— Послушай, Любашенька! — Вольга схватил сестру за руки и бросил на Остряну неуверенный взгляд, не зная, стоит ли говорить в ее присутствии, поскольку Прибыня наверняка собирался сохранить предстоящее дело в тайне от женщин своей семьи. — Ты можешь сходить Дивляну навестить?

— Сходить-то могу. — Любозвана тоже взглянула на Остряну. — Да будет ли толк?

— Будет, будет! Прибыня Вышеславич со мной говорил вчера…

— Вот видишь! — воскликнула Остряна, выразительно посмотрев на невестку. Молчать дальше у нее не хватило терпения, и она горячо продолжила: — А хочешь, скажу тебе, о чем он тебе говорил, а, Судиславич? Говорил, что помочь тебе хочет по-братски, по-родственному и ради родственной любви поможет тебе твою невесту вызволить от Велема Домагостича и в Плесков увезти. Так?

— Ты тоже знаешь?

— Я знаю! Я еще не то знаю! Я гораздо больше тебя знаю! Знаю, какую невесту тебе приготовили. Не Дивляну Домагостевну, а Марену саму тебе в суженые назначили!

— Ты о чем? — Вольга нахмурился.

— О том, — так же хмуро ответила Остряна. Ей не хотелось плохо говорить о своих родичах. — Никто тебе помогать невесту отбивать не собирается. Хотят… люди… совсем другого. Хотят, чтобы ты и Домагостич убили друг друга. Или он убил тебя, а за тебя уж родичи ему отомстят, с места не сходя! И что тогда будет, понимаешь?

— Да ты с ума сошла! Что ты несешь? — Вольга смотрел на нее во все глаза, и впрямь убежденный, что Вышеславова дочь повредилась рассудком. Он и раньше знал, что нрав у Остролады нелегкий и доброго слова от нее не дождешься — а отец спрашивал, не посватать ли ее? — но убийствами она еще никогда не грозила! — Что ты мне за басни сказываешь? Убили друг друга! Кто кого должен убить? Сон тебе, что ли, такой привиделся?

— Сон, сон! — Остряна закивала, многозначительно округлив свои большие серые глаза, — дескать, хочу успокоить дурачка. — Я знатная сновидица у нас, даже в Перынь просят меня идти служить, да не хочу… Так и привиделось мне, будто Прибыня нарочно тебя ведет Домагостича догонять, чтобы там он тебя в драке за невесту убил. А Домагостич не справится — помогут, стрелой с берега достанут, и разбирай потом, чья была стрела, — продолжала она, повторяя слова своего хитромудрого отца. — А как падешь ты на сыру землю, сокол сизокрылый, и как закатятся твои очи ясные, тут Прибыня с братьями за родича встанут стеной — зарубят Домагостича либо застрелят, как Перун даст. Огнедева у нас останется, потому как вся дружина ладожская там же поляжет, а то вон братец Горяша неженатый ходит. Зато Плесков с Ладогой воевать начнут и будут биться-ратиться, пока хоть где мужики живые останутся. И никого сильнее нас, словеничей, не останется потом, то ли не хорошо? Вот такой сон мне привиделся.

— Что она говорит? — Вольга встревоженно посмотрел на сестру. — Любаша! Что вы вдвоем затеяли?

— Мы вдвоем затеяли спасти головушку твою бедовую! — Любозвана вздохнула и боязливо оглянулась на дверь, не войдет ли кто. — А она правду говорит. Задумали погубить тебя… лихие люди.

— Да кто?

— Кто, кто… — Любозвана страдала, но не могла вслух обвинить в таких коварных замыслах собственного мужа и свекра. — Кто тебе предлагал невесту отбить?

— Кто? Да муж твой, сестра, Прибыслав Вышеславич!

— Ну, а что ж тогда спрашиваешь?

Уклончивые ответы, как ни странно, отчасти помогли делу: отчаявшись добиться толку, Вольга отвернулся от обеих «сновидиц», сел на лавку, сжал голову руками и начал думать. Прибыня хочет его убить… Вернее, устроить так, чтобы его убил Велем… А что, в этом-то ничего невозможного нет: Вольга и сам был готов убить того, кто вырвал из его рук любимую невесту, почти жену… Его искорку… Правда, его жажда убийства была из тех, о которых много говорят, но до дела никогда не доводят. Он еще помнил, как они с Велемом вместе бились против русинов Игволода Кабана, помнил, что сын Домагостя приходится Дивляне родным — и любимым — братом, и его смерти она, конечно, не обрадуется. Да и сам по себе Велем ему нравился: они были одного поля ягоды. Он даже начал, поразмыслив, где-то его понимать: укради кто-нибудь Любозвану, еще когда она не была замужем, Вольга сам бы этого удальца в дугу согнул! Любишь — сватай как положено, а из вора доброго родича не выйдет! Себя Вольга оправдывал тем, что Дивляну собирались отдать другому, а он сам без нее жить не может, да и она без него тоже!

Но теперь, если им придется драться за девушку дружина на дружину — что никак нельзя сравнить с глупой дракой в избе Добролюты, — вполне вероятно, что один из них погибнет. Правда, Вольга при этом собирался по возможности не причинять Велему большого вреда. И если он увезет-таки Дивляну без большого кровопролития, то рано или поздно Ладога и Плесков помирятся. А это Словенску невыгодно. Ему выгодна война между ними, Вольга знал об этом и потому не стремился искать поддержки у Вышеслава. Если бы не болезнь Дивляны и все, что за ней последовало, он бы предпочел, чтобы словенская старейшина вовсе ничего не знала. А война… Война будет, если погибнет хотя бы один из них. Сам Вольга погибать не собирался. Убивать Велема, учитывая последствия, ему хотелось еще меньше, поскольку он надеялся на примирение с родней будущей жены, пусть и не сразу. А вот Словенску это примирение совсем ни к чему… Значит, словеничам лучше, если примирение станет невозможным…

Если он, Вольга, убьет Велема, то ему словеничи ничего не сделают — с какой стати? Ведь Домагость им уже не родич, в его род опять свататься можно. А вот если Велем убьет Вольгу, то Прибыня получит право вмешаться и отомстить за шурина. Никто его не упрекнет, а в будущей войне Словенск выступит против Ладоги заодно с Плесковом, с могучим «старшим племенем» плесковских кривичей. А ведь Вышеслав спит и видит, как бы прибрать к рукам Ладогу, подчинить тамошнюю старейшину и объявить себя словенским князем. И он, Вольга, своим бегством с дочерью ладожского воеводы дает Вышеславу такую возможность.

Постепенно путаные намеки Любозваны и Остряны, при всей их нелепости, становились вполне правдоподобными.

Но как же… Дивляна? Вольга похолодел от ужаса, подумав, что в драке, да еще драке на реке, девушка может пострадать. Мало ли… стрела шальная или в воду упадет, а вылавливать будет всем недосуг… Нет! Вольга затряс головой. Даже ради будущего счастья с Дивляной он не может подвергнуть угрозе ее жизнь. О чем он раньше думал? Когда говорил с Прибыней… когда вообще решился на этот дурацкий побег! Голову, что ли, дома у батюшки забыл?

Вольга закрыл лицо руками и крепко потер глаза. У него словно прояснилось в голове, и он разом понял, что натворил и что еще собирался натворить. Слава богам, Перун дал случай сообразить вовремя, пока причиненное зло не стало непоправимым.

— Она знает что-нибудь об этом? — Он поднял глаза на Остряну и Любозвану, и даже в полутьме избушки было видно, как вдруг посмурнело его лицо. Он словно стал старше на несколько лет.

— Если знает, то не от нас, — ответила Остряна.

— Мы ничего ей не говорили, — добавила Любозвана.

— И не нужно ей ничего знать. — Вольга покачал головой. — Даже и не думать… А вдруг с ней что случится? Но что же теперь мне делать-то? Как я Прибыне скажу, что передумал? Он решит, что я заробел! А я сам бы хоть к волкам в пасть ради нее кинулся, я за нее боюсь!

— Поумнел, смотрю! — насмешливо одобрила Остряна. Вольга бросил на нее недовольный взгляд. — А братцу Прибыне ничего говорить не надо. Мы тут подумали…

Она посмотрела на Любозвану. В другой раз Вольга расхохотался бы при мысли, что девка с косой и беременная молодуха «подумали» о том, как предотвратить битву, смертоубийство и будущую войну между племенами, но теперь промолчал.

— Если он будет знать, что ты отказался с Домагостичем биться, то иное что-нибудь устроит, — продолжала Остряна. — Мы, Потемовичи, упрямые: уж если что задумали, то своего добьемся. Батюшка любит говорить: рада бы курица нейти, да за крыло волокут. Ты откажешься — без тебя обойдутся, а сделают по-своему. Лучше ты молчи, а сам ночью, до срока, бери свою дружину и гребите отсюда к себе на Шелонь. А там Домагостич уедет, не станут же они за вами обоими в разные стороны гнаться! Люди кругом не слепые, увидят, что ты на Ильмере, он на Волхове, а потом как-то взяли и подрались и оба головы сложили! Глядишь, и обойдется. А Домагостича я сама предупрежу.

Вольга посмотрел на нее с тайной благодарностью. Предупреждать об опасности Велема, в котором он по-прежнему видел разрушителя своего счастья, ему не хотелось, но и спокойно ждать, когда тому подстроят ловушку, тоже было противно и горько.

— Вы-то когда делать дело собрались? — спросила Остряна.

— После Перунова дня.

— Вот той ночью и уедешь. Все пьяные будут лежать, похмельные, а ты не пей и своим парням не давай — и лишнее время получите.

Вольга кивнул и опустил голову. Любозвана потянула золовку за рукав — она видела, что брат ее хочет остаться один. Уже дойдя до двери, она вдруг не выдержала, метнулась к нему и порывисто обняла его голову.

— Голубчик ты мой! — всхлипывая, Любозвана поцеловала брата в спутанные кудри. — Красавец ты наш! Уж потерпи как-нибудь! Лишь бы живым уйти, а невесту другую найдешь! Мало ли девок хороших! Только ты голову не подставляй свою, родненький мой, ведь один ты у отца! Один ты в роду сын! Случись с тобой что, кому Плесков достанется — изборским князьям? Деденьке проклятому? Не дай ты отцу, да и мне дожить до такого горя! Пожалей себя, Перынью-матушкой молю!

— Ладно, ладно тебе! — Вольга, кривясь от досады и боли, стал отпихивать от себя руки сестры, причитания которой только растравляли душу. Благодаря ее словам он острее осознал, на что решается и от чего отказывается, и это подтачивало его твердость. — Уйди, сестра. Иди себе.

Выпроводив их наконец, он вернулся на лавку, сел и снова обхватил голову руками. Все в нем кричало от боли при мысли, что своим бездействием он позволит увезти Дивляну и навсегда лишится ее. Даже призрачная надежда, что Прибыня искренне желает ему помочь и все получится, была ему дороже жизни. Своей жизни… Но не жизни Дивляны. Не жизни и судьбы рода, у которого он и правда был единственным прямым наследником. Ради будущего рода, будущих плесковских князей он хотел привести в дом такую жену, как Дивомила Домагостевна. Но сейчас под угрозой выживание рода, и предки не простят ему своеволия и легкомыслия. Он может любить или не любить своих невест, но судьба рода принадлежит не ему одному, и ею он не вправе распоряжаться. Думай он иначе, он был бы недостоин любви такой девушки, как Дивляна!