— Да это плесковские! — вдруг охнул Велем, вглядевшись. — Воевода Рощень сам! Глянь, Стояня, это ведь он? Вон, мужик в рыжей бороде, в шлеме варяжском?

— Точно, Рощень! — подхватил Сокол. — И отрока вон того я знаю, Мушатой зовут.

При этих известиях Дивляна вздрогнула и невольно переменилась в лице. Несмотря на ветер и холод, ей стало жарко. Она уже привыкла к мысли, что Вольга уехал и смирился с потерей невесты, а его отец, князь Судислав, не захотел ссориться со словеничами. Но вот он здесь! Направляется в Ладогу! И судя по тому, что с собой князь взял большую дружину, ехал он вовсе не с подарками к чужой свадьбе. Но что теперь будет? Дивляна затрепетала; мелькнула мысль, что все еще может измениться… Но как? Белотур и Велем, конечно, не отдадут ее плесковскому князю, и если он будет настаивать, произойдет сражение… И ни той, ни другой стороне она не могла желать победы или поражения, ведь воеводы с обеих сторон были близки и дороги ее сердцу. Теперь она лучше бы умерла, чем стала причиной для новой схватки между Велемом и Вольгой.

— Верно, что плесковские? — К Велему, за рукав которого в тревоге цеплялась Дивляна, подошел Белотур. Он уже успел натянуть кольчугу, рядом отрок держал его шлем восточной работы, а другой отрок — щит, и во всем этом веселый киевский посол выглядел истинным воином — сразу стали бросаться в глаза его высокий рост и крепкое сложение. Двигался он в боевом снаряжении легко и привычно, что говорило о немалом опыте. Вид у него был несколько озабоченный, но не испуганный — сражение было для него вполне привычной неприятностью, но не поводом волноваться. — Не бойся, зорька ясная! — Увидев побледневшее лицо Дивляны, он улыбнулся ей широко и открыто, как и всегда: — Не тревожься, не отдадим мы тебя злому ворогу! Чего хотят-то? — обратился он к Велему. — За невестой, думаешь, пришли?

— Оно самое. — Велем кивнул, поправляя варяжский шлем. — Вольга упрямый, как гора каменная, а отец его горд. Я и думал, что не смолчат они, не проглотят такую обиду. И отец знает. Ну, коли нам они повстречались, нам с ними и разбираться. Пойду, поговорю.

— И я с тобой!

— И я! — тихо, но твердо подхватила Дивляна.

— Ты-то… — начал Велем, но замолчал.

Девушке нечего делать в переговорах перед возможной битвой, но в лице сестры он увидел нечто необычное — отрешенность и вместе с тем уверенность, внутренний свет, словно поднимающий ее над всем земным. Что-то подобное он уже видел… когда она стояла на вышитом полотне перед жертвенником, с золотым ожерельем на груди, а племя словеничей воздавало ей почести, как своей богине. Сейчас не было ни вышитого полотна, ни золотого ожерелья — на ней была простая свита из толстой шерсти, крашенная мареновым корнем и обшитая тонкими полосками желто-золотистого шелка. Дивляна куталась в плащ от ветра, который трепал ее рыжие волосы, задувал тонкие прядки в глаза, и она отводила их рукой, чтобы не мешали смотреть, — девичью тканку девушка уже не носила, а женского убора ей еще не полагалось. И все же божественное сияние оставалось с ней, и ее сходство с Яромилой показалось Велему заметным, как никогда раньше.

Со стороны озера шли дождевые тучи, синевато-серая стена придвигалась все ближе. Порывы ветра несли запах влаги, тревожили, заставляли невольно думать об укрытии. Велем, Белотур, Дивляна и десяток воинов двинулись вдоль берега, туда, где высадились плесковичи и где сквозь кусты угадывалось движение.

Выйдя из-за развесистых ив, ладожане увидели плесковичей уже совсем близко, в паре десятков шагов. Здесь тоже были два воеводы со своими людьми. И, глянув туда, Дивляна невольно ахнула — в одном из воевод она узнала самого князя Судислава. Второй, рыжебородый, был знаменитый воевода Рощень, много раз одерживавший победы над варяжскими находниками.

— Князь Судила! — Велем узнал его в тот же миг. — Сам приехал. Вольги-то не видишь? — Он обернулся к сестре, но она, побледнев еще сильнее, покачала головой. Ей казалось, появись сейчас перед ней Вольга — сердце не выдержит и разорвется.

— Понятное дело! — заметил Гребень, тоже в шлеме, непривычно чужой и суровый. — Их же двое в роду, а князь Судила не дурак, чтобы обоих в одну битву вести. Оба полягут — Плесков изборским князьям достанется. Видно, Вольгу дома оставил.

Сблизившись шагов на десять, ладожане и плесковичи остановились, выжидательно разглядывая друг друга. Князь Судислав был далеко не молод. Его первая семья со взрослыми сыновьями и двумя маленькими внуками погибла лет двадцать пять назад во время варяжской войны, когда захваченный врагами Плесков сгорел вместе с последними защитниками. После этого он взял молодую жену, от которой и родились Вольга и Любозвана. Самому ему перевалило за шестьдесят. Это был высокий худощавый мужчина, сам из варягов по матери, что сказывалось в его продолговатом лице с высоким и широким лбом; впалые щеки, резко очерченные, обтянутые кожей скулы, густые косматые брови, пристальный взгляд глубоко посаженных глаз придавали ему суровый и непримиримый вид. Сын и дочь его оба уродились в свою красавицу мать и с отцом не имели никакого сходства. На грудь, затянутую кольчугой, спускалась длинная узкая борода; прежде светловолосый, теперь князь Судила совсем поседел.

Взгляд, которым он окинул Велема, Белотура и Дивляну, стоявшую между ними, сразу сказал им, что ради этой встречи он и явился сюда и ничуть не удивлен, обнаружив этих троих вместе.

— Здоров ли ты, Судислав Володиславич? — Велем, видя перед собой человека старше годами и более высокого рода, поклонился первым. Двое других поклонились тоже: Белотур — с достоинством, а Дивляна — с тайным чувство вины. — Не на лов ли ты собрался с дружиной? Что же за дичь думаешь бить?

— Здравствуй и ты, Велемысл Домагостич, — ответил князь Судила. — И добрые люди, что с тобой. Собрался на лов я, это ты верно сказал. Добыть думаю белу лебедушку, что сын мой подстрелил, да лихие люди отняли.

— Не в своих угодьях сын твой охотился, — ответил Белотур, и теперь на его лице не было привычной улыбки. — У другого ловца хотел он добычу перенять, что за лебедь белую честно выкуп дал. За такие дела кровью платят, а твой сын невредим ушел. За то ему и благодарить бы богов, чуров и род Домагостев, что по старой дружбе ему обиду простить хотел. А ты, муж годами старый и летами умудренный, из своей же вины новую вражду раздуваешь.

— Сына моего обиду не спущу, хоть и стар я! — с гневом ответил князь Судила. В молодости такой же пылкий и упрямый, как Вольга, с годами он научился сдерживаться, но сердце его кипело. — Лучше в битве паду и к дедам отправлюсь с честью, чем допущу, чтобы род мой обидами позорили!

— Хоть бы о роде своем порадел, Судиславе! — добавил Велем. — Двое вас всего с Вольгой осталось — падете оба, и что с Плесковом станет? Кому достанется? Дочери твоей детям — так их и нет покуда!

— Лучше роду погибнуть, да честь сохранить, чем в позоре жить! Ты, Велеме, женился, я вижу? — Князь Судила окинул взглядом более длинную рубашку собеседника и молоденькую бородку, которую тот теперь получил право отпустить. — Может, и детей родил? Нет еще?

— От молодой жены после свадьбы через пятерицу уехал. А жена моя — Вышеславна, Остроборова внучка. Так что мы родней крепки, угроз не побоимся.

— А совести своей не боитесь? — Князь Судила пронзил его острым взглядом. — Буду с тобой говорить, с тебя и ответ спрашивать, коли ты зрелый муж и род тебе доверил сестру замуж везти. Зачем вы, Витонежичи, у моего сына жену отобрали? Любит он вашу девку, а она его, сговорились меж собой, увез он ее домой, чтобы свадьбу справить и жить по чести, как еще с дедовых времен обычай идет. А вы что делаете? Как разбойник, налетел ты на них, сына ранил, невесту отнял, а теперь вон везешь ее за тридевять земель как ни в чем не бывало!

— Что ты такое говоришь, князь Судислав? — сдерживая досаду, отозвался Велем. Все это он уже слышал от самого Вольги, но надеялся, что его седобородый отец все-таки нажил побольше ума. — Род наш разве отпускал ее за твоего сына? Разве хлеб отец над ней ломал, с чурами разлучая? Или вы вено платили? Не было такого! Вольга ее умыкнул, как робу, как кобылицу какую-нибудь, а она ведь не роба, она — дочь старшего рода ладожского, и всему нашему роду это бесчестье!

— А нам, скажешь, не бесчестье? Мой сын хотел ее сватать. Он вам с русью биться помогал, и только чуры ведают, где вы все были бы с дочерями вашими, если бы он князя Одда с дружиной не привел. Времени нам не хватило немного, чтобы посвататься. Сам я хотел ехать к вам сына сватать, честь оказать, потому как после плесковского рода ваш любшанский род — первый на землях Велесовых. Вы подмогу нашу приняли, а как до расплаты дело дошло — другого жениха нашли. Или он лучше нас? — князь Судила с неприязнью глянул на Белотура. — Или собой краше, или родом выше? Или выкуп дает богаче?

— Не мое дело — рассуждать, какой жених лучше. Отец решил, родичи согласились, а мое дело — исполнять.

— По всей земле о нас молва пойдет — плесковских-де князей обманули, в дураках оставили. Я, покуда жив, с молвой такой не смирюсь. Ты, Домагостич, с дружиной пришел, и я с дружиной. Хочешь биться — будем биться. А хочешь — помиримся, невесту я заберу, а тебя отпущу с честью и еще выкуп в Ладогу пришлю. И будем снова жить, как раньше жили.

— Битвы мы не побоимся, — ответил Велем, твердо глядя в суровое лицо старика. — Кому победа достанется, то Перуну решать. Но и будет твой верх, отец обиду не проглотит, и быть между словенами и кривичами войне. Про дочь твою единственную подумай, что сейчас в Словенске живет. А погибнете оба — Дедобор Гордеславич изборский в Плескове князем сядет. Не лучше ли нам миром дело решить?

— Миром? Каким миром?

— Достойным нас и дружбы нашей. Вы нам помогли русь одолеть — мы вас отблагодарим честно, в долгах жить не приучены. Хочешь за сына дочь нашего рода — получишь. Я не от себя говорю — отец мой так решил и с родичами всеми утвердил. Есть ведь у меня меньшая сестра, Велемила Домагостевна. Пока она девочка-недоросточек, на другой год только в пору войдет. Поезжай в Ладогу, сватайся, отказа не встретишь. А через четыре года присылайте за невестой.