Следующие полчала они занимались ранеными. Аманда обмыла раны Реджи, потом к делу приступил Мартин. Он осторожно ощупал рану. Аманда наблюдала за ним, сжав руки в кулаки с такой силой, что побелели костяшки.

– Так я и думал. – Мартин взял протянутое Амандой полотенце. – Пуля прошла навылет, но ранение серьезное.

Они забинтовали рану, и Мартин сходил в карету за багажом. Порывшись в сумке Реджи, он вытащил ночную сорочку. Сняв с молодого человека окровавленную одежду, они одели его в чистое.

С Онслоу, ослабевшим, но сохраняющим ясность мысли, все было проще. Перебинтовав его, Мартин сказал:

– Я должен позаботиться о лошадях. Вы с Колли можете заняться постелями?

Аманда кивнула, и Мартин ушел.

– Прежде всего нам нужен свет, – обратилась она к старику. – Лучше всего фонари.

Колли нашел два фонаря, однако оба были пусты. Аманда взяла тяжелый семисвечный канделябр и двинулась внутрь дома. Колли, вооруженный пятисвечным канделябром, следовал за ней. Света не хватало, так как найденные свечи оказались последними и Аманда зажгла только половину.

По длинному коридору она добралась из кухни в главный зал, такой огромный, что свет не достигал углов. Широкая, разветвляющаяся на два пролета лестница вела наверх.

– Какими комнатами пользовались в последний раз? – спросила она, глядя на лестницу.

– Хозяйскими… хозяйское крыло – правое.

Аманда стала подниматься по правой лестнице. В свете свечей таинственно поблескивали золоченые рамы на портретах. Здесь, как и в лондонском доме Мартина, царили тишина и безмолвие, но было некоторое отличие. Этот дом дышал, он был жив, но спал, спокойно ожидая, когда с мебели снимут холщовые чехлы. Несмотря на то что снаружи подмораживало, здесь было теплее, чем в лондонском доме. Когда-то этот дом был родовым гнездом, и он ждал, надеясь снова стать таковым. Казалось, если прислушаться, то можно различить приглушенные звуки: смех, шаги, детские крики. В этом доме спала жизнь, он был полон ожиданием будущего. «Как в сказке о Спящей красавице», – вдруг подумала Аманда. Дом ждал, когда придет принц и разбудит его. Ее губы тронула слабая улыбка.

Аманда посторонилась, чтобы Колли открыл дверь.

– Эту комнату всегда держали наготове для хозяина.

Подняв повыше канделябр, Аманда осмотрелась.

– Для графа? – Комната выглядела не очень большой.

– Нет, для молодого хозяина. Для лорда Мартина. Они всегда ждали, что он вернется.

– Они? – спросила Аманда, подходя к кровати с балдахином.

– Старый граф и леди Рейчел. Много лет искали его, но он так и не вернулся. – Колли раздвинул полог, и вверх поднялись клубы пыли. – Мне вот повезло увидеть его здесь, взрослого. А для его светлости – я имею в виду старого графа – и для ее светлости уже поздно. Жаль.

Колли принялся выбивать подушки и одеяла. Аманда поставила канделябр на прикроватный столик и стала помогать ему. Она решила разместить в этой комнате Реджи. Закончив, она оставила Колли разжигать камин и спустилась в кухню.

К Реджи. Аманда впервые видела его таким бледным, безжизненным. Сглотнув комок в горле, она взяла его за руку, потом осторожно убрала прядь волос, упавшую на повязку. Шок, потеря крови – как это лечить? Впервые она чувствовала себя такой беспомощной. Чай! Обычно чай прописывают в любых ситуациях. Обрадовавшись, что можно отвлечься от грустных дум и заняться делом, Аманда поспешила к буфету, где Колли хранил свои скудные запасы. В одной из банок она нашла чай.

Мартин пришел в тот момент, когда она растерянно стояла над кипящим чайником с банкой в одной руке и ложкой – в другой.

– Даже не знаю, сколько класть, – запинаясь проговорила она.

По ее голосу Мартин понял, что она близка к панике.

– Я сам. – Он взял у нее банку и ложку и насыпал чай в чайник. – Как он?

– Руки ледяные. – Аманда судорожно вздохнула.

– Ты нашла кровать для него?

– Да, в той комнате, которую Колли назвал твоей.

Мартин закрыл чайник крышкой.

– Не имеет значения, правильно решила. Она меньше других комнат. Ее проще протопить.

Аманда поежилась. Мартин внимательно посмотрел на нее.

– Найди чашки. Нам всем не помешает выпить горячего.

Аманда подошла к буфету.

Вернулся Колли. Он принес стопку одеял.

– Вот. – Одно он отдал Онслоу и указал на кресло, которое уже успел придвинуть поближе к огню.

Аманда поспешно поставила чашки на кухонный стол и укрыла Реджи.

– Колли, думаю, Онслоу мог бы расположиться в соседней с твоей комнате. Приготовь ему постель. Мы попьем чаю, и потом он ляжет спать.

– Так и сделаю, – сказал Колли и поднялся по узкой лестнице, которая вела в комнаты над кухней.

Мартин разлил чай в четыре чашки.

– Берите. – Он протянул одну Онслоу. – Как рука?

– Дергает, но, вероятно, это добрый знак. – Онслоу отпил чаю. – Меня уже ранили, много лет назад. Ничего, выживу.

Мартин подал чашку Аманде, однако та замотала головой, глядя на Реджи:

– Нет, это ему.

– Очень сомневаюсь, что сегодня он проснется: он потерял слишком много крови. – Заметив ужас в ее глазах, он обнял ее. – Не бойся, он проснется, но не сегодня. А вот тебе чай необходим. – Он сунул чашку ей в руки. Она обхватила ее ладонями и стала пить маленькими глоточками, не спуская взгляда с Реджи.

Когда Колли спустился вниз, Мартин подал ему третью чашку, и все расположились перед очагом.

– Лошади в порядке? – спросил Колли.

– В порядке, я сделал все, что мог. – Мартин помолчал. – А где остальные лошади – отцовские хантеры, упряжные? Что с ними случилось?

– Продали. Много лет назад.

Мартин нахмурился. Отец умер всего год назад, а денники опустели значительно раньше.

Колли отставил пустую чашку и повернулся к Онслоу:

– Пошли, устроим тебя наилучшим образом.

Они стали подниматься наверх, а Мартин пересадил Аманду в кресло, которое только что занимал Онслоу.

Когда Колли вернулся в кухню, Мартин, глядя на Реджи, сказал:

– Думаю, комната уже нагрелась. Давай перенесем его. Это было непростой задачей. Несмотря на худощавость, Реджи оказался довольно тяжелым, а Мартин не хотел просить о помощи Колли: старик и так дышал на ладан. Мартину пришлось сделать остановку сначала в большом зале, потом наверху лестницы. К счастью, они добрались до комнаты без происшествий. Аманда поспешила вперед, чтобы откинуть одеяло и убрать грелку, предусмотрительно положенную Колли.

Мартин уложил Реджи, Аманда укрыла его и убрала волосы со лба.

– Нам понадобятся кирпичи, – повернулся Мартин к Колли.

– Я уже грею их внизу. Сейчас принесу.

Мартин подбросил дров в камин. Он обратил внимание на то, что ящики для угля и для дров полны. Он еще некоторое время постоял у камина, глядя в огонь и стараясь не смотреть по сторонам и не давать волю воспоминаниям.

Он не жалел о том, что комнату отдали Реджи: вряд ли он смог бы уснуть в ней. К тому же он уже не наследник, а граф, следовательно, его апартаменты дальше по коридору.

Колли принес нагретые кирпичи, завернутые в одеяла. Они обложили ими Реджи. Видя, что Аманда, такая же бледная, как Реджи, не сводит глаз с недвижимого тела, Мартин взмолился о том, чтобы раненый проявил хоть какие-нибудь признаки жизни. Но Реджи оставался без сознания. Мартин понимал: чем дольше продлится это состояние, тем меньше у юноши шансов. Однако он не считал нужным сообщать об этом Аманде.

Поблагодарив Колли, Мартин отпустил его:

– Иди спать. Утром увидим, как обстоят дела.

Колли поклонился и ушел.

Мартин посмотрел на Аманду, которая неподвижно сидела на кровати рядом с Реджи. Было уже далеко за полночь, всем требовался отдых, но Мартин знал, что она не уйдет со своего поста.

– Пойду поищу одеяла и подушки. – Он взял меньший канделябр и вышел. Аманда даже не повернула головы.

В коридоре он на мгновение остановился и пошел в глубь крыла. К двойной дубовой двери срезным фамильным гербом. И замер перед ней. Перед ним возникли видения прошлого. Он посмотрел на дверь слева и, подумав секунду, открыл ее.

Миновало более десяти лет с тех пор, как он в последний раз входил в материнский будуар. В детстве эта комната вызывала у него непередаваемый восторг, она будила его воображение и разжигала непреодолимое любопытство.

Комната осталась такой, какой он ее помнил: шелка, атласы, тяжелая парча и кружево. Даже султанский гарем не мог сравниться с ней по роскоши. Именно от своей красавицы матери он унаследовал необузданность и чувственность, любовь к ярким краскам и дорогим тканям. Закрыв за собой дверь, Мартин подошел к секретеру, стоявшему между окнами. Он без труда представил, как мама сидит за секретером, пишет письмо, потом поворачивается и встречает его своей веселой улыбкой – эта улыбка всегда была ее особенностью, ее величайшим даром.

В тот день она не улыбнулась. И не поверила ему, вернее, она не знала, чему верить. Она колебалась, не сразу предложила ему свою помощь и поддержку. И этого оказалось достаточно. Достаточно для того, чтобы жизнь, которую любили и она, и он, закончилась.

Мартин медленно шел по комнате, узнавая статуэтки, часы, нож для писем. Ему казалось, что вдохни он чуть поглубже – и почувствует запах ее духов, слабый под грузом миновавших лет, но все еще стойкий.

Напоминающий о ее присутствии, об улыбке.

Он уже давно перестал осуждать ее.

Мартин приблизился к кровати, застланной стеганым шелковым покрывалом, постоял немного, потом собрал шелковые и шерстяные платки, которыми, как всегда, изобиловала комната матери, шелковые диванные подушки с кисточками и спальные – с кружевом, сложил все это на кровати и завернул в покрывало. Взяв канделябр, он направился в обратный путь. У двери в свою прежнюю спальню он остановился и прислушался. Там было тихо. Оставив узел у двери, он двинулся дальше, к галерее. Мартин так хорошо знал свой дом, как будто это была его вторая кожа. Он прошел по всем комнатам первого этажа, проверил все окна и двери, дабы убедиться, что внутрь пробраться невозможно. Дом построил его прадед, построил на века, и долгие годы запустения не отразились на нем. Ткани и обивка сохранились во всем своем великолепии, скрытом под толстым слоем пыли и паутиной.