— Возможно, — согласилась Леа. — Вставай, дай мне подняться. Есть свежевыпеченный хлеб, сыр и…

— Нет, я сама принесу. Я помню, где что лежит. — Нофрет помолчала. — А где ваша служанка?

— Зилла покинула нас. Вышла замуж за Шема-пастуха, его матери нужна была помощница. Теперь по утрам приходит девочка, учится прясть, шить и готовить, но, когда солнце поднимается в зенит, она оставляет меня с моим одиночеством. Это очень приятно.

Нофрет с трудом могла вообразить себе такую роскошь. Целый день быть одной, делать что хочется и когда хочется — потрясающе.

Леа улыбнулась.

— Давай вместе накроем на стол. Мириам принесла мне корзинку пирожков, которые испекла сама. Она попробовала какой-то новый рецепт с финиками и медом, пахнет соблазнительно.

— А как же Агарон и… — начала Нофрет.

— Придут, — успокоила ее Леа. — Они не ясновидящие, как мы, но свой обед чуют превосходно.

Нофрет засмеялась и замолкла, почувствовав себя странно. Сколько она уже не смеялась? Месяцы? Годы?

С тех пор, как последний раз была у этих людей… А сейчас она болтала с Леа, вроде бы ни о чем, но рассказывала ей много всего: о Фивах и их великолепии, о молодом царе, о царевне-царице, о своей приятельнице Таме, о дворе в золотой тюрьме.

У Леа тоже были местные новости для Нофрет: одна женщина вышла замуж, другая овдовела, еще с полдюжины ждут ребенка или недавно родили. Козел все еще правит в своем царстве, и его гарем народил козлят, к его великой гордости.

— И все же, хотя он уже немолод и не так прыгуч, но по-прежнему залезает на стену и носится по деревне в базарные дни, совсем как прежде, — сообщила она.

Нофрет все еще смеялась, расставляя на столе последние чаши и тарелки, когда раздвинулась дверная занавеска, и вошел, наклонившись, Агарон. Он показался еще больше, чем прежде, сильнее, с запыленными черными волосами и…

Рот ее раскрылся сам собой. Это был вовсе не Агарон, если разве только ему удалось сбросить два десятка лет и лишиться роскошной бороды. Но Нофрет тотчас же поняла, что ничего подобного не случилось — Агарон вошел вслед за незнакомцем, сверкая белозубой улыбкой среди роскошной бороды, в которой уже появилось несколько нитей серебра.

— Нофрет! Маленькая рыбка. Ты превратилась в настоящую женщину.

Она залилась краской, как девчонка, и чуть не выронила кувшин с козьим молоком. Агарон засмеялся, отобрал кувшин и заключил ее в объятия.

Прежде он никогда так ее не приветствовал, с такой семейной теплотой. Девушка была слишком изумлена, чтобы возражать или ответить взаимностью.

Агарон удерживал ее на вытянутых руках, рассматривая.

— Ах, я смутил тебя, — сказал он без особого сожаления и покачал головой. — Надо бы мне научиться придворному обхождению.

— Не надо!

Ее возмущение позабавило его. Он отпустил девушку и направился обниматься с матерью.

Оставался еще второй, молодой. Он густо покраснел. По этому и по благородной горбинке носа Нофрет узнала его.

— Иоханан?

Он покраснел еще гуще, но засмеялся. Голос у него был почти такой же низкий, как у отца.

— Я бы тоже не узнал тебя, если бы бабушка не сказала, что ты сегодня придешь.

Нофрет уставилась на, него. Иоханан смотрел на нее так же дерзко и так же смущенно.

— А на тебя приятно посмотреть, — сказала она наконец.

— И на тебя, — отозвался он. — Ты теперь важная дама? Я что-то не видел возле дома твоих носилок. Ты отослала их?

— Нет, — ответила она язвительно. — Я пришла пешком. Представь, всю дорогу шла пешком, как и всегда. Если ты, наконец, увидел во мне женщину, это еще не значит, что я слабое существо.

— Я всегда знал, что ты женщина. А я-то ведь тоже удивил тебя. Ты никогда не думала, что я повзрослею.

— Ты еще не повзрослел.

Одежда на нем была помята. Нофрет оправила ее, стряхнув каменную пыль, машинально, не задумываясь, и смутилась. Может быть, потому, что он не возражал. Или оттого, что он был рядом, такой изменившийся и все же неизменный. Она ожидала, что Иоханан останется таким же, как и раньше, или изменится до неузнаваемости, а произошло то и другое одновременно.

Так обычно бывает с мальчиками. Вот они еще дети, или почти дети, с ломающимся голосом и чуть пробивающейся бородкой, а уже через год становятся мужчинами — высокими, сильными, с низким голосом и очень гордыми собой, как будто в этом их собственная заслуга.

Иоханан не сводил с нее глаз. Ей хотелось прикрикнуть на него, но что-то удерживало — может быть, присутствие его отца и бабушки, ожидавших, когда они, наконец, сядут и примутся за еду. Оба казались очень довольными.

Нофрет бросила на них возмущенный взгляд и уселась на свое обычное место, по правую руку от Агарона, как гостья. Но сразу же вскочила. Некому было исполнять обязанности прислуги, принести горшок с кухни.

— Сиди, — сказал Иоханан со всей солидностью новоприобретенной взрослости. — За прислугу буду я. — И добавил в ответ на ее слабый протест: — Я и раньше это делал. Улыбка на его новом, таком смущающе красивом лице осталась прежней.

«Кто бы мог подумать, — размышляла Нофрет, пока он прислуживал им всем, как хорошо обученный слуга, — что этот костлявый длинноносый Иоханан вырастет так похожим на своего отца?»

Девушка глубоко вздохнула. Здесь ей было хорошо, лучше, чем в любом другом месте. Даже лучше, чем в Хатти, в отцовском доме. Неважно, что она пришла сюда как чужеземка и встретила чужеземцев, которые оказались ей родными.


Незадолго до захода солнца Нофрет неохотно поднялась и собралась уходить. Агарон и Леа простились с ней у дверей дома, но Иоханан тащился следом с видом потерянного пса. Так она ему и сказала, не замедляя шага и не оборачиваясь, решительно двигаясь к дороге, ведущей в город.

Одним широким шагом юноша поравнялся с ней.

— К тому времени, как ты доберешься до дворца, уже стемнеет.

— Ну и что? Я столько раз возвращалась по ночам, а ты и слова не говорил.

— Это было раньше.

— Раньше чего?

Такой тон был ему знаком: его брови поползли вверх, но он не ухмылялся, как прежде.

— Раньше, чем я по-настоящему увидел тебя.

— Ну и как, на мне есть пятна?

— Да, пара есть.

Нофрет чуть не споткнулась от неожиданности, но устояла на ногах. Нельзя позволить ему лишить ее равновесия, как бы он ни пытался.

Едва ли не скрежеща зубами, но со спокойным видом, она проговорила:

— Я не такая уж хрупкая. Можешь перестать беспокоиться. Возвращайся домой и корми своих коз.

— Я покормил их перед обедом. Разве я не могу прогуляться вечерком? Сегодня прохладней, чем вчера, ты не находишь?

Нофрет зашипела:

— Сколько тебе лет? Ты уж видел пятнадцать разливов реки? Может быть, тебе лучше приударить за какой-нибудь милой розоволицей девочкой в полосатой накидке?

— Мне шестнадцать, — ответил Иоханан с достоинством, — и мне не нравятся милые розоволицые девочки в полосатых накидках. С ними скучно. И к тому же, — добавил он, оставив самое худшее напоследок, — они хихикают.

Хихикать Нофрет не умела. А хотелось бы.

— Живя в Хатти, я уже была бы замужем или собиралась бы выходить замуж.

О боги! Не следовало упоминать об этом, да она и не собиралась говорить ничего такого.

В походке Иоханана еще сохранялась прежняя неловкость, как будто тело не до конца слушалось его. Юноша споткнулся о камень, с его губ сорвалось неподобающее словечко, и он покраснел до ушей.

Переведя дыхание, он снова обратился к Нофрет, так же мало соображая, что говорит, как и она:

— А ты когда-нибудь… я имею в виду, у тебя когда-нибудь был кто-нибудь, кто хотел…

Нофрет поняла и побледнела от злости.

— Зачем тебе это знать? Потому что я рабыня, а все рабыни развратницы? И ты хотел бы затащить меня куда-нибудь под куст?

— Нет!

На этом слове его голос сорвался. Он был потрясен, а потом разозлился.

— Как тебе не стыдно думать, что я могу оскорбить тебя подобным образом?

— Но ты же только что сделал это.

— Я не оскорблял тебя!

— Оскорблял!

Нофрет замолчала. И Иоханан тоже. В прежние времена оба рассмеялись бы, и ссора закончилась бы тем, что они рука об руку побежали бы, куда вздумается. Но теперь все было иначе. Они оба повзрослели.

— Мне противно, — выпалила Нофрет, — То, с каким видом ты на меня смотришь. Словно не узнаешь меня. Как будто… Как будто во мне появилось что-то ужасное. Вместо того, чтобы…

О боги и богини! Нофрет протекла слезами, как дырявая посудина. Конечно, ему следовало бы заключить ее в объятия, как всегда делают мужчины, успокоить и защитить ее, но тогда она еще больше его возненавидит.

Но Иоханан ничего подобного не сделал. Да, он дотронулся до нее: положил руку на плечо — легко, по-дружески, дав понять, что он рядом.

Это ей тоже пришлось не по вкусу, потому что Иоханан повел себя не так, как мужчины должны вести себя с женщинами.

Нофрет попыталась стряхнуть его ладонь, но он обнял ее за плечи. Так они и продолжали идти. Солнце светило прямо и лицо, ослепляя ее сквозь слезы. Какая-то часть ее сознания рассуждала о том, что египетские мужчины часто ходят так со своими женами, так их изображают и в гробницах, когда двое сидят рядом и он обнимает ее за плечи, показывая вечности, что они не только любовники, но и друзья.

У нее вот-вот начнутся месячные, вот в чем дело. В эти дни она всегда бывает слезливой и раздражительной, а с недавних пор еще и слишком много думает о том, что мужчины делают с женщинами. Но не с ней. Она сама выберет подходящего мужчину и подходящий момент, пусть даже он не наступит никогда.