Это и для самой Онор было загадкой.

— Не знаю даже, как вам объяснить. Какой-то человек спас меня, привел меня в город и исчез. Очень странный. Странно одетый. Сказал, что он — гурон.

— Гурон!!! — воскликнули дамы одновременно. — Да что вы? Не может быть!

— А что? — удивилась Онор.

— Это же дикари! Гуроны! Вы не знаете, ведь в Европе это зло неведомо.

Совсем дикие, кровожадные племена индейцев, они убивают всех белых! И он отпустил вас живой? Должно быть, что-то случилось, что ему помешало,

— предположила одна.

— За что же меня убивать? — недоуменно спросила Онор.

— Да за белую кожу. Они нас всех ненавидят, эти язычники, — истерично воскликнула посетительница. Онор ничего не понимала.

— Но этот человек меня спас, — возразила она.

— Не к добру, — изрекла вторая дама, которая до сих пор молчала. — Здесь какая-то хитрость. Эти индейцы — воплощение коварства.

— Знаете, какой у них обычай? Они снимают скальпы со своих врагов.

Все волосы вместе с кожей и хранят. Да, да, уж поверьте.

Онор была потрясена, хотя все это как-то не укладывалось в голове. Она была искренне благодарна незнакомцу за спасение, и не понимала, какие тут могут быть хитрости. Наверняка, он просто увидел женщину в беде — и помог.

Но вслух Онор согласилась с дамами. Они здесь жили, им лучше знать, а у нее только интуиция.

Первая дама, представившаяся как мадам Бенуа, пригласила Онор пожить у нее, пока она не решит, что делать. Предложение понравилось Онор, тем более, что у нее было достаточно денег, чтобы не стать обузой. Она переехала в тот же день. Мадам Бенуа жила в большом удобном доме, конечно, гораздо меньшем, чем самый скромный замок, унаследованный Онор от старого барона. У нее был муж, уже пожилой человек, детей не было. Она давно ушла с головой в благотворительность, и протестантские собрания были для нее лучшим времяпрепровождением. Она и Онор попыталась обратить в свою веру, но натолкнулась на глухую стену. Онор была не из тех, кто легко поддается влиянию. Хотя то, что она сама была крещена в католической церкви, она и предпочитала умалчивать. Она вообще любила все суетное — наряды, балы, театр. Ее платья были светлые, нарядные, с глубокими вырезами, что донельзя шокировало ее защитниц из Протестантского Союза.

Они намекали ей, что сейчас время не наряжаться, а благодарить Бога за чудесное спасение, но Онор не вняла, зато принесла небольшой денежный дар для их Союза, что на некоторое время примирило ее с благочестием.


Через несколько дней у мадам Бенуа намечался «бал для избранных», то есть для участников Союза с их семьями. Мадам Бенуа даже одела свое парадное коричневое платье с белым воротничком, оживлявшим его, как веревка на шее повешенного его рубаху. Онор переоделась в платье лавандового цвета с шелковой вышивкой, которое купила в самом модном магазине Сан-Симоне. В тяжелом кринолине она казалась особенно стройной и изящной. Мадам Бенуа испустила вздох неодобрения, но смолчала, ведь в конце-концов, Онор была ее гостьей. Было еще рано, и обе женщины, молодая и не очень, сидели в зале, коротая время за беседой. Онор рассеяно слушала. Теперь она уже не переживала из-за своей вынужденной поездки на край света. Дома ее никто не ждал, можно было не спешить. А корабль скоро починят — хорошо быть богатой. Она улыбнулась. Надо же, какое приключение ей довелось пережить!

Но вдруг тишину нарушил резкий шум за окном. Мадам Бенуа вздрогнула.

— Не бойтесь, — удивленно сказала Онор, — должно быть, подрались солдаты.

— Вы не знаете этой страны. Никогда не знаешь, что случится в следующую минуту…

От неожиданного стука в дверь мадам Бенуа даже подскочила. Она сама открыла дверь, высунувшись наружу с опаской, как пичуга. Какой-то человек, весь в крови, вбежал в комнату и рухнул на пол.

— Индейцы! Идут индейцы! — прохрипел он, забившись в агонии. Мадам Бенуа с видом великомученицы повернулась к Онор.

— Видите, что делается?

— Что же делать?

— Ничего. Нужно сидеть и ждать. Может, нас и не тронут, — в ее голосе звучала уверенность в обратном.

— Ну кто может напасть на женщин? — недоуменно произнесла Онор.

— Они могут. Тем более, наши храбрые солдаты недавно оттеснили их дальше на запад. Колонистам нужны земли.

— Но это же их земли, не так ли?

— Они дикари, — твердо сказала мадам Бенуа. Их необходимо истреблять, а не договариваться с ними. Если б их уничтожили раньше, мы б сейчас не дрожали за свою жизнь.

— Должно быть, они рассуждают точно так же, — заметила Онор. Мадам Бенуа возмутилась.

— Они не могут рассуждать. Сплошная дикость и злоба. Как звери.

Порождение дьявола, — она сердито села назад в свое кресло. — Будем ждать и молиться, — сказала она Онор-Мари. Но Онор не могла так просто успокоиться.

— Может, нам лучше попытаться уехать? Мы могли бы спрятаться. Ваш дом так заметен. Нас могут убить ни за грош.

— Поздно. Если мы окажемся сейчас на улице — пощады не жди. Когда генерал Роша сжег их деревню с их выродками, они совсем озверели. Раньше можно было надеяться, что они возьмут пленных, теперь — нет.

Онор была в ужасе. Рассказы мадам Бенуа доводили ее едва ли не до нервного срыва.

— Может, все-таки, они будут брать пленных? Ради выкупа, например. Я богата, на родине у меня целое состояние. Я уже написала управляющему.

— Если они возьмут пленных, то не ради выкупа, дорогая моя, а ради того, чтобы при всех своих сородичах предать их такой страшной смерти, какая доброму христианину и в голову бы не пришла, — сухо проговорила мадам Бенуа, наслаждаясь расширенными от волнения глазами Онор.

— И женщин?!

— Не знаю, — неуверенно произнесла мадам Бенуа. Не слышала. Впрочем, может быть участь похуже смерти.

Онор так не считала, но не возразила. Обе женщины продолжали ждать.

Кроме них и слуг в доме больше никого не было. Они были совершенно беззащитны.

— Они обдирают кожу с головы живых людей, — шепотом рассказывала мадам Бенуа. — Женщины у них используются как вьючные животные. Они их в грош не ставят. Говорят, они могут убить какую из жен просто за то, что она недостаточно почтительна к супругу.

— Они что, многоженцы?

— Да! И они поклоняются Вельзевулу. Правят какие-то дьявольские обряды в лесу. И там происходят ужасные оргии. А воюют они луками и такими топориками, которым можно проломить голову кому угодно. Они страшно кровожадны.

— Как вы здесь живете? Это же кошмар.

— Живем. Ничего не сделаешь. Их стараются уничтожать, но они живут глубоко в лесах, и нашим солдатам трудно соперничать с ними. Они не могут так хорошо ориентироваться в лесу, как дикари.

— Может, в доме есть какое-нибудь оружие? — спросила Онор.

— Молитва — вот наше оружие!

— Вот дура!

Мадам Бенуа недоуменно приподнялась, не веря своим ушам. Онор и сама не заметила, что сказала это вслух. Но женщина не успела больше сказать ни слова. Страшный удар сокрушил деревянную дверь. Мадам Бенуа закричала от ужаса, и крик ее тут же оборвался — в грудь вонзилась стрела. Все произошло в мгновение ока. Несколько смуглотелых людей с лицами, похожими на древние маски, ворвались в дом, крича что-то на своем языке. Запах дыма мгновенно разнесся по комнате — дом подожгли факелами. В тот же момент разъяренные индейцы заметили Онор, сжавшуюся в комочек. Она успела увидеть лишь темную тень, метнувшуюся к ней быстрее ветра.

«Права была мадам Бенуа!» — пронеслось в голове Онор.

— Помогите! — в отчаянии закричала она, пытаясь встать, но руки нападавшего заставили ее упасть в кресло, где она сидела. Она сразу увидела нож в его руке, и вот рука занеслась над ней. Онор, крича, пыталась отвести руку, тянувшуюся к ее горлу. Но никто не пришел к ней на помощь, — в этой войне каждый был сам за себя. Несколько секунд продолжалась отчаянная борьба. Индеец был гораздо сильнее. В каждом его движении была ловкость дикого зверя. Тут за спиной Онор ярко вспыхнула штора, и лицо индейца, освещенное пламенем, показалось ей знакомым. Искаженное яростью, с горящими темными глазами, оно было раскрашено цветными полосами едва ли не до неузнаваемости. Но Онор уже видела однажды это лицо с орлиным профилем — лицо ее спасителя. Онор испытала такое искреннее облегчение, такую радость, словно пробудилась от страшного сна. Выражение доверия, вдруг осветившее ее побледневшее было лицо, не могло не привлечь внимания индейца. Нож замер у ее шеи. Он вгляделся в ее лицо и тоже узнал ее.

Возможно, это бы не остановило его, но Онор улыбнулась так искренно, так непосредственно, и она не притворялась. Это решило ее судьбу. Индеец схватил ее за руку и заставил встать. Дом уже разгорелся вовсю. Индеец бросился на улицу, таща Онор за собой. Пахло дымом, шла настоящая война.

Онор зажмурилась; то справа, то слева от нее свистели стрелы, гремели выстрелы. Индеец, казалось, не замечал этого. Он шел так быстро, что Онор боялась, что упадет, а он потащит ее дальше. Вдруг он резко остановился.

Его глаза обвели площадь.

— О, Утай-Иса, — воскликнул он. Из темноты мелькнула тень. Онор только теперь заметила другого индейца с волосами, собранными в хвост на затылке.

Он кинулся на них молниеносно, но ее спутник оказался проворнее — выбросил вперед руку с ножом, и нападавший с хрипом повалился на землю. И тут Онор впервые увидела то, о чем ей говорила мадам Бенуа. Индеец наклонился к своему мертвому собрату. Резкое движение — и его скальп остался у него в руках. Онор оцепенела, не в силах отвести взгляда от окровавленной головы.

Но индеец, не теряя ни секунды, потащил ее дальше.

— Зачем? Зачем? — воскликнула Онор. — Он же такой же, как вы. Зачем вы его убили?

— Ирокез — враг. Следил за мной. Разведчик.

— Но зачем тогда было нападать на город? — Онор недоумевала.

— Белый человек — враг.