„Витькой звали… Виктором. Как меня. А если… а если она назвала ребенка в честь меня? А если Алька тоже была влюблена в меня?“ – Виктор совсем сомлел. Подобные страсти-мордасти ему и не снились.

Если Алька его любила, то, наверное, следовало к ней подойти – тогда, двадцать лет назад, когда он шел в гости к Свиркину и встретил Альку возле школы. Ну даже если и не любила, то все равно следовало подойти – может, потом увлеклась бы им. И не было бы в ее жизни женатика, от которого она родила разнесчастного Витьку, не было изгнания из дома, ссоры с отцом, падения вниз…

Алькина жизнь была бы совершенно иной, если бы Виктор тогда подошел к ней.

Вроде бы ерунда, мелочь, а судьба у людей уже по другому руслу потекла бы…

Может, вернуться, забрать Альку к себе?

Ерохин хоть институтов и не заканчивал, но дураком никогда не был. Книги читал, передачи всякие умные смотрел, друзья-знакомые у него все интересными людьми были, женщин он тоже не дурочек себе выбирал… А главное – болезнь эту, алкоголизм, он в лицо знал, на материном примере.

Если алкоголик не захочет сам исправиться, то никто ему не поможет. Алкоголизм – это навсегда. Чудес не бывает. Ни за какие деньги.

Потом, Алька уже явно в той стадии болезни, когда с ней произошли необратимые изменения. Прежнего ангела не воскресить.

Потом, его собственная жизнь. Если он Альку возьмет к себе, то выгнать ее потом не сможет. Алька – не собачка, которую в приют можно сдать, если надоела. А сколько Алька еще сюрпризов принесет, проблем…

Он, например, работает – не бросать же теперь работу? А если работает – то, значит, Алька целый день будет сама себе предоставлена…

Устроить Альку к себе на завод, хотя бы техничкой?

Нет. Предприятие серьезное, люди там серьезные тоже работают, космическую технику делают, он, Ерохин, – начальник сборочного участка. Кадровик у виска покрутит, если Ерохин ему Альку приведет.

Потом, Виктор жениться не собирался. Ему и так было хорошо. Он – бабник. Свободный и веселый.

А с Алькой – какое веселье?

Она и не женщина уже. Не женщина и не человек.

– …ты, милый, выбрось ее из головы, забудь! Такой видный, такой красивый… Езжай, езжай себе дальше, как будто и не видел ее, Альки этой! – продолжала свой бурный монолог тетка.

– Вас подвезти?

– Куда?

– К дому.

– А… ну это, давай. Вот мужик какой, золото… – Тетка влезла на переднее сиденье, поставила себе на колени корзину.

Виктор подвез тетку к ее дому. Видно, долго она потом будет своим соседям пересказывать эту историю – о хорошем мужике, полюбившем пропащую Альку Головкину.

Потом Виктор подъехал к знакомому забору. Нажал на гудок.

Долго никто не выходил.

Ветер трепал высокие кусты у забора, моросил дождь.

Наконец из дома выскочила Головкина и, прикрывая плечи какой-то ветошью, неловко побежала к воротам.

Выскочила на дорогу, пнула босой ногой в колесо:

– Ну, открывай, что ли!

Виктор открыл дверь, Алька плюхнулась на переднее сиденье.

– Аля… у меня к тебе предложение, – сипло произнес Виктор.

– Какое предложение? Деловое? – игриво улыбнулась Алька, достала из складок старого халата папиросы, закурила. Виктор никому не позволял курить в своей машине. Даже своим лучшим друзьям. Женщинам – особенно. Те, которые не согласны, – вон.

Но для Альки он решил сделать исключение.

– Ну, чё молчишь, Ерохин! – Она зевнула, щелкнув железными зубами.

– Я хочу дать тебе шанс. Слушай внимательно, Алька…

– Ага. Я вся внимание… – Она кокетливо повернулась, попыталась положить ногу на ногу. – Кстати, дай взаймы, а? Позарез… Тыщу дай. Или стольник хотя бы. Не жмотись, одноклассник! Я верну. Чесс слово! Хошь – натурой? А, хошь?

– Перестань… – Виктор прикрыл ее обнажившееся колено. – Ты не против того, чтобы начать новую жизнь?

– У-у-у… Не против! Но тока тыщу-то дай!

– На что?

– Уж не на водку! Соседям долг отдам.

– Я не верю, – уже нормальным голосом ответил Виктор. – Значит, так, Головкина. Считай, что с небес к тебе спустился господь бог и дал шанс начать новую жизнь. Учти – другого не будет… Подумай крепко.

– Это ты – бог? Ой, нескро-о-омно-то как, красотулик!

– Помолчи пока. У меня сейчас отпуск – две недели впереди. Эти две недели я буду с тобой.

– И чё делать будем, а?

– Ничего не будем! Ты, пожалуйста, без пошлостей… – Виктор хотел добавить: „На себя сначала посмотри“, но не стал этого делать. – Если за эти две недели ты найдешь в себе силы завязать – останешься у меня. Навсегда. Если нет – обратно отвезу.

Она молчала, улыбалась бессмысленно. Поняла? Вряд ли.

– Аля!

– Никуда я с тобой не поеду… – со злостью произнесла она. Дрожащими руками попыталась найти ручку на двери. – Твою мать… Выйти-то как?!

– Аля!

– Ничё не получится! – с яростью заорала она. – Сам будто не понимаешь! Одноклассник хренов…

– Аля… Аля, ты сына в честь меня назвала?

– От…сь! Какого сына? А… – Она вдруг замерла, хрипло захохотала – настроение у нее менялось стремительно. – Не… Мало ли Викторов на свете! У меня папку Витей звали… Чё, съел? В честь его назвала!

– Неважно… Короче – не едешь со мной?

Она закрыла глаза, сложив руки на груди, да так и сидела с приклеенной к нижней губе папироской. Ничего не ответила.

– Значит, все-таки едешь, – озвучил ее жест Виктор. – Ладно, хорошо. Две недели у тебя будет, чтобы измениться, обещаю… Но – не больше.

Из дома выскочил Пашка, сожитель, и, изрыгая проклятия, побежал к воротам:

– Хальк… ссука. Потаскуха… Куды?

Виктор нажал на газ, и машина тронулась с места.

Алька рядом молчала. Дождь припустил сильнее…

* * *

…Раннее утро.

Вероника проснулась. Это было второе утро в ее жизни, когда она просыпалась абсолютно счастливой, спокойной, без лишних мыслей в голове. Наверное, так просыпаются совсем маленькие дети – с улыбкой, посвященной новому дню.

Спустилась вниз – Клим сидел за рабочим столом, чертил эскизы на бумаге. Он сначала рисовал, потом по рисунку делал украшение.

– Ника… Доброе утро! – Он с грохотом отъехал на тяжелом стуле от стола, шагнул ей навстречу, обнял.

– Доброе утро, Клим! – Она потерлась щекой о его плечо.

– Погоди-ка… – внезапно отстранился он.

– Что?

Недалеко от рабочего стола находился монитор. На экране, поделенном на несколько частей, просматривалась с различных ракурсов территория вокруг дома.

Клим на экране только что заметил какое-то движение.

– Нет, все в порядке… Птица. – Он снова обнял Веронику.

– Клим, может, проще завести собаку? Она бы лаяла, если бы кто чужой появился…

– Нет. Рабов не держу.

– Почему – рабов? – удивилась Вероника. – Заведи друга, а не раба!

– Нет. Все живое должно быть свободным.

Вероника уже поняла, что Клим живет согласно своей странной, но вполне логичной философии. Вероника задумалась над очередным ее постулатом, потом кивнула, соглашаясь: да, все живое должно быть свободным… Оказывается, она тоже так считала, делая лишь некоторые исключения…

– Клим! А какое-нибудь оружие в доме есть?

– Нет.

– А вдруг залезет кто-нибудь? У тебя тут золото, камни…

– Они в сейфе. Сейф очень надежный… – Клим помолчал, потом принялся объяснять уже подробно: – Через забор просто так не перемахнешь, дом тоже надежный – внутрь с первого раза не проберешься. Потом, запись с камер наблюдения через спутник идет на пункт охраны. Он далековато, но… рано или поздно милиция сюда все равно приедет. Местные знают – сюда лезть нельзя, камеры все зафиксируют, воришек потом в любом случае найдут. Да и вообще, здесь спокойно, особого криминала почти нет… Ко мне несколько раз лазили, да, но как-то обошлось без крови и даже практически без мордобоя. Я незваных гостей тихо-мирно выставил… А если б оружие было? Чем бы все закончилось?

– Клим… а если тебя захотят убить? Люди разные бывают…

– Люди – хорошие. В основном.

– Клим, ты здорово рискуешь! В этакой глухомани, один, без оружия…

– Все мы смертны, – Клим спокойно улыбнулся. – Городская жизнь – что, шибко спокойная?

– О господи… – Вероника схватилась за голову. Чем дальше, тем сильнее ее удивлял этот человек по имени Клим Иноземцев. Беззащитный и бесстрашный одновременно.

– А если…

– Ты думаешь, все можно просчитать? – перебил ее Клим. – Ты думаешь, оружие всегда может спасти? Нет, не всегда. Кому-то с ним спокойнее, я понимаю… Но мне спокойнее без него. Я этого оружия во как навидался, пользоваться им умею… – Он помолчал. – Может, я в корне не прав. Но ничего с собой не могу поделать! Я ж все равно в человека не смогу выстрелить… Я такой, какой есть.

– Ты мне нравишься, – убежденно произнесла Вероника. „В самом деле… Оружие иногда спасало своих хозяев, но стольких же и губило… Гарантии, что оно спасет жизнь, в любом случае нет“. – Я тебя принимаю – таким.

– Правда?

– Правда… Ох, как ты мне нравишься! – повисла Вероника на шее Клима. – Ну почему, почему ты не вернулся в Москву, не нашел меня…

– Ты уже была замужем за Тарасом.

– А мать? О матери ты думал?

– О какой матери?

– О своей, какой же еще!

– Моя мама умерла, – очень спокойно произнес Клим. – Меня, Ника, ничего больше не держало в Москве…

У Вероники мороз пробежал по спине.

– Клим, милый… А кто тебе сказал, что твоя мама умерла?

Клим замер. Потом нашарил сзади стул, сел. Лицо его при этом продолжало оставаться спокойным, даже бесстрастным…

– Клим! – Вероника бросилась к нему, присела, глядя снизу вверх, взяла его руки в свои. Клим смотрел ей в глаза, но у Вероники возникло ощущение, что он смотрит сквозь нее… Смотрит куда-то далеко. В прошлое.