Теперь он глядел только на Роберта. Герцог откинулся на спинку стула, положил руки на резные подлокотники.

– Дело в том, что один из дьяков-писцов, из тех, что присутствовали сегодня в зале капитула, оказался шпионом Роллона и явно слышал, как вы призывали франков к союзу против норманнов. О, не волнуйтесь. Мои люди схватили его, и он не попадет в Нормандию до тех пор, пока вы не изъявите согласия помочь нам.

Франкон нервно стал слизывать жир с пальцев. Насколько он знал Роберта, тот никогда не угрожал зря. Видимо, он и в самом деле не доверял Франкону, или же дело, которое ему хотели предложить, и впрямь столь серьезно. Проклятье! Ему бы самому пора было сообразить, что Роллон – уже не тот простак-варвар, который полагался лишь на силу своего оружия. Становясь цивилизованным, он перенимал у франков не только умение допрашивать людей в пыточной, но и засылать своих соглядатаев.

– Вы медлите, Франкон? – услышал он негромкий вопрос Роберта.

– Думаю, у меня нет выхода. В чем же заключается ваш план?

Роберт согласно кивнул.

– Нам надо выманить Ролло из Нормандии еще до того, как он объединит всех викингов для решительного похода. Мы же, в свою очередь, примем ваши условия и заключим союз меж всеми находящимися здесь, чтобы нанести ему решительный удар. И местом нашего объединения, местом ловушки станет город Шартр.

Епископ Шартрский Гвальтельм принял вид мученика, возвел очи горе и согласно кивнул.

– Мы избрали Шартр, так как это один из наиболее укрепленных городов, где Роллон может застрять надолго, в то время, как Рауль приведет войско из Бургундии, а Эбль – из Пуатье. Мы окружим его и вынудим принять наши условия – и он отступит из земель Вермандуа и Иль-де-Франса и примет крещение. Видите, наши желания совпадают, Франкон, и вам нет смысла отказываться от нашего предложения.

Франкон задумчиво пожевал губами.

«Они хотят прослыть крестителями Ру, особенно герцог. Ведь тогда его престиж во Франкии превзойдет авторитет самого Каролинга, а Роберту, рвущемуся к власти, только этого и надобно. Немудрено, что он пошел на сговор с этими правителями втайне от короля. Не стоит и спрашивать, ведомо ли об их союзе Простоватому. Однако при чем здесь Эмма? Ее охраняют, как зеницу ока, и если эти сеньоры и хотят сделать ее приманкой, то им следует припомнить, сколь неудачными были все предыдущие попытки ее похищения, а ведь как невеста брата Ролло она была куда хуже оберегаема, нежели теперь, когда она стала почти что королевой Нормандии».

Когда он высказал свои сомнения вслух, Роберт согласно кивнул.

– И тем не менее, если Эмма окажется в Шартре, Роллон немедленно последует за ней. Всем известно, какова привязанность к ней Роллона, но мы надеемся, что нам при вашей помощи удастся похитить Эмму.

– При моем участии? Я не ослышался ли? – Франкон оторопело поглядел на собравшихся. – Клянусь Вифлеемской Богородицей, но у меня еще не пропало желание сохранить голову на плечах, ибо, сдается мне, ее место именно там.

– Клянусь всеми святыми! – подскочил Эбль. – Я ведь говорил вам, что этот поп струсит и забудет все свое красноречие, каким он пленял нас сегодня, и захочет, чтобы мы без него выгребали каштаны из золы.

Теперь Роберт улыбнулся. Заметил, что Франкон достаточно разумен, чтобы не позволить им направить его красноречие против него же, дабы скрыть смысл своих речей от Ролло. И он примет все их условия. К тому же их планы насчет крещения язычников совпадают, ибо он советовал силой смирить Роллона. Под Шартром же у Роллона не будет иного выхода. И герцог стал объяснять, насколько удобной ловушкой для норманнов окажется Шартр и к каким великим последствиям может привести, если Ролло попадет в нее.

Франкон почти не слушал его. Он лихорадочно искал выхода. Нет, он совсем не желает, чтобы Ролло уличил его в предательстве, как и в попытке похищения его жены. Пожалуй, в похищении и был какой-то смысл, но эти люди не понимали, что Ролло недоверчив и проницателен, как царь Ирод, и у него просто нюх на измены, а Франкона прошибал пот при одной мысли, что его могут в чем-то заподозрить.

Он воспользовался первой пришедшей в голову мыслью и, перебив Роберта, стал говорить, что весь их план с приманкой в лице Эммы может потерпеть крах, ибо, несмотря на кажущееся согласие меж Роллоном и его женой, их семейная жизнь изобилует ссорами, причем Эмма нередко грозится покинуть Ролло, поэтому ее внезапное исчезновение может быть расценено как побег. А тогда Ролло, не имеющий привычки прощать предательства, вряд ли согласится срывать план завоевания Франкии ради того, чтобы очертя голову вести своих людей к хорошо укрепленному Шартру.

Закончив речь, Франкон был удовлетворен тем, как скисли лица собравшихся. Однако Роберт оставался невозмутимым.

– А если Эмма исчезнет вместе с наследником?

Франкон только заморгал.

– Воистину, вы говорите невозможные речи, миссир. Гийом Нормандский еще дитя, но вместе с тем он пока наша единственная надежда, что когда-нибудь Нормандия станет христианской. К тому же я не мыслю, как вы хотите похитить возлюбленную Ролло, да к тому же еще с младенцем.

Возможно, он сказал это излишне запальчиво, ибо если судьба Эммы как не оправдавшей его надежды его не очень-то волновала, то этот мальчик, его крестник, был дорог епископу не только как христианин, но и как ребенок, к которому он прикипел всем своим старческим одиноким сердцем. В это время Далмаций повернулся к Роберту.

– Я думаю, настало время ознакомить преподобного епископа Руанского с нашим планом.

Герцог согласно кивнул, сплел пальцы, глядя поверх них на Франкона своими пристальными темными глазами.

– Насколько известно, одним из условий нынешнего мирного договора с Карлом, с вашей легкой руки, стало возвращение в нормандский монастырь Святого Адриана, близ местечка Эвре, мощей этого святого.[14] Воистину, Карлу не следовало брать на себя смелость в этом вопросе, так как останки этого святого покоятся в моих владениях, однако я, пожалуй, готов их вернуть при условии, что вы, как глава нормандских христиан, организуете шествие в Эвре, куда будут доставлены мощи Святого Адриана. Подобное не вызовет к вашей особе никаких подозрений, и вся трудность для вас заключается лишь в том, чтобы уговорить Эмму принять участие в крестном шествии для встречи мощей. И она должна взять с собой сына. Дальнейшее уже не будет зависеть от вас.

Франкон перевел дыхание. В том, что ему предлагал Роберт, не было ничего опасного лично для него, а про себя он отметил, что вряд ли он будет настаивать, чтобы Эмма взяла в дорогу Гийома. Однако теперь Франкону стало любопытно, как же задумал Роберт похитить племянницу, ибо нет сомнений, что она отправится в путь с большим эскортом и внушительной охраной. И Франкон не преминул заметить об этом слушателям, причем не захотел скрыть иронии в голосе.

Роберт чуть улыбнулся, а среди присутствующих произошло какое-то движение.

– Дело в том, досточтимый отец Франкон, – начал Роберт, – что у нас есть человек, который клятвенно заверил, что он сможет выманить Эмму с ребенком в лес, где мы будем ее ожидать.

Помимо воли Франкон повернулся к Ги Анжуйскому, однако тот сидел потупясь, на глядевшего на него Франкона бросил будто даже смущенный взгляд исподлобья.

«Нет, этот не чета Роллону, – подумал Франкон, – Эмма ради него не станет рисковать своим благополучием».

Но в этот момент Роберт обратился к супруге:

– Думаю, настало время познакомить епископа Руанского с дамой из Этампа.

Франкон был несколько озадачен, что герцог отдал распоряжение привести «даму из Этампа» не обычному прислужнику, а собственной жене. Это могло означать две вещи: во-первых, эта таинственная особа столь приближена к герцогу, что проживает если не в одних, то в смежных покоях с Беатриссой. А во-вторых, герцог желает, чтобы как можно меньше людей знали о ее присутствии здесь.

Франкон ощущал на себе взгляд Робертина, прямой, испытывающий. Даже при неровном освещении от горящих в чашах на треногах огней это было заметно. А рядом нервно перебирал четки Ги Анжуйский. Франкон даже на расстоянии чувствовал его напряженность. Этот, пожалуй, наиболее других заинтересован в похищении Эммы. К пище не притрагивался, в то время как Эбль, Герберт Вермандуа и остальные продолжали спокойно трапезничать.

Самым невозмутимым и словно бы не реагирующим на происходящее казался сидевший подле Роберта аббат Далмаций, полусвященник, полувоин, хороший стратег, но плохой поп, человек невежественный, но обаятельный и неглупый. Недаром Робертин сделал его своим приближенным и доверил ему командование большинством своих вавассоров. Сейчас он невозмутимо жевал изюм, заедая его засахаренными фруктами и зеленью, и даже дружелюбно подмигнул наблюдавшему за ним Франкону.

Наконец сзади раздался шелест женских одежд, зашуршал под шагами подошедших устилавший пол тростник. Сначала из полумрака появилась Беатрисса. Шедшая за ней женщина была гораздо выше, двигалась, как плыла. Ее длинная, почти до колен, палла[15] была темного цвета, как у монахини, и это сходство усиливал большой серебряный крест на груди. Лицо почти скрывал надвинутый на глаза край паллы. Приблизившись, она поклонилась епископу, взяв его руку в свои, приникла к его перстню.

– Отец мой, благословите.

Франкон вздрогнул. Он узнал этот низкий тягучий голос, скандинавский акцент, но все еще словно боялся поверить своей догадке, и, когда женщина подняла к нему лицо, невольно перекрестился.

– О, великий Боже! Снэфрид?

Ошибиться было невозможно. Эти глаза – длинные, чуть раскосые, один блекло-голубой, другой – темный, как ночь… Да, перед ним, несомненно, была первая супруга язычника Роллона, та, кого в Нормандии все величали Белой Ведьмой.

Франкон еле перевел дыхание. Растерянно взглянул на Роберта, на Беатриссу, потом опять перевел взгляд на Снэфрид. Видел, как Лебяжьебелая медленно выпрямилась. Она стояла, сцепив тонкие белые пальцы, голова опущена смиренно. Она держалась, как христианка, но крест на ее груди казался епископу кощунством.