— Ей, похоже, не жалко меня.

— Она избалованная дочь очень богатого человека, которая привыкла получать все, что хочет, но даже она была сломана любовью. Думаю, она больше не будет нас беспокоить.

Я молчу.

В тот вечер Сораб засыпает прямо на груди своего отца, который устроился в гостиной. Я следую за Блейком, который относит Сораба на ночь в его комнату. Сначала Блейк, а потом и я наклоняемся, чтобы поцеловать нашего ребенка в гладкую щечку, пока он спит на боку. Подняв глаза, ловлю взгляд Блейка, который в упор смотрит на меня. В тени полумрака спальни он выглядит таким гордым от переполнявшего его чувства собственности. Мы — его семья.

Он берет меня за руку и ведет в нашу спальню...и занимается со мной любовью так, как он никогда не делал раньше. С бесконечной нежностью, как будто я — хрупкая бабочка и мои крылышки могут исчезнуть, как пыльца на его пальцах, если он не проявит большую осторожность, дотрагиваясь до меня руками. Он делает это долго, медленно и глубоко, и когда он достигает кульминации, хрипит мое имя с такой силой, как будто падает с обрыва и я – последнее лицо, которое он видит. Страстное желание, звучащее в его голосе — это бальзам для моего сердца.

Я вытягиваюсь на животе на роскошных простынях.

Его пальцы легко передвигаются вверх и вниз по моей спине.

— Мне нравится чувствовать твой позвоночник, изящные маленькие косточки твоего тела. Они похожи на обтянутый кожей зубки, но не острые. Когда ты двигаешься они передвигаются у меня под пальцами.

У меня вырывается смешок.

— Боже мой! Ты оказывается стал поэтом.

— Это любовь. Сама любовь разрушает того, кто любит.

Нахмурив лоб я поворачиваюсь к нему лицом.

— Ты говоришь, что твоя любовь ко мне разрушает тебя?

Он собственнически приподнимает мою голую грудь.

— Чем больше я тебя люблю, тем более незнакомым, я становлюсь для себя. Сейчас я делаю и говорю такие вещи, которые я никогда даже не мечтал и не думал делать или говорить. Мне с трудом верить, что все эти годы я жил без тебя.

Я провожу пальцем вниз по его щеке.

— Иногда мне становится страшно. Все, что я когда-либо любила у меня отняли, — я опускаю глаза вниз, потому что мой голос начинает дрожать и пытаюсь остановить внезапно появившиеся слезы, которые портят такой прекрасный момент.

Он наклоняется и целует мое левое плечо.

— Любовь моя, моя любовь, если ты еще жива, а я нет, тогда я буду преследовать тебя до тех пор, пока не настанет твой день смерти.

Я смотрю на него с болью в глазах.

— Это не смешно, Баррингтон.

— Я знаю, мое дорогое сердце. Это смешно только в том гребанном мире, в котором существую я. По правде говоря, я хочу, чтобы мы вместе состарились и никогда не были в разлуке ни одного дня в своей жизни и умерли в один день и час.

— Я тоже. Я даже не хочу говорить тебе спокойной ночи, потому что потеряю тебя на несколько часов.

Он дотрагивается пальцем до моего виска.

— Иногда я просыпаюсь и наблюдаю за тобой, когда ты спишь.

— Да.

— Ты знаешь, что иногда ты улыбаешься во сне?

— Я?

— Ты всегда выглядишь такой беззащитной и ангельской, как одна из тех сказочных принцесс из моего детства.

— Сказочная принцесса? — мне явно нравится эта идея.

— Да, и часто мне хочется запереть тебя подальше в заколдованной башне, чтобы никто не мог добраться до тебя, кроме меня.

— Ты не должен запирать меня в башню, потому что я всегда здесь с тобой.

— Если принцесса не заперта, значит она плохая. Принцесса взаперти, потому что она бесценна настолько, что не передать словами, поэтому каждый хочет дотронуться до нее, — его голос меняется, становится серьезным. — Я должен доставить тебя туда, где тебе никто не сможет причинить боль.

— Я и нахожусь уже там. Прямо здесь, рядом с тобой.

Он хмурится.

— Но когда меня нет рядом…

— Брайан и его свора победят всех.

— Я все же предпочел бы запереть тебя в заколдованной башне.

— Это звучит не совсем справедливо. Я получается уду сидеть взаперти, пока ты будешь передвигаться по миру и делать, что тебе нравится.

— Мне не нравится то, что я делаю, Лана. Я делаю это потому, что мне необходимо это делать.

— Почему ты не уйдешь? У тебя всего очень много, чем мы можем потратить.

— Иногда нам дают иллюзию выбора. Предложи человеку, умирающему в пустыне от жажды, стакан воды и скажи ему, что это его выбор — пить или оставить его. Это действительно выбор, Лана?

Я молчу, потому что прекрасно помню, что, когда моя мать была больна, тогда выбор стал иллюзией.

— Я похож на этого человека, — продолжает он. — Если я напьюсь, то это будет означать опасность для тебя и Сораба. Я знаю слишком много о них, поэтому они не позволят мне уйти. У меня есть определенные обязанности, которые я должен выполнять.

— Обязанности предполагают беспокойство об уничтожении мира?

Он грустно улыбается и кладет свой палец на мои губы.

— Не слова больше. Это произойдет со мной или без меня.

— Тогда зачем тебе это делать?

— Что происходит с разоблачителями, Лана?

— Они попадают в тюрьму, или с их близкими и с ними тоже может произойти «несчастный случай», они могут совершить «самоубийство» и на повестку дня выходит сплошная череда странностей.

Я хмурюсь и отодвигаю рот от его пальцев.

— Почему?

Его пальцы опять останавливаются на моих губах, давая понять, чтобы я прекратила все дальнейшие расспросы. Его глаза выглядят такими грустными, я сожалею, что начала этот разговор, придвигаюсь к нему поближе и обнимаю крепко-крепко. Он испытывает внутри себя настоящую боль. Я чувствую, что эта боль ужасна, но он не может мне ничего сказать. Он тот человек в пустыне со стаканом, полный прохладной, живительной влаги. Я прошу его выпить, но он отказывается из-за меня и Сораба. Я понимаю, что у него есть серьезные основания хранить тайну, потому что тогда, от этого будет действительно польза нам всем, иначе может что-то случиться со мной и с Сорабом. Я просто должна принять это. Я потом решу отстать от него или нет, в конце концов, я сама проведу свои собственные исследования.

— Я иду завтра в церковь.

— Окэй, в какое время ты бы хотела, чтобы мы пошли?

Я смотрю на него удивленно.

— Ты собираешься пойти со мной в церковь?

Он пожимает плечами.

— Почему бы нет?

— А как насчет братства?

— Плащ респектабельности братства подразумевает организованную религию.

И я вспоминаю, что похороны его отца происходили в церкви.

— Но если ты пойдешь со мной, разве это не обман?

Он смотрит мне в глаза.

— Нет.

— Я буду любить тебя, даже если ты не будешь ходить в церковь.

Он кладет свою голову на подушку рядом со мной и смотрит в глубину моих глаз.

— Часто я смотрю на тебя и не могу поверить своему счастью, — шепчет он.

Спустя два дня я толкаю коляску с Сорабом по Кенсингтон-хай-Стрит, когда вдруг замираю на пол пути. Кровь застывает в моих венах. В какое-то мгновение, мне кажется, что я вижу себя со стороны, как в фильме, который вдруг замирает.

Всего в нескольких ярдах от меня стоит Виктория. Мы молча разглядываем друг друга. Ее ослепительно яркие глаза горят чем-то странным, какой-то смесью недоумения и ненависти. Она напоминает мне дикого зверя, который попал под дробилку, поэтому очень опасен из-за своего отчаяния. Я знаю, что я в безопасности, Брайан громко позвал меня, но я все еще чувствую ледяную когтистую лапу страха, сковавшую мое сердце.

Она делает шаг ко мне и мои внутренности получают такую встряску, как будто я нахожусь в быстро движущийся лифт, который внезапно останавливается. Мой ум немедленно начинает работать как бы защитить Сораба, хотя голос в моей голове говорит, что она не осмелится, но я все равно готова ко всему.

Она движется ко мне с гордо поднятой головой, с немигающим и убийственным взглядом, изучая меня, я тоже не отрываю от нее глаз, пока она не проходит мимо, так близко, что ее плечо чуть ли не задевает мое. Ту злобу и безумие, которые я вижу в ее глазах, окатывает меня словно холодом до самых костей. И все же, она ничего не сделала. Я оборачиваюсь и смотрю ей вслед, она удаляется, даже не повернувшись.

Я зажимаю свой рот рукой, пытаясь закрыть мимолетный вскрик, от ужаса осознания того, что она обманула Блейка. Она не остановится, создаст проблемы. Но как мне убедить его по поводу нее? Она ничего не сделала мне.

В этот вечер губа Блейка накидываются на мои, и он сообщает, что мы собираемся в Дубай на романтический уик-энд. Я так растерялась в этот момент, что забыла маниакальную ненависть в глазах Виктории... на мгновение.


17.


Когда мы приезжаем в аэропорт, я с удивлением отмечаю, что мы идем не в частный самолет Блейка, а в Боинг 767. Мы поднимаемся на борт, я смотрю в благоговейной тишине широко открытыми глазами. Этот самолет не похож ни на один, который я когда-либо видела. Совершенно новый внутренний дизайн выглядит, как интерьер апартаментов по размеру, так же и по содержимому — роскошной и потрясающе элегантный.

Я обращаюсь к Блейку.

— Ты владеешь всем этим?

— Он зарегистрирован на банк штата Юта.

— Но на самом деле он твой?

Он пожимает плечами.

— Собственность ничто, контроль — все.

Улыбчивый персонал предлагает обустраиваться и горячие полотенца.