Однако того нигде не было видно, да и к сестре-беглянке подойти сразу Велем не мог, отделенный от нее шумной толпой. И о чем с ней говорить, когда она стоит на священном полотне, месте богини, со священным ожерельем Огнедевы на груди? Сейчас можно только кланяться ей, и то если сочтут достойным. Поэтому пришлось ждать окончания обрядов, довольствуясь обществом не очень-то приятных собеседников, а именно старейшины Вышеслава и его близких.

Вышеслав почти сразу заприметил, что в толпе словеничей появилось новое важное лицо — один из Домагостевых сыновей. А может, подсказал кто из многочисленных и глазастых родичей. Подойти самому к неженатому парню Вышеславу не позволяло достоинство, но он тут же послал к приезжему своего сына Горислава с приглашением поговорить. Велем, оглядываясь на новоявленную Огнедеву, приблизился и поклонился одному из здешних лучших мужей, своему дальнему родичу.

— Здравствуй, здравствуй, добрый молодец! Ясен сокол! — Вышеслав приветствовал его с таким оживлением и радостью, будто родного сына. — Ну, Велемысл Домагостич, ты всем витязям витязь! Отчего же все еще в короткой рубашке ходишь? Что ж отец тебя не женит никак? Или в Ладоге невест нету хороших? Так к нам приезжайте — у нас их много уродилося, будто земляничинки в бору, одна другой краше, одна другой слаще!

— Спасибо на добром слове, Вышеславе! — Велем снова почтительно поклонился старейшине, хотя особо теплых чувств не испытывал. — Нам сейчас не до чужих девок, нам бы свою воротить! — Он бросил взгляд на Огнедеву, все еще стоявшую на вышитом полотне; вокруг нее ходили женщины, притопывая в пляске, воздымая руки к небу и прославляя ее красоту. — Сестру мою лихой человек из дома увез, вот приехал забрать ее и домой вернуть. Спасибо вам, что сохранили!

— Слышал, слышал я про вашу незадачу! — Вышеслав по-свойски приобнял Велема за плечи и повел его в сторонку, будто намеревался доверительно сообщить нечто важное. — Кто бы подумать мог! Мы Деву Ильмеру семьдесят лет дожидались, а она не в Словенске, в Ладоге родилась!

— У богов все бывает, — сдержанно ответил Велем, ничуть не радуясь этому чуду, которое явно осложняло и без того непростое дело.

— Вы, я слышал, ее за князя Аскольда в полянскую землю отдать думали?

— Думали. И отдадим, коли батюшка так решил и родичи приговорили.

— Да неужто хотите Деву Ильмеру у нас отнять? — Вышеслав будто в изумлении развел руками и вытаращил глаза. — Огнедеву, благословение наше? Не отдаст ее народ словенский!

— Ваша была бы, коли бы в вашем роду родилась. А она родилась в роду Витонеговом, и мой отец над ней хозяин.

— Так боги ее избрали!

— Не будет вам благодати от той, что из своего рода сбежала или отнята, если с чурами порвала и дедов обидела. Говорите с отцом и матерью — позволят они ей на Ильмере жить, пусть живет, а нет — они над нею властны.

— Да ей ведь сестра моя Добролюта теперь вторая мать, почитай! Она же в дороге застудилась, ты не слышал, в лихорадке приехала, чуть живая! Кабы Добраня ее не нашла, из лесу в Перынь не привезла, кабы ее наши кудесницы и травницы не выходили, помереть бы девке! Ни вашим, ни нашим! Она у нас на Ильмере, почитай, заново родилась, так что теперь она наша! — Вышеслав засмеялся и ладонью похлопал по груди Велема, словно отпустил задорную шутку. — Теперь мы ей вторые родители!

— За заботу спасибо вам и низкий поклон. Только у нее первые родители живы пока.

— Так мы же не просто так! — Вышеслав снова приобнял Велема за плечи и отвел еще на несколько шагов, потому что за время этой недолгой беседы вокруг них успела собраться толпа любопытных. Всем хотелось знать, чем кончится разговор с братом новообретенной Девы Ильмеры. — Мы же, как водится, дело торговое сладим. Вы нам девку, и мы вам девку. Ничем не хуже. Рода знатного, собой красавицу, рукодельницу… Из моих дочерей любую выбирай, а не то из Родониных, да и у Володыни такие девки подросли — загляденье! Маков цвет!

— Не дорос я, чтоб сам себе сватать, — буркнул Велем, которому только невесты сейчас и не хватало. — Сестра не в моей воле, а в родительской. Будто ты сам не знаешь! С ними и говорите. А они мне велели сестру домой воротить, я и ворочу. Остальное — не моего ума дело.

— Что ж ты такой робкий-то? — Вышеслав усмехнулся. — Плесковские-то побойчее тебя будут! Вон Вольга Судиславич не робел, сам себе лебедушку отхватил!

— Я этому Судиславичу сам кое-что лишнее отхвачу, — с угрюмой решимостью пообещал Велем. — Где он есть-то?

— Да где-нибудь возле лебедушки и полетывает, сокол сизый! Он-то от нее ни на шаг — как приехали, так и вместе. Все приговаривает: дескать, она мне жена и ни род ее, никто другой не помешают! Вот парень-то вырос у свата Судислава Володиславича! На лету бьет!

— Попадись мне этот сокол сизый… — Велем оглянулся туда, где раньше стояла Дивляна, и с беспокойством заметил, что ее там уже нет. — Эй, мать! — гаркнул он, обращаясь к проходящей мимо Родочесте, и жрица аж подпрыгнула от неожиданности. — Где сестра моя Дивомила? Коли обряд окончился, проводи меня к ней, сделай милость!

— Пойдем, я сам, сам провожу! — с готовностью откликнулся Вышеслав. — Ступай со мной, сыне, я тебя доведу.

Следуя за ним, Велем скоро очутился перед избушками жриц. Здесь, как и везде на Перыньей горе и в окрестностях, было много людей, все хотели еще разочек глянуть на Деву Ильмеру. В избу Добролюты, где Огнедева отдыхала, никого больше не пускали, но затворить двери перед родным братом избранницы богов хозяйки не могли, и Велем, постучавшись, вошел, склонившись под низкой притолокой.

Дивляна с трудом добрела до избы, опираясь на руку Добролюты. После болезни она едва оправилась, и тем более утомил ее обряд на горе — длинная песнь, пляски и все переживания. Голова гудела, ноги подкашивались. Тиховея подала ей подкрепляющий отвар гусиной травки. Вольга, пришедший вместе с Дивляной, ободряюще сжал ей руку, потом обнял. Когда он смотрел на обряд, ему, как и всем, казалось, что перед ним богиня, но теперь, встречая взгляд ее усталых глаз, он видел лицо своей искорки, ее улыбку, ее золотистые кудряшки на висках — и сердце его таяло от нежности. Это была все та же юная, полная огня, задорная и живая девушка. Она изменилась — в ее глазах появилась глубина, словно мир, такой простой и понятный, раздвинулся и усложнился. А еще недоумение, будто она все никак не может охватить мысленным взором пределы своего нового мира. Да и неудивительно — ни одному из самых могучих волхвов это пока не удавалось.

И все же Вольга любил ее с такой силой, что сердцу, казалось, было тесно в груди, и он даже подумать не мог о том, чтобы когда-нибудь с ней расстаться. Если нужно подождать год или два, он подождет. Ожидание ничего не значит, лишь бы его солнце не скрылось за тучами.

Скрипнула дверь, еще кто-то вошел. Дивляна повернулась и ахнула — у порога стоял Велем и глядел на нее, набычившись, словно говоря: ну и что мне теперь с тобой делать? Она видела Велема во время обряда и знала, что он где-то тут, но от усталости это как-то выпало из ее мыслей. Такого сурового выражения у своего веселого и любящего брата Дивляна еще никогда не видела, и от страха она невольно спряталась за плечом Вольги. Гораздо легче было воображать будущий гнев родичей, чем увидеть его воочию!

Вольга проследил за ее взглядом и переменился в лице. Мигом приготовившись к чему угодно, он хотел оттолкнуть Дивляну, чтобы не помешала, но она, наоборот, в страхе прижалась к нему крепче, вцепилась в плечо и не отпускала. Велем, заметив между ними нечто вроде борьбы, кинулся вперед, схватил Дивляну за руку и попытался оторвать от Вольги. Тот же, видя, что невесту отнимают, напротив, обнял ее крепче, другой рукой норовя отпихнуть Велема.

Дивляна закричала, опасаясь, что ее сейчас разорвут или раздавят.

— Отпусти девку, гад! — выдохнул Велем. — Что теперь прикрываешься? Все равно достану!

— Я не прикрываюсь! — Вольга на миг отпустил Дивляну.

Велем тут же перекинул ее подальше, к себе за спину, почти к самой двери. Едва не упав от толчка, она ухватилась за дверной косяк, но устояла на ногах и снова бросилась к ним и вцепилась в Вольгу.

— Отойди, дура! — рявкнул Велем. — С тобой потом разговор будет. А вот с этим гадом подколодным я сейчас посчитаюсь. Что же ты делаешь, синец темнообразный? — Он со злобой глядел на Вольгу, еще тем более раздосадованный, что от него ничего такого не ожидал. — Не чаяли мы от тебя, Вольга, такой пакости! В доме тебя как брата принимали, за стол сажали, а ты девку украл! Весь род опозорил!

— Вы меня как брата принимали, а невесту мою тайком с другим сговорили! — Вольга расправил плечи и стоял, загораживая собой Дивляну и с твердой решимостью глядя на Велема.

— Да как тайком! На весь свет было объявлено. Всем родом, всей Ладогой решали! А ты поперек всех попер, чужую невесту умыкнул! Какая же она твоя? Кто тебе ее обещал?

— Поздно теперь говорить, она моя!

— Коза хромая в Плескове, та твоя! А дочь моего отца — наша! Не дури, Вольга! У меня тридцать человек, все равно не одолеешь! Отдай сестру — отпустим вас всех с миром, Волховом клянусь.

— Не отдам! — яростно отвечал Вольга, сжимая кулаки. Никакого оружия при нем не было, поскольку входить на священную гору с оружием никому не дозволялось. — Она моя! Моя жена! Ступай домой, Велем! Я вас от Игволода спас! Кабы я Одда не привел с его дружиной, вы все бы теперь в полоне были!

— От Игволода спас, а сам хуже всякого русина! От них хоть знаешь чего ждать! Мы тебя в дом пустили, а ты, будто волк, девку украл, все дело нам порушил! Или не знал, что ради всей Ладоги мы ее за Аскольда отдаем!

— Вам паволоки да шеляги нужны, а для меня она… важнее всего! — Вольга не хотел говорить о своей любви с обозленным Велемом. — Поезжай домой, Велько! Она теперь моя!