Он надел шлем. В городе царило оживление. Люди собрались поглядеть на пленных. Слышались крики, проклятия. По мере приближения к воротам толпа увеличивалась и стала так напирать, что вавассорам-охранникам с трудом удавалось ее сдерживать. В пленных норманнов полетели камни и нечистоты. Не будь вокруг пленных столь плотной охраны, толпа разорвала бы их. Всего захваченных норманнов было человек двадцать, последними шли два викинга, поддерживающие Бьерна. Его серебряный плащ был пропитан кровью и висел клочьями.

У ворот Ги взбежал на башню. Огляделся. Норманны стояли на расстоянии двух выстрелов из лука. Их было хорошо видно, так как нижнего города уже не существовало: хижины ремесленников превратились в кучи золы, то там, то здесь еще виднелись остатки частокола. Обугленный остов башни возвышался, как одинокий нищий, и под ним виднелась группа конных норманнов. Остальные же стояли плотной стеной, закрывшись круглыми щитами из прочного дерева с железной окантовкой и бляхой посередине.

За ними Ги увидел сидевшего верхом Ролло. Даже зубами заскрипел от ненависти к этому захватчику – своему сопернику. Ролло сидел на высоком вороном жеребце, кольчуга бугрилась под напором его мышц. Верхняя половина лица была скрыта под стальным наличием шлема, но какая воля читалась в его надменном подбородке, какая величавость в осанке, в посадке горделивой головы. И Ги, несмотря на всю его ненависть к норманну, невольно затаил дыхание, глядя на него, словно завороженный. Но тут же одернул сам себя.

– Дьявол! Оборотень! Враг всех франков и лично мой!

Ги увидел, как Ролло тронул повод коня и, выехав немного вперед, поднял руку. Норманны расступились, выпустив вперед группу пленных. Среди них был Далмаций. Несколько воинов конвоировали захваченных франков. Один из конных викингов догнал пленных, что-то сказал Далмацию и расхохотался. Ги узнал под высоким шлемом обожженное лицо Рагнара. Проследил, как Рагнар, ловко правя конем, подъехал туда, где собирались другие конники. Что-то говорил им, оглядываясь на город.

Странно вел себя и Далмаций. Он словно удерживал франков, что-то говорил им. Они сплотились вокруг него. Конвоиры-норманны торопили их, подталкивали древками копий.

Не нравилось все это Ги. Он дал приказ лучникам на стене держать стрелы наготове, подождал, пока над бойницами укрепят котлы со все еще пузырящейся смолой. Приказал быть готовыми ко всему. Никогда нельзя знать, что придет на ум коварным язычникам. И хотя слову Ролло верят – он такой же варвар, как и другие.

Ги еще раз огляделся. Пора!

– Ну, Господи, на все воля твоя! – Ги перекрестился, и по его сигналу стражники стали выталкивать тяжелые брусья засовов из пазов. Ворота приоткрыли лишь настолько, чтобы пленные смогли выйти. Несколько человек франков, которым была обещана награда, сопровождали их. Не посули им Гвальтельм золота, вряд ли бы нашелся хоть один из желающих выйти навстречу норманнам. Сопровождающим были даны строжайшие инструкции при малейшем подозрении в поведении норманнов, тащить пленных назад в город.

Сверху Ги было хорошо видно, как группа франков вела норманнов к месту передачи. Они двигались медленно. Стояла напряженная тишина. Было даже слышно, как кукует кукушка в соседнем лесу. Даже воздух, казалось, напряженно застыл.

И тут случилось непредвиденное: не успели франки с норманнами пройти и половину расстояния, как Рагнар вдруг резко свистнул, вздыбил коня, и тотчас окружавшие его конники рванулись вперед.

– Стреляйте! – крикнул Ги лучникам.

Вмиг все вокруг пришло в движение. Словно все только и ждали этого. Далмаций и пленные франки побежали в сторону города, их настигали конники, но град обрушившихся со стен стрел уложил их. Ги видел, как лошадь Рагнара через голову полетела на землю, а сам он так и покатился, вздымая облако золы.

Франки неслись со всех ног, а пленные викинги кинулись к своим. Но не успели, столкнулись с бегущими франками. Произошло столпотворение, люди толкались, падали. Но франки, которых было гораздо больше, невольно увлекали северян опять к воротам. А всадники были уже рядом, поднимали палаши, секиры и тут же падали, сраженные стрелами со стены. Как вихрь, вдоль рядов воинства пронесся Ролло, но не в силах был уже удержать панику.

– Закройте ворота! – кричали на стене.

– Нет! – крикнул Ги. – Они уже рядом, впустите своих.

Он едва не заскрежетал зубами, когда увидел, что за месиво из живых человеческих тел образовалось внизу. Люди – пленные франки, увлекаемые назад норманны, конвоиры – столпились у ворот, лезли в щель задвигаемых створок. Теснились, так как норманны-пленные рвались к своим. Но пленных франков было больше, и они втаскивали норманнов назад. Люди стонали, сжатые створками. Кого вталкивали, кого, наоборот, выталкивали. Ги увидел Далмация, прорвавшегося вовнутрь, как тараном сбившего, толкнувшего еле стоящего на ногах Бьерна.

Все. Ги сам кинулся помогать закрыть ворота. Первый брус – засов упал, когда створки уже трещали под напором варваров. Потом опустился второй брус, третий. Теперь они были защищены. А за стеной стоял рев, вопли отчаянья. Воины со стены метали булыжники, пускали стрелы. Потом полилась смола. И толпа нападающих отхлынула. У ворот корчились на земле умирающие, вопили обожженные. И первый порыв у викингов прошел, они отступили от ворот, от стен. Отошли, отбежали от града стрел и дротиков, какие метали в них осажденные.

И тут в их рядах произошло замешательство. Застыв, викинги глядели туда, где скакал Ролло. На длинной веревке он тащил человека, ярла – Рагнара. Тело Рагнара перескакивало через кочки, распыляло золу, билось об останки строений. Пожалуй, Ролло так бы убил Рагнара, если бы Лодин Волчий Оскал на ходу не перерубил веревку. Ролло тут же почувствовал это, так резко развернул коня, что тот вздыбился.

– Как ты посмел, Лодин? Этот пес пошел против моего приказа. И ты был с ними. Вам всем следовало сделать «кровавого орла».

Но Лодин стоял на широко расставленных ногах, даже не попятился, схватил храпящего Глада под уздцы.

– Ты сам во всем виноват, Рольв. У нас был великолепный план проникнуть в город, а ты лишь волнуешься, что мы нарушим твое слово.

– Разрази тебя гром, Лодин! Вы все – безмозглые тролли. Вы не посоветовались со мной, вы сорвали передачу пленных, вы упустили франков. Да, я ничего не знал, и в этом моя удача. Ибо вы действовали столь неразумно, как овцы, задумавшие пасти своих пастухов.

Лодин готовился вспылить, но в этот миг заговорил едва сумевший подняться Рагнар.

– Он прав, Лодин. Мы поспешили, и в этом прежде всего моя вина. Я был нетерпелив и все сорвал. И я прошу прощения, Ру.

Тут даже Лодин открыл рот. Но Ролло лишь стеганул Глада и понесся прочь.

– Я виноват, – повторил Рагнар оторопевшему Волчьему Оскалу. Он был весь в кровоподтеках, золе, грязи. – И, кроме Ру, это видят и другие наши люди. Они бы не заступились за меня, вздумай он меня покарать. Поэтому я наступил ногой на горло собственной гордости и признал вину. Ибо если я хочу еще иметь авторитет среди детей Одина, мне следует не злить Ролло, а смириться и поискать у него защиты от своих же людей.

Он вытер струящуюся из разбитой скулы кровь, сплюнул. И несмотря на смиренные слова, поглядел на отъезжающего Ролло отнюдь не ласковым взглядом.

– Я еще докажу, что не зря ношу шлем ярла.

В этот миг он обернулся на стену.

– Что это затеяли франки?

В городе стоял шум, за массивными квадратами зубьев стены мелькали тени. Отошедшие на безопасное расстояние от города норманны следили за ними, не зная, что ожидать. Но вот те высунули над амбразурами зубьев стены длинные брусья, к каждому из которых была привязана на конце веревка. А потом на стене показались те из норманнов, кого в толпе смогли затолкать назад в город. Их было человек восемь, и среди них – Бьерн. Викинги внизу разразились проклятиями, когда увидели, что их пленным собратьям на головы надевают петли. Они поняли, что пленных собираются повесить на стене у них на глазах.

Это была идея Далмация. В первый миг, что он оказался в городе, он только катался по земле, его рвало, и каждый спазм сопровождался мучительным стоном. Когда он бежал в город, он не чувствовал ничего, но теперь боль просто разрывала голову, отзывалась во внутренностях, вызывала спазмы в желудке. Когда же он наконец пришел в себя, то увидел спешащего к нему епископа Гвальтельма.

– Слава святым угодникам…

– Ко всем чертям! – завыл Далмаций. – Это не наша заслуга. Все сорвал этот краснобай Рагнар Жженый, похвалившись перед передачей и своим нетерпением дав нам шанс быть наготове. Вы же могли потерять город!

– Но, Боже правый! Мы ведь хотели спасти тебя. Мы же и спасли этим тебя.

– Я спас себя сам! – глухо рычал Далмаций. Он еле смог подняться. Увидел пленных норманнов.

– Повесить их всех. Пусть эти волки, измывавшиеся над нами, знают, что и в наших сердцах живет ярость. Повесить их на стене, чтобы все видели.

Подошел Ги. Он слышал последние слова аббата, стал возражать, что этим они лишь вызовут гнев норманнов и спровоцируют новый приступ.

– Черта с два! – ругался Далмаций. – Плохо же ты знаешь Ролло, щенок, если думаешь, что он позволит вновь начать неподготовленный штурм. Но пусть и его глаза зальются болью. А франкам казнь язычников доставит сладость и воодушевит.

Гвальтельм и Ги переглянулись. Они понимали, что Далмаций сейчас не в себе, и его ослепляет ярость. Но собравшиеся встретили его речь с воодушевлением, и через миг вся площадь скандировала лишь одно: «Казнь! Казнь!! Казнь!!!» Люди были слишком напуганы неожиданным нападением норманнов, кричали, что хваленое слово Ролло не стоит и стоптанного башмака, и желали отомстить ему хотя бы таким способом.

Когда викинги увидели своих товарищей на стене, все их воинство замерло, а затем словно колыхнулось в едином, похожем на стон, вздохе. Пленные викинги стояли у самой кромки стены, руки их были связаны за спиной, шею обвивала веревка, другой конец которой был прикреплен к концу просунутых сквозь зубья деревянных балок. Не оставалось сомнения, к какой участи их готовили. Быть повешенным для викинга – что может быть ужаснее! Быть подвергнутому самой позорной казни, умереть, как скотине для убоя, связанному, без возможности защищаться, без возможности выказать желание подвига! Навсегда лишиться доступа в Валгаллу… Лучше бы матери и вовсе не рожали их.