Перед домом толпились родичи: в основном мужчины и парни; подходили и соседи. В этот день все ладожане пировали на своих жальниках, но теперь поминальные гуляния были прерваны, мужчины собрались на торгу возле устья Ладожки, поспешно вооружившись. На случай возможного набега у каждого из мужчин Ладоги имелось оружие здешнего же изготовления: топор, копье, иной раз меч, выкованный по образцу варяжских, хотя и не такого хорошего качества. Все были одеты в «поминальные» рубахи с узорами Марены и предков, многие были во хмелю, отчего кричали особенно возбужденно и громко. Уже подоспели почти все старейшины, не было только деда Путени, который, как сообщил его зять Головня, слишком перебрал поминального пива. Но поскольку с дедом это случилось сегодня не в первый раз, Головня, как самый толковый из мужиков рода, привык его заменять. Святобор, Творинег, Честомил были здесь со своими сыновьями; главы родов, родственных Домагостю — варяг Вологор, муж Велерады, и Рановид, старший брат Милорады, — тоже подоспели вовремя. Все говорили и кричали разом, над берегом стоял гул множества голосов, метались факелы. Иногда свет пламени из подходящего к берегу челнока падал на воду, и тогда казалось, будто кто-то выглядывает оттуда, поднимает темную голову со дна, любопытствуя, о чем шум.

Как и полагалось воеводе, Домагость не растерялся и успел снарядить и выслать дозорный отряд под водительством кузнеца Зори, умелого и надежного мужика, к озеру — узнать, велика ли русская дружина и где она сейчас. Женщинам велено было идти по домам — собирать съестные припасы и самые необходимые пожитки на случай, если придется бежать из Ладоги и прятаться в ближних лесах. Некоторые послушались, но многие толпились тут же у мыса, боясь пропустить новости.

— Что случилось? — Сквозь толпу пробился Вестмар Лис, за которым спешили оба племянника и два его товарища — Фасти и Хольм. — Сюда идут викинги?

— Похоже на то, — сурово отозвался Домагость.

— Тогда мы уходим немедленно. Где Свартбард, у которого наши лодки?

— Лодьи возьми, если сговорился, только людей, чтобы через пороги вести, сейчас никто тебе не даст. Не до того нам, не можем мы мужиков на пороги отсылать, когда на нас этот змей из озера идет.

— Как это — не дашь людей? — возмутился Фасти. Он почти не говорил по-словенски, но понимал довольно сносно. — Вы обязаны давать людей для порогов!

— Вы со Святобором о лодьях сговорились — лодьи получите. А мужики на вас работать не пойдут, пока тут их дома жечь будут.

— Они не пойдут, Фасти! — Вестмар положил руку на плечо кипятящегося товарища. — Где эти викинги, сколько их? Кто их вождь, вам что-нибудь об этом известно?

— Мы могли бы предложить им выкуп за нас, наших людей и товары, — заметил Хольм, рослый худощавый человек с ярко-рыжими волосами и розовым лицом. Фрисландским его прозвали за то, что ему случалось нередко посещать Фрисландию, но родом он был свей. — Лучше отдать им одну седьмую или даже одну пятую наших товаров, но сохранить в целости жизнь и прочее добро. Вестмар, если мы выберем из наших пленниц пять-шесть самых приятных на вид и предложим викингам на выкуп, они наверняка согласятся!

— Зачем им наши пленницы, когда они получат всех здешних женщин? Они пришли сюда за серебром!

— Но у нас нет серебра!

— Тогда они захватят и продадут вас самих! — прервал их спор Домагость. — Вот дурни-то, спасите меня чуры! Вот что! — Он упер руки в бока и повернулся к варягам: — Людей идти за пороги мы вам не дадим. Сами будем сражаться, и если тут все загорится, корабли ваши пропадут тоже. Возвращаться вам с Волги будет некуда, плыть к себе за море не на чем. Мужиков у вас много, народ все крепкий, оружие хорошее, я видел. Так что не болтайте-ка вы попусту, а беритесь-ка за мечи! Вас почти сотня да нас сотня — глядишь, и отобьемся, еще, даст Перун, добычу возьмем!

— Если вздумаете со змеями этими разговоры разговаривать, я сам ваши корабли подожгу и лодей никаких не дам! — Через гудящую толпу к ним пробился Святобор, уже в стегаче и кольчуге, которую ему сработали здесь же, в Творинеговой кузне, в обмен на два сорочка куниц. Рослый, мощный, он сам напоминал не столько Велесова волхва, сколько воеводу. — Русь та далеко, а мы близко! Будут ли они с вами говорить — только Велес ведает, им все равно, чье добро грабить! А выступим вместе — и себя спасем, и добро свое. Ну, согласны?

— Он прав, Фасти! — Вестмар удержал своего возмущенного товарища, который готов был лезть в драку. — Викинги далеко, а они уже здесь. Если они и правда подожгут наши корабли, выкуп нам не поможет. Значит, Один хочет, чтобы мы послужили и ему. Мы согласны, Домагест. Но в битве мы встанем отдельно и так, чтобы прикрывать клети с нашими товарами. Я не думаю, что морской конунг согласится назначать место и время битвы. Скорее, он просто попытается высадиться и захватить все, что сможет. Высаживаться они будут, надо думать, в устье Альдоги. Там и нужно попытаться их встретить и отбросить.

— Там войско и поставим, — согласился Домагость. — Места хватит.

— Я с моей дружиной встану позади вашего строя. Мы прикроем наши клети с товарами, а заодно поддержим вас, чтобы викинги не могли разорвать ваш строй.

— Подпирать, что ли, будешь? — хмыкнул Головня. — Так мы и сами на ногах еще стоим.

— Ратники не умеют держать строй. А если викинги разорвут ваши ряды, то вы, можно считать, проиграли. Они всегда так делают — разрывают войско противника и добивают по частям.

— А пока к мысу подходить будут, обстреляем сверху, — предложил Творинег. — Они ж там как на ладони будут. Охотников у нас тут много, луки есть.

— А стрелы поджечь! — азартно воскликнул Честомил.

— А толку? — Вологор покачал головой. — Парус можно бы поджечь, но у мыса они пойдут на веслах, даже если ветер будет. Верно я говорю, Вестмар, не забыл еще, как по морям ходят? Дружина за щитами укрыта, им стрелы нипочем. А если и воткнется какая в борт, так потушат. Зато видно горящую стрелу гораздо лучше, чем простую, стрелок только выдаст сам себя. Так что смысла нет стрелы поджигать. Лучше вот что. Лучше бы, пока мы на берегу с ними биться будем, поджечь корабли.

— Это хорошая мысль! — одобрил Вестмар. — Без кораблей они как без ног, бросятся тушить. Но они оставят людей охранять корабли, к ним просто так не подойдешь. Ведь между нами и кораблями встанет само их войско!

— А если с того берега? — предложил Ранята. — Оставить там людей, а как бой завяжется, пусть плывут на лодках через реку да мечут огонь.

— Где взять столько лишних людей?

— А чудины! — сообразил Домагость. — Канерву позову, брата моей жены покойной. В поле воевать — от них толку мало, да и не станут поди. А приплыть да огнем закидать — справятся.

Ночью почти никто не спал, но до утра ничего не случилось. Зато утром в Ладогу прибыли беженцы из Вал-города — небольшого, но укрепленного поселения в устье Сяси, впадавшей в Нево-озеро дальше к востоку. Название он получил от небольшой речки Вали, притока Сяси, а может, оттого что укреплением ему служили земляные валы. По преданию, именно туда бежали потомки древнего конунга Ингвара, изгнанные из Ладоги первыми нашествиями словенских поселенцев с юга. О нем сложили длинную увлекательную сагу, а наследовал ему тоже варяг, Франмар, муж конунговой дочери Ингебьёрг. Дети Франмара и Ингебьёрг обосновались в Вал-городе и дали начало роду воевод и старейшин, которые подчинили себе округу и самовластно правили ею, будто их далекие северные предки своими землями. Последний валгородский воевода Хранимир — так теперь звучало древнее северное имя Франмар, передаваемое в роду по наследству, — был уже не молод, но пользовался уважением среди словен, варягов и чуди. Со всех поселений вдоль Сяси — и словенских, и чудских — он собирал дань, зато при нем ни один находник в реку не вошел. У него имелась неплохая дружина, набранная частью из словен, частью из нанятых варягов и даже из чуди, и, будучи помоложе, Хранимир не раз выводил свою дружину в море поискать добычи. Все это вместе делало его одним из самых состоятельных, уважаемых и влиятельных старейшин приладожской земли. И весть о его гибели, мигом разлетевшись по Ладоге, настолько потрясла всех, что люди даже не поверили.

— Убили Хранимира, воеводу нашего! — причитали женщины из Вал-города. — Убили, разорили! Ох, отец наш, кормилец, солнце наше красное, поцьто так рано закатилося? Месяц наш светлый, поцьто за облака склонился?

Беженцев было десятков пять, в основном женщины с детьми, успевшие скрыться, и всего десяток мужчин, сумевших вырваться, когда городок был взят.

— Убили! — ахнула Милорада, выбежавшая из дома при очередном известии, и, побледнев, схватилась в ужасе за щеки. — А Даряша как же?

— Она здесь, и дите с ней, — успокоил Велем, уже видевший беженцев. — Идет сейчас.

Кроме старших, Милорады и Велерады, у бабки Радуши имелась еще третья дочь — Гневорада, самая красивая из трех, обладательница золотой косы в руку толщиной и длиной ниже колен — косы, посмотреть на которую стремились даже приехавшие издалека, понаслышке знавшие об этом чуде. Дивляна с детства помнила рассказы матери об этой косе — как после бани обе старшие сестры помогали Гневуше ее расчесывать, и этого занятия им хватало на весь остаток дня. Гневорада вышла замуж очень удачно — за старшего сына одного из знатнейших ладожских старейшин, за громкий голос и неудержимую мощь в сражении прозванного Буревоем. Ее муж, Святобор, сейчас был старейшиной своего весьма многочисленного рода Буревоичей и волхвом Велеса. Гневорада умерла уже лет десять назад, но старшая ее дочь Святодара два года назад вышла замуж за Хранимира, к тому времени овдовевшего и давно вырастившего старших детей, и даже родила ему сына. О ней-то и беспокоились сестры матери, ее искали тревожным взглядом в толпе измученных беженцев.