— Ты ничего не говоришь, Хелен, — сказала мама, посмотрев на меня. Я положила ногу на ногу.

— А что я могу сказать? Вы все решили, и нам с Джоном остается только принять ваш выбор.

— Нам вдвоем будет не так уж плохо, — сказала она. — Обещаю.

— Спасибо.

— Ты, Хелен, уже так выросла, — сказал папа, — что, кажется, тебе не нужен никто из родителей. У тебя своя жизнь.

Я почувствовала, как во мне растет злость.

— Ты что — хочешь сказать, что раз у меня своя жизнь, то вопрос о разводе и обсуждать не надо?

— Нет, — возразил папа. — Но мы с тобой недавно разговаривали, и я из этой беседы понял, что у нас мало общего. Да ты сама не раз говорила именно это.

Я сжала кулаки и встала.

— Да ты понимаешь, что говоришь? Ты понимаешь, что обвиняешь меня в развале дома?

— Но, Хелен…

— А вам не приходило в голову, что это и не походило на дом? Вы думали, что я была все эти годы слепой и глухой? Нет, это вы ничего не замечали. Наверное, я не подарок, но по-другому и быть не могло.

— Хелен, этот разговор уведет нас бог знает куда. А мы как раз пытались избежать ссоры.

— А теперь все не имеет значения, — закричала я. — Боже мой, как это неважно. — Я села, чувствуя себя смертельно усталой.

— А вы не поженитесь обратно? — неожиданно спросил Джон. Но родителям вопрос показался вполне жизненным. Они переглянулись, и мама ответила:

— Нет, так вопрос не стоит. А теперь мы больше не будем об этом говорить. Ничего страшного не случилось. Попроси еще принести кофе, Хелен.

Вечером Джон пришел ко мне в комнату и сел на кровать. Он играл пистолетом и имел задумчиво-философский вид.

— Чертовски забавная история, — начал он.

— Может быть, но все равно не стоит ругаться.

— А что еще делать? Разве ты довольна?

— Нет.

— Ведь люди не могут просто так разойтись, черт побери. Они должны были придти к нам, все обсудить. А теперь уже поздно, черт.

— Я просила тебя не ругаться.

— Хелен, я кое-что хотел тебя спросить.

— Ну?

— Мы будем видеться, разговаривать, помогать друг другу?

— Конечно, Джон.

— Слово чести?

— Слово чести.

— Знаешь, я просто не вынесу. Папа не говорит, где мы будем жить. Может, у нас вообще не будет дома и сада. Ты можешь жить в квартире?

— Думаю, да.

— А я не смогу. В этом доме просто следуют несчастье за несчастьем.

«Да и поезд Бенни уносится на юг, »— подумала я.

— В моем классе есть несколько ребят, родители которых развелись. Нормальные парни, — продолжал Джон. — Я их только что вспоминал. Может, есть и такие, про кого я не знаю. Примерно треть всех учеников. Люди просто сошли с ума, черт побери.

Я едва сдержала улыбку, а потом подошла и потрепала его по щеке.

— Эй, какого черта? — спросил он. — Что тебя гложет?

— Ничего., — Да мне-то не заливай. Я взрослый, как и ты. Вообще-то парни в тринадцать лет старше семнадцатилетних девчонок. Я смотрю на вещи спокойно и разумно. Ты — нет. Рассказывай.

— Конечно. Но мне нечего рассказывать.

— Ладно. Но знай, ты всегда можешь придти ко мне, если тебе что-то понадобится. Я помогу тебе.

— Спасибо.

— О'кей.

После этого он ушел. И я осталась одна. Музыки не было, слышался только звон посуды на кухне.

Глава 14

Итак, второй мужчина, которого я полюбила, покинул меня почти без предупреждения, а родители собрались развестись, и в этом разводе отчасти оказалась виновата именно я. Эти два удара последовали почти одновременно, и третий тоже не замедлил — от нас ушла Нелли.

— Я жила с вами с того времени, как тебе исполнилось десять, — сказала она. — И я бы хотела остаться с тобой на всю жизнь. Вообще-то, ты невозможная девчонка, но в тебе есть много хорошего. Но раз дом рушится, то мне не стоит здесь оставаться. Если я пойду с кем-то одним, то буду жалеть о том, что не осталась с другим, а в двух местах одновременно быть невозможно. Значит, я должна уйти. Да и жить в городе я больше не хочу. Здесь все неправильно, по крайней мере, более неправильно, чем в моей деревне.

Она сложила вещи и подарила мне на прощанье брошь, которая была едва ли не единственной ее драгоценностью.

— Если тебе кажется, что она вышла из моды, — сказала она, — то просто положи ее в ящик.

— Нет, я буду с радостью носить ее. Спасибо, Нелли.

— Я желаю тебе только одного, — продолжала она. — Перестань делать из себя дуру. Ты ведь меня понимаешь?

— Да.

— А теперь иди, оставь меня, иначе я расплачусь.

Вскоре она уехала. Глядя ей вслед, я вдруг воочию увидела, как разваливается семья, а я безвозвратно теряю что-то очень важное. Но плакать я не могла.

Известия от Бенни приходили трижды. Он весело описывал свою работу и жизнь на юге Франции. Каждое письмо было короче предыдущего. А последнее уместилось на одной страничке. Я тоже написала ему, но ответа не получила. Мое письмо вернулось с пометкой, что адресат выбыл. Он куда-то уехал. Но для меня это уже не было серьезным ударом. Лишняя капля горя больше не имела значения, я как будто онемела и оглохла, и ничто не могло расстроить или развеселить меня. Это и было настоящее взросление, больше похожее на паралич.

Прежде я никогда не испытывала чувства вины, а сейчас оно просто снедало меня, ведь если бы я была другой, то родители могли бы остаться вместе. Если бы я не вела себя так эгоистично, то они могли бы изменить и свои отношения. Один раз я почти заговорила об этом с мамой.

— Если я стану другим человеком, — сказала я. — Если я пообещаю вам обоим рассказывать все, совершенно все…

— И что тогда, Хелен?

— Может быть вы с папой передумаете расходиться…

Последовала долгая пауза. Потом она сказала:

— Ты не представляешь, Хелен, как я счастлива это слышать. Твои слова показывают, как много в тебе есть хорошего, и то, что ты любишь нас с отцом.

— Да, конечно.

— Но боюсь, дорогая, уже поздно. Между нами с папой произошло нечто необратимое.

— Но что…что произошло? Ведь каждый из вас довольно долго жил своей собственной жизнью, не особенно считаясь с другим.

— Возможно, поэтому все так и безнадежно. Теперь ты уже взрослая, Хелен, и замужество для тебя уже не такая далекая вещь…

— Никогда.

— Не говори так. Возможно, тебе покажется это странным, но мы с отцом хотели бы, чтобы ты чувствовала большее уважение к браку. Если мы будем жить вместе, то не сможем тебе этого привить.

— Не надо кормить меня иллюзиями. У меня их не осталось. Она улыбнулась.

— Нет, у тебя их еще много, просто ты этого не знаешь.

Больше мы об этом не говорили, я не могла ничего сделать. Неужели они не понимали, что разрушали нашу с Джоном жизнь.

Однажды вечером я неожиданно позвонила Берти.

— Привет, Берти, это Хелен.

— Хелен! — в ее голосе явно звучали удивление и удовольствие.

— Слушай, если сегодня вечером что-то затевается, то я готова — сегодня есть настроение.

— Отлично! Приходи. Кое-что намечается. Она летала из комнаты в комнату, как птичка. Естественно, ее мать была как всегда за границей.

— Мы идем на танцы, — заявила она, — но эти тряпки невозможны. Одолжи кое-что у меня. А то возвращаться домой некогда.

Она побежала на второй этаж, я последовала за ней. Шкафы стояли открытыми, ящики выдвинутыми, а кругом была разбросана одежда.

— Начнем с какого-нибудь черного белья? — предложила Берти.

— Ты же знаешь, я не ношу таких вещей.

— Ну ладно. — Она вытащила из кучи однотонное платьице джерси. — А это? Нет, не пойдет. Надо что-нибудь повеселее.

Мы остановились на шелковом платье серебристо-серого цвета.

— Стой спокойно, — болтала Берти. — Сейчас достану перчатки, туфли и шляпу. Голубые подойдут?

— Неплохо.

Я никогда не видела столько одежды сразу.

— Все это мамино, — пояснила Берти, — но черт с ним.

Мы мотались между комнатами и шкафами, Берти помогала мне одеваться. «Я продала себя дьяволу, — подумала я. — Пусть все идет, как идет». Берти заставила меня сильно накраситься, хотя мне это не очень нравилось. Теперь мы были готовы для выхода в свет.

— Давай-ка выпьем на посошок, — предложила Берти, наливая два стакана бренди. — Я рада, что ты пришла наконец в чувство.

Потом мы отправились на вечеринку, которая напомнила мне маскарад. Некоторые парни были во фраках и смокингах, другие — в тех же рубашках, в которых ходили в школу. Все чокались и пели. Едва мы успели войти, ко мне подлетел какой-то юнец во фраке.

— Эй, ты такая хорошенькая, что съесть хочется, — заявил он. — Я раньше тебя здесь не видел.

Мы перешли в гостиную, откуда раздавались громкие звуки проигрывателя. Я налила себе чистого виски и выпила, не поморщившись. С час мы танцевали и пили, пока у меня не закружилась голова, они отнесли меня в спальню, и я сразу заснула, и спала, пока не почувствовала, что кто-то меня тормошит.

— Оставьте меня в покое, — рявкнула я. Но руки никуда не исчезли, а мне было так плохо, что я не могла вымолвить ни слова. Мне только с трудом удалось повернуть голову. Я узнала давешнего парня во фраке. Видимо, что-то в моем взгляде все-таки заставило его остановиться, он побежал в ванную и принес мне стакан воды.

— А теперь выключи свет и уходи, — потребовала я, выпив воду.

Он так и сделал. Я закрыла глаза, и вдруг в голове зазвучал голос Нелли: «Не делай из себя дуру». Только теперь я чувствовала себя не просто идиоткой, но еще и бревном. Я снова заснула. Через несколько часов меня разбудила Берти.

— Тебе придется почистить платье, — сообщила она.

— Да, конечно. Только сначала я должна попасть домой.

— Давай. Если сможешь, — с коротким смешком отозвалась она.

Я встала, и, качаясь, спустилась вниз. Кто-то пытался меня удержать, но я вырвалась и выползла на воздух. Дорога домой далась мне с трудом, к тому же мне было так стыдно, что я едва удерживалась от того, чтобы заплакать. В нашем саду я дала себя волю и разрыдалась. Наверное, плач был похож на вытье ночной собаки, но какое облегчение я испытала!