Потом с трудом произнес:

– Когда мы встретились с Тарасом… осенью… он сказал мне две вещи. Первое – что вы с ним поженились. Второе – что мамы больше нет. Сердце… Я спросил – где могила, а он: „Ни в коем случае не ходи туда, Клим, там тебя будут ждать… Беги и не возвращайся“. Он солгал, да?

– Да.

Клим закрыл глаза.

– Мама… жива? – одними губами произнес он.

– Я была у нее недавно. Маргарита Сергеевна жива и здорова. Прекрасно себя чувствует. Она ждет тебя.

По лицу Клима пробежала легкая судорога.

„Господи, Тарас… зачем ты это сделал?.. – с ужасом подумала Вероника. – Ты так ненавидел Клима? За что? Нет, ты его не ненавидел… То есть ненавидел, но не до такой степени… Ты осторожный, ты хитрый. Подобные поступки творят с холодной головой, с ясным рассудком. Дьявольский, прекрасно продуманный план. Ты изгнал Клима навсегда, окончательно. Ты ничего ему не оставил, всего лишил, чтобы не было у него повода возвращаться. Да-а, это лучше убийства по-всякому – ведь даже тела никто не найдет!“

– Едем. – Клим вскочил, но тут же пошатнулся, словно пьяный.

– Куда… Погоди. Тебе надо успокоиться, прийти в себя! – вцепилась в него Вероника. – Разве ты сможешь в таком состоянии сесть за руль?

– Да, да… – Он снова опустился на стул, провел ладонью по лицу. Потом поднял на Веронику глаза, полные такого мучительного счастья, такой боли – выдержать этот взгляд было невозможно…

Вероника обняла его:

– С мамой все в порядке, Клим.

– Ты видела ее? Ты говорила с ней?

– Да. Недавно. Все хорошо. На дачу по выходным ездит…

– Как она выглядит?

– Очень прилично выглядит. Я не вру, честное слово!

– Надо ехать.

– Надо-надо, кто ж спорит… Только успокойся.

Минут пять Клим молчал, только едва заметно дрожал. Потом расслабился – его как-то враз отпустило, и он снова улыбнулся:

– Ника… Сколько хороших новостей ты привезла!

– Да уж! – Вероника принялась целовать его лицо – куда попало. В глаза, в нос, в лоб, в щеки…

– Позавтракаем, соберемся и поедем.

– И поедем! Мне, ты знаешь, на работу пора…

– Я люблю тебя. Я не собираюсь тебя заставлять, принуждать к чему-либо, но… ты должна знать – я хочу, чтобы ты была со мной. Всегда.

– Я буду с тобой. Я люблю тебя.

…Через два часа они выехали.

– Клим, расскажи, как ты жил. Что с тобой было?

– Ну что… Служил.

– В Чечне? – с ужасом и любопытством спросила Вероника. – Как же ты воевал?

– Никак! – Клим усмехнулся, пожал плечами.

– А как ты вообще в Чечню попал – завербовался?

– Ну что ты, нет… Случайно. Тогда еще не только контрактников туда направляли, а всех подряд.

– Страшно как… Но ты сказал о своих убеждениях?

– Сказал. Но кто меня будет слушать?

– И что?

– Ничего. Как обычно. После учебки забросили нас в горы. Неделю нормально так прожили, а потом был бой.

– И?..

– И меня после него чуть свои не убили. Я стрелял в небо, под ноги нападавшим, куда угодно, но только не в самих нападавших…

– О господи… – пробормотала Вероника, с ужасом глядя на Клима.

– Нет, совсем не убили. Но побили крепко… Потом послали „растяжки“ убирать. Ну, разминировать дорогу надо было… Участок сложный, живым вряд ли бы вернулся. Но – вернулся… – спокойно рассказывал Клим, глядя на дорогу.

Весь путь до Москвы, несколько часов, он рассказывал Веронике свою жизнь. О многом умолчал, о многом Вероника сама догадалась.

Пока Клим говорил, он не думал о матери. И это было хорошо – ведь дорога долгая, лишние переживания ни к чему.

Вероника слушала, затаив дыхание.

…Сапером Клим оказался отличным. У него было чутье на всякие замаскированные снаряды – он их словно видел. Знал, где они могут находиться. И еще он очень ловко научился их разминировать.

Пальцы – как у виртуоза, послушные и быстрые.

Клим мог спасти своим умением больше людей, чем если бы участвовал в открытом бою.

И его нехотя, но признали.

А еще он твердо стоял на своей позиции – не буду убивать, и все. Неизвестно, за что его стали уважать больше – за принципиальность или за чутье сапера. Он шел туда, куда другие не шли, брался разминировать те „растяжки“, которые другим казались безнадежными. Может быть, уважали еще за отсутствие страха. Да, считали, что Федька Петров – парень с прибабахом, но – уважали.

Однажды он с товарищем отправился на очередное задание. Разминировали дорогу. Внезапно выскочили боевики. Даже в этот момент Клим не смог заставить себя нажать на спусковой крючок! В него выстрелили… Все случилось в считаные мгновения.

Товарищ Клима открыл ответный огонь, через минуту появились ребята из их отряда, боевиков убили.

Клим чудом остался жив – пуля прошла совсем рядом с сердцем. Именно тогда Клима приняли окончательно и бесповоротно, простили ему все его странности и принципы, казалось, такие бессмысленные на войне. Потому что он не боялся смерти…

Его враги стали его друзьями.

Было еще несколько экстремальных ситуаций, в которых Клим тоже выжил. Одна из замаскированных боевиками гранат, которую он пытался обезвредить, взорвалась, осколки впились Климу в лицо. „Повезло. Опять остался жив!“ – сказали ему врачи в госпитале.

Потом, после окончания срочной службы, он еще некоторое время воевал, вернее, работал сапером. За деньги, по контракту. Такие специалисты были нужны… О нем уже легенды ходили!

(Здесь надо заметить, что Клим в своем рассказе подобных выражений не использовал – „обо мне чуть не легенды ходили“, – такой вывод Вероника сделала сама, услышав некоторые подробности.)

Еще несколько раз был ранен.

Его сначала звали Князем Мышкиным, потом прозвище сократилось до одного слова. „До какого слова?“ „Да ну…“ – отмахнулся Клим. Не сказал. Но Вероника поняла – Клима стали звать Князем. Если бы – Мышкиным – Клим признался бы сразу, с легкостью и без всякой обиды.

В Климе Иноземцеве не было зла. Вообще.

Словно тогда, ударив Свиркина (и, как ему показалось, убив друга), Клим дал некий зарок. Обещал себе, что никому больше не причинит вреда.

Еще во время службы Клим познакомился с человеком, который занимался на гражданке ювелирным делом. Тот научил его некоторым нехитрым приемам композиции. Материала не было – обычная проволока да те камни, что валялись под ногами, но Клим умудрился скрутить несколько забавных безделушек из проволоки и осколков снарядов, украсил ими на Новый год чудом добытую ель.

Вообще, украшали елку все в отряде, но у Клима получились самые интересные игрушки. Именно тогда Клим понял, чем он хочет заниматься. Создавать красоту…

После службы он отправился в Карелию. Деньги, полученные за службу по контракту, потратил на обучение ювелирному делу.

Постепенно, не сразу, но все образовалось – он стал зарабатывать деньги своим ремеслом, построил дом именно в том месте, где когда-то, давным-давно, жил его отец, и осел там навсегда.

Следующую часть пути Клим рассказывал Веронике о своей работе – как и из чего делает украшения, для кого и зачем…

Вероника сделала очередной вывод – если бы Клим перебрался в Москву, его скоро заметили бы (во всяком случае, быстрее, чем сейчас, когда он безвылазно сидит в своей глухомани), и, возможно, Клима, как талантливого мастера, прибрал бы к рукам какой-нибудь известный ювелирный дом, чье название тешит слух светских львиц всего мира. А в том, что Клим – мастер, творец, Вероника не сомневалась – своими глазами видела, какие чудесные вещи он мог делать своими руками. Роскошные, эпатажные, лирические, фантастические – какие угодно!

Но она не стала ему ничего советовать, ничего предлагать. Пусть сам разбирается. Он свободен…

Наконец к середине следующего дня, после нескольких остановок в пути, они въехали в Москву.

– Ого… давненько я тут не был! – усмехнулся Клим.

– Сколько?

– Двадцать лет… Только по телевизору Москву и видел.

– Ты волнуешься?

– Да… – ответил он не сразу.

Немецкая слобода.

Клим специально сделал крюк, медленно обогнул Переведеновское кладбище. Было жарко, светило солнце. Проехала поливалка – от почерневшего асфальта стал подниматься легкий пар… Звеня, промчались по рельсам трамваи. Старые дома, чистенький фасад военного госпиталя с часовым в стеклянной будке. Липы в цвету.

– Узнаешь?

– Как будто вчера здесь был, – серьезно ответил Клим. И добавил: – Это опять твоя заслуга, между прочим…

– Какая заслуга?

– Ты вернула мне этот город.

– О, он тысячу раз еще успеет тебе надоесть, этот город! – засмеялась Вероника.

– Двадцать лет… Боже мой, двадцать лет прошло!

– Как будто и не было их.

– Не было… – эхом отозвался Клим.

Они подъехали к дому, в котором жил когда-то Клим. Тихий двор. Блочная многоэтажка семидесятых годов постройки.

Машина остановилась на асфальтовом пятачке возле подъезда, Клим вышел первым и подал руку Веронике.

В это время хлопнула входная дверь, по ступенькам спустилась пожилая пара – прошли мимо, скользнув равнодушными глазами по Климу.

– Я их помню… – взволнованно пробормотал Клим, когда пара скрылась за углом дома. – Живут этажом выше. Не узнали меня.

– Ты бы хотел, чтобы тебя узнали? – спросила Вероника.

– Да. Я хочу вернуть себе свое имя.

– Мне кажется, это можно сделать через суд. Волокиты, правда… Но оно того стоит.

– Через суд?

– Нет, не в смысле, что с кем-то судиться придется, а… Просто такова практика. Свидетелей вызвать и все такое. Надо же доказать государству, что Клим Иноземцев – жив!