Джудит Тарр - Огненный столб

Царевна Мекетатон умерла. Ее дочь, которую она никогда не увидит, крошечная и безупречно сформированная, повернула лицо к свету ламп и умерла, слишком маленькая для жизни вне чрева матери.

В другой, гораздо более богатой комнате, при свете многих ламп, царевна Меритатон разрешилась от бремени — тоже дочерью, маленькой, хотя и много больше, чем у Мекетатон, и хрупкой. Но она была жива и дышала, не обманув молитв и магии жрецов.

Отец взял ее на руки и назвал:

— Меритатон. Меритатон, как ее мать, Меритатон-та-Шерит.

Нофрет не понимала, какую радость он может испытывать, обретя еще одну дочь, рожденную в тот же час, когда умерла ее сестра-тетка. Пока ребенок не был рожден и назван, окружавших Меритатон не волновали вопли и стенания, доносившиеся снизу. Наконец кто-то прислушался или кто-то явился к царю, принеся известие, которого он вовсе не жаждал услышать. За Мекетатон никто не опасался. Ее особо и не замечали, пока она не стала жертвой безумного стремления своего отца заиметь сына. Теперь, когда она была мертва, о ней думали гораздо больше, чем при жизни.

Первой в комнату, где лежала Мекетатон, пришла Нефертити, ступая грациозно, как всегда, но так осторожно, словно вот-вот упадет. Люди, которые пришли посмотреть, плакать, бросаться на колени и в горе биться головой об пол, при появлении царицы постарались скрыться. Но она не замечала их, как будто была совсем одна.

Царица склонилась над двумя маленькими съежившимися телами, лежавшими на кровати, и осторожно провела длинным красивым пальцем по их щекам. Ее прекрасные глаза закрылись.

Нофрет шагнула вперед, готовая подхватить царицу, если та станет падать. Но она оказалась стойкой. Ее лицо мертвенно побелело, несмотря на краску. Она пошатнулась, но устояла на ногах и молча вышла.

Вскоре после нее появился царь. Он вбежал бегом, тогда как царице этого не позволяло достоинство, прямо от своих живых дочерей к двум мертвым, упал на колени возле кровати и осторожно взял Мекетатон за руку, как бы живую.

— Дитя мое. О, мое дитя. Почему ты не дождалась, пока Бог придет за тобой?

Нофрет удивилась. Разве это не он сделал? Девушка до крови прикусила язык, чтобы не сказать слова, за которые ее засекли бы до смерти. Вскоре у нее появилось множество хлопот: пришла ее госпожа с целой толпой слуг и с сестрами. В тесной комнате разносились их рыдания. Нофрет почти поддалась желанию зарыдать вместе с ними, но была слишком упряма.

Анхесенпаатон словно лишилась рассудка. Все страхи, обуревавшие царевну, все страдания, которые она испытывала с того времени, когда отец сделал ее сестер своими женами, собрались сейчас в одном месте. Если бы Нофрет не схватила и не удержала ее, она разодрала бы в кровь свои щеки и грудь, а потом бросилась бы к мертвой сестре или к отцу, который так безумно погубил ее — этого Нофрет не знала и не стремилась угадать. Царевна сопротивлялась отчаянно и с неожиданной силой, но Нофрет была сильнее.

Если царица и заметила это, то не подала виду. Казалось, она смотрит только на покойницу. Царь стоял на коленях, качаясь из стороны в сторону в безмолвном, бессмысленном танце горя.

Можно подумать, что ни одно царское дитя раньше не умирало. Или царь полагал, что, построив новый город и дав ему нового Бога, он навсегда избежит прикосновения смерти?

Если не царь, то Анхесенпаатон думала так наверняка. Она вырывалась из рук Нофрет, отчаянно рыдая. Глаза Нофрет были сухи, но слезы обжигали горло и не могли пролиться.

Но вскоре кому-то все же придется вернуться к реальности. Сейчас ночь, а ночи в пустыне холодные, даже летом. Но утром встанет солнце и наступит жара.

Едва Нофрет подумала об этом и о том, что пора посылать за бальзамировщиками, кто-то заговорил. Человек говорил негромко, но его голос был хорошо слышен и приглушил рыдания:

— Ты — отправляйся за бальзамировщиками. Ты — проследи, чтобы тела вымыли и приготовили. Ты займись царицей, а ты — царем. Где няньки детей? Зовите их сюда. — И, если кто-то не повиновался, мгновенно: — Шевелись!

Такой рев должен перекрывать шум битвы. Здесь, во дворце, от него содрогнулись стены, прекратились рыдания, и большинство столпившихся людей мгновенно исчезли.

Нофрет обнаружила, что цепляется за свою госпожу так же крепко, как та за нее. В ушах у нее звенело. Полководец Хоремхеб мрачно оглядел комнату, как поле боя. Нофрет буквально читала его мысли: что делали бы эти люди, если бы он не привел их в чувство. Слабодушные глупцы. Ни один воин не позволит себе такой слабости.

Но все же, что бы он ни думал, а с царем был мягок и вежлив и, когда явились бальзамировщики со своими носилками, увел его. Царь был на удивление покорен. Нофрет думала, что он будет сопротивляться, цепляясь за тело дочери. Но он сдался без борьбы и ушел, не стесняясь своих рыданий.

Нофрет последовала примеру Хоремхеба и увела, а вернее, уволокла прочь свою царевну. Анхесенпаатон явно не была так послушна, как ее отец. Нофрет сжала зубы, вцепилась покрепче и утащила ее.

Они почти добрались до спальни царевен, когда Анхесенпаатон вырвалась и бросилась бежать. Нофрет кинулась следом, но та была легче и шустрее. Нофрет могла только не терять ее из виду.

Царевна не устремилась, как ожидала Нофрет, в комнаты цариц. Ослепленная горем, она все же соображала, что делает, и держалась подальше от стражников и слуг, увертываясь от всех, кто пытался ее поймать.

Казалось, у нее была цель. Девочка бежала прямо и быстро, прочь из дворца, в длинный ряд дворов и святилищ, которые представлял собой Великий Храм Атона. Стояла глубокая ночь, но жрецы уже готовились к рассвету. Многие уже находились в святилищах, оплакивая смерть царской жены-дочери.

Царевна повернула не к главному алтарю, где громоздились многочисленные дары и с заката до рассвета горели лампы, а в сторону одного из меньших святилищ. Оно напоминало дворцовый павильон, какой мог бы выстроить себе принц возле бассейна для купания, но здесь вместо воды можно было купаться в свете.

Сейчас света не было, лишь внутри павильона горела лампа. Царевна бросилась на лежанку, стоившую внутри, и свернулась клубком, тяжело дыша, но постепенно успокаиваясь.

Нофрет стояла, пошатываясь, переполняемая гневом и опасениями, но ее госпожа не двигалась и ничего не говорила. Нофрет медленно опустилась на пол возле лежанки. Если царевна встанет и попытается убежать, ей придется переступить через Нофрет. Но та, казалось, пришла именно туда, куда хотела, и была вполне удовлетворена. Через некоторое время она даже заснула.

Нофрет то погружалась в дремоту, то просыпалась. Каждый раз, пробуждаясь, она видела, что Анхесенпаатон лежит, по-прежнему сжавшись, погруженная в сон или искусно притворяясь.

Никто их не беспокоил. Ночь шла медленно. Звезды побледнели. Небо мало-помалу светлело: бездонное небо Египта, чистый и пустой свод, не запятнанный ни единым облачком. Нофрет уже начала забывать, каким бывает небо в Хатти и Митанни, почти забыла прикосновение дождя, снег, холод и режущий ветер в хеттских горах. Только Египет был настоящим, только река, песок и дождь, так редко выпадавший, что каждый раз считался великим благом.

Они находились в павильоне рассвета — месте, где поклонялись первым солнечным лучам и набирались от них сил. Когда солнце, наконец, взошло, протянув длинные пальцы-лучи через стену храма, царевна зашевелилась и потянулась.

Нофрет насторожилась. Но девочка просто легла на спину, протянув руки, как будто хотела обнять солнце. Она купалась в его свете.

Анхесенпаатон лежала так долго, что Нофрет снова почти задремала. Но какой-то инстинкт мешал заснуть, заставлял быть настороже.

Царевна задрожала, и Нофрет вскочила. Девочка сидела прямо и неподвижно в руках своей служанки, не замечая их. Она долго не шевелилась, и Нофрет медленно отпустила ее.

Царевна неотрывно смотрела прямо на солнце, яркое, хотя еще низко стоящее над горизонтом.

— Отец Атон! Отец Атон, ты лгал. Ты не дал моим сестрам сыновей. Ты забрал Мекетатон. Ты лгал.

— Лгал твой отец, — сказала Нофрет. Или слышал то, что хотел услышать, а бог никогда не имел этого в виду.

— Атон лгал, — повторила царевна, — он убил мою сестру.

— Твой отец… начала было Нофрет, но умолкла. Анхесенпаатон не слышала ее. Не хотела слышать. Глупо. Виноват не бог, а ее безумный отец.

— Может быть, — пробормотала царевна, — Атона нет. Может быть, нет ничего, кроме Амона-Ра, и он разгневан на моего отца. И поэтому посылает ему ложь.

Поскольку Нофрет никогда не поклонялась Атону, едва ли стоило защищать его перед своей госпожой. Она придержала язык.

— Ложь, — бормотала царевна. — Бог лжет. А если он лжет и мне? Как мне разобраться? Вдруг он убьет меня?

— Постараюсь не допустить этого, — мрачно сказала Нофрет.

Царевна обернулась и взглянула пристально. Нофрет поразилась. Она думала, что девочка не замечает ее, но эти глаза, окруженные темными тенями, были пронизывающе ясны и прекрасно все видели.