Элоиза Джеймс - Однажды в замке

Наконец, Эди отстранилась и погладила его дрожащими пальцами.

– Я люблю тебя, – прошептала она и снова поцеловала его. – Придется привыкнуть спать в одиночестве, – сказала Эди позже, и при этом совсем не шутя. – Я не могу постоянно переезжать с тобой из поместья в поместье, Гауэйн.

– Значит, я больше не буду ездить из поместья в поместье, – пожал он плечами.

– Но я думала, ты постоянно перебираешься из одного поместья в другое.

– Я все продумал, пока был там. Есть несколько решений, которые могу принимать только я. Но мир полон умных людей. У меня есть Бардолф, чтобы ими управлять. У меня есть ты, чтобы управлять мной.

Эди медленно расплылась в улыбке.

– Ваша светлость, не хотите ли вы сказать, что намерены работать меньше? Что освободите больше места в своем графике для жены?

– Я хочу быть с тобой, – повторил он, нежно целуя кончик ее носа. – Хочу слушать, как ты играешь на виолончели. Хочу, чтобы ты играла для меня обнаженная.

– Ни за что! – рассмеялась она. – Я не смогу.

С этим Гауэйн не согласился, и кончилось тем, что Эди оказалась на спине, осыпая его безумными поцелуями.

Потом Гауэйн перевернулся так, что она уселась на него, поскольку настало время попробовать все то, о чем он мечтал.

Позже они подошли к окну. Гауэйн откинул волосы Эди в сторону и лизнул шею.

– Экстракт Эди. И пот, – пробормотал он.

Эдит поморщилась, но тут же вскрикнула:

– Гауэйн!

– М?

– Река! – ахнула она.

За ночь река вышла из берегов и теперь буйствовала на всей низменности. Мало того, со всех сторон окружала башню.

Но дождь прекратился, по крайней мере пока.

– Представь, – сказал Гауэйн, открывая окно шире. Солнце прорвалось сквозь облака, и вода внизу сверкала так, словно под поверхностью были спрятаны тысячи золотых соверенов. – Мы не сможем покинуть башню, по меньшей мере еще сутки.

– Мы в ловушке! – воскликнула Эди. Гауэйн прислонился к подоконнику, ощущая невыразимое счастье. – Слава богу, Бардолф оставил окорок, тарелку яблочных кнелей и пирог с цыпленком!

Но Гауэйна больше интересовало стоявшее перед ним видение. Кожа Эди была покрыта крошечными синячками, следами любовных укусов. Как дорожная карта. Но он не нуждался в картах, хотя не потрудился сказать ей об этом. Он учился распознавать дорогу по звуку и прикосновению, по затаенному дыханию, всхлипу в ее горле, давлению ее пальцев на его плечи и тому, как трепетало ее тело в его объятиях…

Эди снова высунулась в окно, завороженная буйством воды, плескавшейся у окон нижнего этажа башни.

– Не нужно, – потребовал он. – Подоконник слишком низкий, ты можешь выпасть.

– Кто бы говорил! – засмеялась она.

Гауэйн, не споря, обнял ее сзади за талию и оттащил от окна.

– Немедленно прекрати, – велела Эди, оглядываясь с надменным видом.

– Что именно?

– Постоянно стараешься настоять на своем!

Но он уже снова сжал ее груди.

– У меня идея, – объявил Гауэйн, убирая ее волосы с плеча, чтобы поцеловать его.

– Как стать человеком, который прислушивается к жене, всегда принимает ее советы и никогда не поступает по-своему?

Герцог Кинросс не собирался давать обещания, которых все равно не сдержит.

– Идея получше, – вкрадчиво прошептал он, прижимая к животу ее роскошные бедра.

– Гауэйн!

Поразительно, как женщина может казаться возмущенной, заинтригованной, возбужденной… и все одновременно.

В свои одиннадцать мисс Сюзанна стала прекрасной скрипачкой. Мало того, она была чем-то вроде гения и знала это, хотя мать всегда шикала на отца, когда тот говорил об этом. Мать считала, что куда важнее быть хорошим человеком, чем гением.

Сама же Сюзанна считала, что вполне можно быть и тем и другим.

Ее наставник месье Ведрен кивнул ей со своего стула у фортепьяно, и она подняла смычок.

Она знала каждую ноту. И все сидящие в комнате были ей знакомы: ее дорогие родители и леди Арнот, которая тоже играла на виолончели, хотя жаловалась, что стало неудобно играть, потому что ребенок в животе сильно вырос.

Глупый предлог, и Сюзанна могла бы сказать ей об этом. Потому что Эди репетировала до самых родов.

Месье Ведрен заиграл вступление, и Сюзанна почувствовала, как участилось биение сердца. Она понимала, что вовсе не должна так нервничать, хотя, возможно, это из-за того, что Джейми Арнот тоже сидел здесь, рядом с отцом и матерью. В тринадцать лет он казался очень взрослым.

Настала ее очередь, и смычок коснулся струн в нужном месте мелодии…

Потом она раскраснелась, улыбалась и была ужасно довольна. Но осталось сыграть еще одну мелодию: сюрприз для Эди. Они целую вечность хранили от нее секрет, до того момента, когда Сюзанна стала задаваться вопросом: а может, Эди знает правду и делает вид, что ни о чем не подозревает? Взрослые иногда так поступают.

К ней подошел Джейми, вместе с отцом, лордом Арнотом, так что Сюзанна велела себе не краснеть и присела в идеальном реверансе. Но потом все равно покраснела, потому что Джейми улыбнулся и сказал, что считает ее превосходной скрипачкой. Он не сказал «для девочки», и по виду даже не казалось, что он так думает.

Эди заметила, как краска бросилась в лицо Сюзанны, когда та принимала комплименты молодого Джейми, и мысленно улыбнулась. Они так и не смогли узнать наверняка, вышла ли второй раз замуж мать Гауэйна и Сюзанны, так что боязливый человек мог бы беспокоиться, примут ли девушку в обществе. Но даже в одиннадцать лет, когда девочка представляла собой сплошные колени и локти, было очевидно, что когда-нибудь она станет необыкновенной красавицей. А ее брат – один из самых могущественных людей в Англии и Шотландии. Так что Эди не волновалась.

Лила подошла к ней и усадила на стул в переднем ряду.

– Концерт еще не окончен! – объявила она, хихикая как безумная. – На день рождения мы приготовили тебе сюрприз!

Собравшиеся родные и друзья рассмеялись, хотя Эди понятия не имела, в чем дело.

Месье Ведрен снова уселся за фортепьяно. Лакей поставил рядом с инструментом стул с прямой спинкой.

– Кто-то собирается сыграть дуэт на мой день рождения? – спросила Эди Лилу.

Глаза мачехи сияли, и она безостановочно хихикала, хотя рисковала разбудить одного из близнецов, спавшего у нее на плече. Эди не могла понять, который это из двоих, поскольку они были совершенно одинаковы. Все, что она видела, – облако золотистых волос на плече Лилы.

– Могу себе представить, – улыбнулась Эди. – Я не вижу отца. Это он будет играть, верно?

– Что-то в этом роде, – кивнула Лила.

Эди счастливо вздохнула:

– Какой чудесный подарок! Куда подевался Гауэйн? Не хочу, чтобы он это пропустил.

Лила быстро огляделась.

– Уверена, он где-то здесь.

В этот момент в комнату вошел отец Эди, неся драгоценную виолончель. Он уселся на стул и кивнул Ведрену. Семья считала одним из самых счастливых дней тот, когда месье Ведрен согласился стать музыкантом в замке.

– Мы сыграем концерт Вивальди ре-минор в честь дня рождения мой дочери, – объявил лорд Гилкрист, улыбнувшись Эди, прежде чем поместить виолончель на возвышение.

– Должно быть, он сделал аранжировку, – сказала Эди Лиле. – Эта мелодия была написана для двух скрипок, виолончели и струнных.

– Думаю, партии струнных играет фортепьяно, – заметила Лила.

Прежде чем Эди успела указать, что даже если и так, все равно не хватает двух скрипок, Сюзанна подошла к пианино, встала рядом с графом и подняла скрипку.

По комнате пробежал шепот, когда появился герцог Кинросс. За последние годы Гауэйн стал еще более неотразимым. Еще более властным. Но это качество немного сдерживалось той любовью к жене и детям, которая заставляла мечтательно вздыхать любую женщину.

Но Эди не смотрела на его лицо, завороженная видом скрипки, небрежно заткнутой подмышку левой руки, словно он часто носил инструмент подобным образом.

Он присоединился к ансамблю, улыбнулся жене, поднял скрипку и заиграл. Эди застыла на своем стуле. Если бы крыша городского дома обрушилась, открыв небо, усеянное крылатыми свиньями, она была бы меньше удивлена, чем теперь – видом мужа, игравшего Вивальди.

Он не просто старательно повторял ноты. Гауэйн играл с тем же блеском, как делал все в своей жизни. Было очевидно, что он мог бы состязаться с лучшими музыкантами мира.

Гауэйн овладел труднейшим искусством ради нее, ради Эди.

– На это ушло три года труда, – прошептала Лила, нагнувшись ближе. – Бедный Ведрен едва с ума не сошел, услышав, что задумал Гауэйн.

Когда смолкли последние ноты, собравшиеся разразились аплодисментами. Лорд Гилкрист – отец Эди и Сюзанны, любимый муж Лилы и тесть и друг Гауэйна – повернулся к публике и поклонился.

– С величайшим сожалением объявляю, что герцог Кинросс играл на публике, по его уверениям, первый и последний раз.

Новые аплодисменты.

Вперед выступил Гауэйн.

– Последние три года были воистину счастливыми. Огромным удовольствием было изучать искусство игры на скрипке у неоценимого месье Ведрена, с помощью моего тестя лорда Гилкриста.

Снова аплодисменты.

Гауэйн поклонился. И поскольку Гауэйн – это Гауэйн, – никакого взмаха скрипкой или смычком.

– Неужели вы никогда больше не будете играть? – раздался голос из глубины комнаты.

Он улыбнулся. Взгляд снова обратился в сторону Эди.

– О, я буду играть. Но ограничусь приватными дуэтами.

Герцогиня Кинросс не шевельнулась. По ее щекам текли слезы. Муж отдал скрипку младшей сестре и обнял жену.

– Пожалуйста, примите наши извинения, – улыбнулся он присутствующим. – Моя герцогиня неважно себя чувствует.

Он вывел Эди из комнаты.