— Пошли, Огнедева. — Приблизившийся к ней Велем кивнул на лодью. — Мать Добролюта с тобой поедет и эта… Остролада Вышеславна. Нечего стоять, пора в путь трогаться. Не жди, не придет… никто. Он уж целый переход поди вдоль Ильмеря отмахал.

— Я и не жду, — равнодушно ответила Дивляна и забралась в лодью.

Она почему-то знала, что Вольги уже нет в Словенске, — об этом ей сказало ощущение пустоты, разлитое в воздухе. Даже, кажется, холоднее стало, будто с ним ее мир покинул сам Ярила. Да уж… С Перунова дня, говорят, ночь длинна да вода холодна…

Ладожане уже взялись за весла, когда на берегу показались мужчины. Их было несколько: сам старейшина Вышеслав, неумытый, непричесанный, во вчерашней праздничной рубахе, помятой, забрызганной засохшей жертвенной кровью и залитой медовухой, торопясь, почти бежал от своей избы к лодьям, а за ним спешили его родичи. Прибыни, как сразу заметил Велем, среди них не было.

— Куда, куда… — задыхаясь, выговорил Вышеслав. — Вы куда… — Подбежав, он уцепился обеими руками за борт лодьи, будто хотел удержать. — В такую рань… Голубчики мои… Вы что же это?

— Сон я видел, — с непреклонной суровостью ответил Велем. — Привиделся мне сам Волхов-батюшка и велел в путь пускаться спозаранку, а не то грозил дороги не дать, если долго буду потягиваться. Вот мы и снарядились. Да и чего дожидаться-то? Спасибо тебе за приют, за хлеб, за честь и за ласку. — Велем вежливо поклонился, хотя поблагодарить за все явные благодеяния Вышеслава успел вчера. — Да долгий гость опротивеет, пора нам восвояси.

— Не пущу! — Вышеслав решительно тряхнул лохматой головой. У него был такой вид, будто он не вполне удовлетворил свою жажду гостеприимства и не желал расставаться с теми, на кого мог его излить. — В такую рань! И не поели ничего!

— Позже поедим — в полдень пристанем где-нибудь. Спасибо тебе, Вышеславе, заботишься о нас, будто отец родной.

Они еще немного поспорили, а потом Велем краем глаза заметил подошедшего Прибыню. Старший сын Вышеслава выглядел встревоженным, растерянным и недовольным. Оставив Велема, старейшина отвел сына в сторону, где принялся с ним шептаться. Велем обменялся быстрым взглядом с Остряной. После вчерашнего каждый невольно считал другого союзником — у них завелись общие тайны и общая цель, — хотя Велем сильно удивился бы, узнав, как много общего им приготовила Остряна в своих замыслах. Но сейчас они оба знали, о чем у отца с сыном идет речь. Ни Вольги, ни плесковичей Прибыня на месте не обнаружил, весь замысел рушился, и ранний отъезд Велема уже ничего не менял. Однако по мере выяснения обстоятельств негодование и изумление на лице старейшины сменялись новой решимостью. А потом он снова подошел к Велему.

— Не годится так, мы и не проводили вас, — заговорил он, будто только о том и тревожился, что недостаточно воздал честь гостям, как полагается гостеприимному хозяину.

Велем в душе восхитился, как быстро хитроумный Вышеслав взял себя в руки, одолел досаду и теперь пытается поправить дело. Но при этом Велем не упускал из виду рукоять собственного меча, помнил, где в лодье лежит его щит, и был готов в любое мгновение защитить себя и сестру силой оружия, если словеничи силой же попробуют их задержать.

Однако этого Вышеслав себе позволить не мог, ибо тогда вину за ссору переложить будет не на кого: спешный отъезд Вольги лишил их этой возможности. И он принял другое решение: если уж не удалось разрушить чужой союз, то нужно попробовать к нему присоединиться.

— Обожди еще чуток, не разгневается Волхов-батюшка, — сказал Вышеслав. — Я сам с вами поеду! Сам Огнедеву нашу провожу, сам и с отцом ее потолкую. И вас возьму! — Он заметил двух своих дочерей и племянницу, не подозревая, что они и так намеревались ехать с Огнедевой. — Уж коли честь, так честь, а нам, внукам Словеновым, для Огнедевы ничего не жалко! Три поколения ждали ее, и нас чуры проклянут, если мы оплошаем!

Поскольку Прибыня с братьями заранее снарядился в поход, то почти все было готово — только умыться да подпоясаться. И отъезд Велема с Дивляной почти не задержался, хотя обоз получился более внушительный, чем они ожидали. К двум ладожским лодьям прибавились три словенские. Но за время этих приготовлений возле воды собралась порядочная толпа. Слух о том, что уезжает не только Огнедева, но и старейшина Вышеслав, мгновенно разнесся по избам и поднял многих. Народ, помятый, едва успевший плеснуть в лицо водой, спросонья и с похмелья мало что понимающий, недовольно гудел. Поскольку Дивляна пробыла здесь довольно долго, люди привыкли к мысли, что здесь она и останется, возможно, вместе с братом, которому словенские кумушки уже вовсю подбирали подходящую невесту из здешних девиц.

— Куда увозят-то? Она наша теперь… Она с нами должна… Благословение… Не дадим… Не позволим! — выкрикивали в толпе. — Вышеславе, ты что это затеял? Куда Огнедеву везешь?

— Послушайте меня, мужи словенские! — Добролюта подняла руки, призывая к вниманию. Народ затих, прислушиваясь к речам старшей жрицы. Подняв ладони к небу, она стала точь-в-точь как фигурка Богини-Матери, которую женщины в течение многих веков вышивали среди заклинательных и обережных узоров. — Просила я совета у матушки Перыни, вопрошала, для чего через семь десятков лет нам Дева Ильмера дана, как нам и волю богов исполнить, и родовой закон не нарушить. И открыли мне боги истину о воле своей. Было время, когда Волхов да Ильмерь нас кормили, тогда и Девы Ильмеря только им, отцам нашим, служили. Теперь иные времена приходят. Не только в том теперь благословение наше, чтобы рыбы много было, чтобы не гневались Волхов да Ильмерь. Благословение и благополучие племени словенского издалека придут, и туда дорога нашей Девы Ильмеры лежит. Не для того она нам дана, чтобы сиднем на бережку сидеть, а чтобы путь новый нам проложить, туда, куда мы и не думали раньше. Обретение ее — только начало всему, только росток, что из земли выходит и в долгий рост пускается. И чтобы выполнила она предназначение свое, должны мы воле богов не противиться и ее отпустить, куда ей боги путь указали. И не только нам, но и всем словенам, верхним и нижним, она благо принесет. А кто дереву расти мешает, тот доброго плода не дождется. Потому благослови нас, Дева Ильмера, а мы тебя в добрый путь благословляем!

Народ молчал, не возражая, хотя сейчас еще мало кто понимал, что хотела сказать им старшая жрица.

— Вроде того, что незачем нашей богине рядом сидеть, чтобы помогать нам, — пояснил Городиша. — Бывает такое, что издали лучше поможешь, вот потому она и уходит от нас.

— Это само собой, — заметил Медыня. — Ежели и впрямь с Днепром торговлю наладим и до греков через полян доберемся, то за такое не только Деву Ильмеру отдать можно!

На него зашикали со всех сторон: людям трудно было понять, как можно отправить свою богиню в качестве выкупа торговых выгод, но все смутно ощущали, что все это — знаки грядущих перемен. Добро или худо принесут эти перемены, пока было неясно, но словеничи привыкли жить на берегу большой реки и знали, что река течет, не останавливаясь никогда, в том сама ее суть. Стоит без движения только болото, но чего в нем найдешь, кроме гибели?

Когда отъезжающие рассаживались по лодьям, Остряна с сестрами настояла на том, чтобы ехать вместе с Огнедевой. При этом она упрямо хмурила брови, давая понять, что добивается этого ради собственной чести, но успела тайком подмигнуть Велему, и он подмигнул ей в ответ. Остряна хотела держаться поближе к Дивляне и самому Велему, чтобы связать руки словеничам, если те попытаются во время пути причинить им какой-то вред. Ну, может быть, ей просто нравилось видеть его рядом, но об этом ему пока было знать необязательно. И Велему в голову не приходило ничего такого, однако на Вышеславову дочь он теперь стал посматривать не без удовольствия. Хоть она и не красавица, зато отважная и весьма толковая, а ум в женщинах он, видя перед глазами пример своей матери и бабки, очень ценил. Велем уже и не замечал ее некрасивых зубов и торчащих из-под тканки прядок светлых волос, похожих на перья.

Добившись своего, Остряна влезла в лодью такая довольная, будто это ее везли выдавать замуж за сказочного заморского князя. Ее замысел удался, но при этом она могла не бояться навлечь на себя отчий гнев. Видно, не напрасно она вчера ходила в лес искать жар-цвет. Невелика потеря, что огненная почка на черном стебле так и не показалась из облюбованного ею куста. Может, пойти в лес на ночь глядя было важнее, чем дожидаться этой самой почки? Может, именно за смелость боги и награждают удачей?


Обратный путь вниз по Волхову занимал обычно гораздо меньше времени, всего три дня, не считая порогов. Но в этот раз Велему со всеми спутниками пришлось провести в дороге вдвое больше. И Волхов-батюшка тут был ни при чем. Когда Велем только пускался в путь из Ладоги, он надеялся, что в случае успеха сможет так же незаметно вернуть беглянку в родительский дом и никто не узнает, что она вообще его покидала. Но его отсутствие продлилось слишком долго: уезжал он через две пятерицы после Купалы, а теперь уже и Перунов день миновал. Проплывая, они везде видели на полях согнутые спины жниц, а за ними девушек, вяжущих снопы… Остряна и обе ее сестры не скрывали радости по поводу того, что благодаря неожиданной поездке избежали одной из самых утомительных годовых работ.

Всю дорогу Велем был настороже, ожидая от Вышеслава и его сыновей каких-нибудь подвохов. Словенский старейшина ведь не из тех, кто легко сдается. Но его опасения не оправдались, и беда от присутствия Вышеслава была только одна: надежды на тайное возвращение Огнедевы рухнули, ибо с такими спутниками утаить ее было невозможно. Почти во всех городках по пути: в Хороборске и Вельсах, в Коньшине и Дубовике — Вышеслав делал остановку на целый день (или ночь), чтобы обстоятельно поведать местной старейшине повесть про обретение Огнедевы. Велем уговорил его только скрыть участие Вольги, и выходило, что средняя дочь Домагостя поехала из Ладоги в Словенск, повинуясь зову богов, которые повелели ей принести жертвы Ладе и Леле и там, в Перыни, явили свою волю. Получалось складно, а Вышеслав еще умел быть убедительным, и ему верили. Велем же был почти благодарен ему.