Я думала, что вряд ли.

— Возможно, — согласился Иоханан и поджал длинные ноги.

Казалось, ему здесь очень уютно и удобно. Это было тем более удивительно, что он никогда прежде не бывал в ее комнате и не сидел на ее постели. Приходя во дворец и минуя ухмыляющихся стражников, юноша обычно встречался с ней в саду или в одной из комнат ее госпожи, или сопровождал ее во время выходов в город.

— Кто велел тебе идти сюда? — спросила она.

Иоханан наморщил лоб.

— Не знаю. Какая-то служанка. Она сказала, что я могу подождать и в другом месте, если хочу, вместе с ней.

— Ясное дело, — пробормотала Нофрет. Служанки были в восторге от Иоханана, и он знал это. А сейчас улыбался, глядя на нее и, несомненно, вспоминая девицу, проявившую такую смелость.

Ей очень захотелось согнать с его лица эту улыбку.

— Отлично. И почему же ты не пошел с ней?

— Я же не идиот, — радостно ответил он. — Я же знал, что ты со мной сделаешь, если я пойду.

— Ты же не моя собственность.

— Нет, конечно.

Внезапно Нофрет почувствовала, что силы совсем оставили ее. Она с трудом выговорила:

— Ты пришел по делу или просто мешать мне спать?

— Спи, — ответил он, — я не буду тебе мешать.

Ей отчаянно хотелось сделать именно это. Но любопытство все-таки пересилило усталость.

— Так зачем же ты пришел? Я ведь собиралась прийти сама, разве ты забыл?

— Нет, не забыл. Я пришел, чтобы кое-что показать тебе, но это подождет. Тебе надо выспаться.

— Ох, как надо. Все тело ныло, ее тянуло в сон. И все же…

— Спи, — сказал Иоханан. — Я подожду, пока ты проснешься.

— Разве тебе не нужно строить гробницу? Украшать резьбой стену?

— Отец отпустил меня. Спи.

Его голос звучал как заклинание, как сонный заговор. Он поднял ее, уложил на циновку. Последнее, что запомнила Нофрет, было его лицо, склонившееся над ней, черные брови, встревоженно сошедшиеся вместе. «Нет, — пыталась сказать она, — нет, я не больна». Но слова не пришли, и сон затопил ее.