Наконец в трубке послышался тихий мягкий голос.

— Тави? Это Верити. Как у вас дела?

— Верити! Я так рада, что ты позвонила. У нас все хорошо — Кейтлин снова рисует. Правда, это замечательно?

Верити улыбнулась:

— Она довольна своими работами?

— Думаю, да. Ты ведь знаешь, она так требовательна к себе, но владелец галереи в Сан-Франциско, ныне заказчик Эванджер, говорит, что это ее лучшие картины и в них соединились душевная мудрость и творческая интуиция. Кейтлин его восторги ужасно забавляют — она считает всех искусствоведов пустословами.

— Да, я знаю.

— Но мне кажется, в глубине души она рада, что не утратила способности придавать своим картинам достоверность. Одно время она думала, что ей больше не захочется рисовать, раз ужасы прошлого больше не тревожат ее. Но теперь ее желание, похоже, сильнее, чем прежде. Сейчас я тебе ее позову.

Через минуту трубку взяла Кейтлин.

— Верити? Как хорошо, что ты позвонила. Как поживаешь?

— Да вот, хромаю потихоньку — подвернула ногу, а так все в порядке. Говорят, ты снова рисуешь. Это правда?

Наступила пауза, и Верити представила себе женщину необычной и яркой внешности со шрамами на лице и вывернутой ногой. Ей вдруг показалось, что все далеко не так хорошо, как старалась представить Тави.

— Кейтлин? — мягко позвала она.

— Да, слушаю, Верити. Это правда, я снова занялась живописью. Я молчала, потому что не знала, как и благодарить тебя. Я словно заново родилась и уже не ощущаю себя такой старой, как полгода назад, хотя в каком-то смысле стала мудрее. Скажи, разве это не странно?

Верити машинально положила руку на живот.

— Нет. — ответили она. — Я понимаю, что ты чувствуешь.

— Вы с Джонасом все еще вместе?

— Мы с Джонасом? — переспросила Верити, взглянув на него краем глаза; он стоял у окна, наблюдая за кипучей жизнью маленького порта. — Да, мы вместе.

Джонас, нахмурившись, бросил взгляд через плечо. Она ласково улыбнулась ему в ответ.

— Это хорошо, — сказала Кейтлин. — Вы нужны друг другу. Более того, вы просто созданы друг для друга.

— Кейтлин, я хочу попросить тебя об одном одолжении. То есть это Джонас хочет тебя попросить.

— Говори, Верити, я сделаю все, что в моих силах.

— У тебя сохранились старые записи из Отдела исследований аномальных явлений?

— Они давно уже сданы в архив и пылятся в подвале. А зачем они вам?

— Джонас тебе все объяснит. — Верити передала трубку Куаррелу.

— У меня есть перечень имен, Кейтлин, — начал он без предисловий. — Мне нужно знать, сохранилась ли о них какая-нибудь информация в архивах.

— Минутку, я возьму бумагу и ручку. — Послышалось шуршание, потом снова раздался голос Кейтлин:

— Да, Джонас, я тебя слушаю, диктуй.

— Элисса Уорвик, ее брат Даг, Оливер Крамп, Престон Ярвуд и Слэйд Спенсер. Последний, Спенсер, балуется наркотиками.

— Посмотрим, может, нам с Тави удастся что-нибудь отыскать. Впрочем, тебе придется подождать. Когда тебе позвонить?

— Чем скорее, тем лучше. — Джонас покосился на Верити и добавил:

— Верити избрала для меня новую карьеру. Так что теперь я историк-консультант — Он продиктовал номер их гостиничного телефона.

— Очень странный код. Где вы находитесь? — с любопытством спросила Кейтлин.

— На северо-западе, неподалеку от Сиэтла. Мы хотели совместить приятное с полезным. Живем сейчас на одном из островов Сан-Хуана.

— В это время года?!

— Да. Верити ожидала, что здесь как на Гавайях. Кейтлин негромко рассмеялась;

— Она уже разочаровалась?

— Ты же знаешь Верити. Она во всем видит только хорошее. Так оно и было, пока не обнаружилось, что ванная находится в коридоре гостиницы.

— Оригинально, ничего не скажешь. Возможно, у нее сразу же возникли неприятные ассоциации. С теми местами, где они бывали с отцом.

Джонас удивленно приподнял брови. Он отнял трубку от уха, тупо уставился на нее и только спустя несколько секунд проговорил:

— Откуда ты знаешь, где она жила в детстве?

— Но мы же с Верити друзья, — с усмешкой отозвалась Кейтлин. — Она мне часто рассказывала о себе Надеюсь, недалек тот день, когда мы подружимся и с тобой, Джонас. Я многим тебе обязана и потому выполню любую твою просьбу Надеюсь, я что-нибудь отыщу в архивах.

— Спасибо. — Он поблагодарил Кейтлин; через силу, но все-таки поблагодарил. Затем повесил трубку и, обернувшись, увидел, как Верити вытаскивает из бездонной сумки туфли на высоких каблуках.

— Значит, вы часто беседовали, — промолвил он бесстрастным тоном.

— Но мы же друзья.

— Странные у тебя понятия о дружбе.

— Если ты считаешь, что я выбираю себе странных подруг, посмотри на моего возлюбленного, — парировала Верити.

Ей показалось, что он сейчас взорвется, но Джонас ошеломил ее тем, что принял это замечание всерьез.

— Ты и впрямь считаешь, что я странный, Верити? — резко выдохнул он — Об этом ты все время думаешь в последнее время? Полагаешь, я ненормальный?

Верити уже пожалела о нечаянно вырвавшихся словах.

— Джонас, не глупи, — сердито сказала она. — Я вовсе не считаю тебя ненормальным, напротив, воспринимаю как воплощение сексуальности — разумеется, после кружевного черного белья. А теперь перестань молоть чепуху и одевайся Пора ужинать, я отыскала в путеводителе отличное местечко.

По лицу Джонаса скользнула легкая улыбка, но взгляд его оставался пристальным и серьезным.

— Такое же уютное и старомодное?

— По-моему, это ресторанчик с морским антуражем, — безмятежно заметила Верити.

— Неудивительно.

Она протянула ему шелковый галстук:

— На, возьми.

— А это еще зачем?

— Очень остроумно! Ты прекрасно знаешь, зачем носят галстук.

— Если я правильно понял, мне предстоит в него сегодня обрядиться?

— Именно. — Она вынула из шкафа свое зеленое шелковое платье. — С галстуком джинсы не носят, так что надень брюки.

— Слушаюсь, босс.

Час спустя Верити с Джонасом сидели за ресторанным столиком. На этот раз путеводитель не обманул: здесь все напоминало о море — на стенах были развешаны чучела рыб и снасти, а навигационные приборы расставлены с претензией на художественный беспорядок. В меню преобладала рыба во всех видах. К счастью, можно было заказать равиоли без мяса.

— Уютное местечко, правда? — без тени сомнения спросила Верити.

— Здесь при галстуке только я один — погляди по сторонам.

— Значит, у местных это не принято — что ж, это их проблемы. А смотришься ты потрясающе. — При этих словах у Верити екнуло сердце. Впрочем, Джонас всегда оставался для нее привлекательным — стройный, высокий, сильный, с той неосознанной мужской грацией, которая всегда так чаровала ее. Его черные как смоль волосы приковывали взгляд приятным отливом — на улице моросил мелкий дождик, — а глаза мягко поблескивали в сумраке ресторанчика.

Джонас посмотрел на нее странным оценивающим взглядом:

— Знаешь, ты чудо как хороша. — Он потянулся к ней, взял ее руки в свои и негромко продекламировал:

Моя любимая в свете свечей —

Ее красота меня сводит с ума.

Огонь волос и блеск очей,

В ее улыбке — сиянье дня.

— Еще один образчик вольного перевода итальянского сонета, который ты только что сочинил? — небрежно заметила Верити. Но по правде говоря, она была тронута до глубины души.

— Что тебе ответить? Ты вдохновляешь меня на экспромты, — честно признался он.

Сердце Верити сладко заныло, и она уже собиралась сообщить ему о ребенке, но вовремя сообразила, что ресторан — не совсем подходящее место для этого. Вот вернутся в гостиницу, тогда и скажет ему. Неизвестно ведь, как он отнесется к этой новости.

— Сперва поговорим о деле, — выпалила Верити, потянувшись за салатом.

Джонас, прищурившись, посмотрел на нее, потом пожал плечами и принялся вяло ковырять салат, отыскивая в нем грибы.

— Хорошо, сначала о деле. А о чем потом?

— О нас.

Он резко вскинул голову, сверкнув янтарными глазами.

— О нас? — тихо переспросил он.

— Да, но потом, — сказала Верити. Она нервничала куда больше, чем предполагала.

— Верити…

— Прошу тебя, — промолвила она умоляюще. Джонас хотел было возразить, но что-то в выражении лица любимой остановило его.

— Хорошо, — согласился он. — Потом так потом. Верити благодарно улыбнулась в ответ.

— Скажи мне свое профессиональное мнение — что в действительности случилось на том острове?

— Как профессионал, могу с уверенностью заявить, что дело это темное.

— Вы, ученые, всегда так туманно выражаетесь?

— Этого требует наша специфика. Я уже несколько лет не занимался профессиональной деятельностью, но коль скоро мне вновь пришлось выступать в этом амплуа, я с тем же успехом, что и прежде, могу болтать всякую чепуху и пудрить всем мозги. Разве ты не заметила?

— Заметила, — сухо сказала Верити. — Знаешь, что я тебе скажу? Ты можешь произвести впечатление, когда захочешь. Стоило тебе прочитать за завтраком эту маленькую лекцию о различиях в архитектуре миланских и флорентийских палаццо, как все пришли в неописуемый восторг от твоей эрудиции. А ведь ты даже не специализировался по архитектуре, когда преподавал историю Возрождения. Откуда же у тебя такие глубокие познания в этой области?

— Да как-то само собой получилось, — ответил он. — Когда изучаешь различные военные машины эпохи Возрождения, призванные разрушать здания, то поневоле начинаешь интересоваться тем, как возводились эти здания. Но ты и думать не смей о том, чтобы заставить меня написать статью об «Ужасе Хейзелхерста»и послать ее в какой-нибудь захудалый исторический журнальчик. Я ограничусь лишь отчетом для Дага, и точка.

— Но, Джонас, если ты собираешься делать карьеру историка-консультанта, твое имя должно как можно чаще появляться в печати. Это же отличная реклама! Раз уж ты заговорил об «Ужасе Хейзелхерста», перейдем к делу.