Луиза ушла, а Аманда еще долго смотрела на закрывшуюся за ней дверь и думала, что ее мать всегда была для нее поддержкой, что за последнее время они стали значительно ближе. А еще ей стали ближе тетки и жены кузенов. Как будто она перешла какой-то возрастной рубеж, как будто над ней совершили какой-то обряд, как будто на ее пути возникло такое же препятствие, которое возникало на пути женщин ее семьи и которое они с успехом преодолевали. Как будто она приобрела большую проницательность, стала глубже понимать. Очень многие веши.

Например, жизнь, любовь и семью. Например, как сложно претворить в жизнь женскую – любой женщины – мечту. Что мечты всех женщин всегда, во все века, были одинаковыми – другие мужчины, другие обстоятельства, но стремления те же. И в основе те же чувства.

Аманда со вздохом перекатилась на спину и невидящим взглядом уставилась в балдахин. Против ожиданий Амелии утро не оказалось мудренее вечера, зато она не чувствует себя такой разбитой.

Главная проблема остается. Мартин любит ее, но знает ли он об этом? Если знает, то нужно ли ей услышать это из его уст? Или достаточно других признаков?

А что, если она ошибается? Вдруг она примет его вот так, без всяких объяснений, а потом выяснится, что он даже и не помышлял о любви к ней? Считает ли он себя обязанным очистить свое имя оттого скандала? Или, заполучив ее, нарушит обещание, которое он наверняка дал Дьяволу, и, несмотря на скандал, похоронит себя в глуши, а обязанность по поддержанию чести семьи возложит на нее и детей?

Если он пойдет этим путем, Кинстеры ничем не смогут помочь, им останется только строить хорошую мину при плохой игре.

Видимо, именно по этой причине леди Озбалдестон настаивала на том, чтобы она дала свое согласие только после признания в любви, устного или письменного, гарантии того, что он возобновит расследование и очистит свое имя. Если он любит ее и признается себе в этом, то она может настаивать. Если же он любит, но не знает об этом, ей его не поколебать.

Аманда спрашивала себя, так ли важно признание в любви. Анализируя все, что теперь ей было известно о Декстере и Мартине, о графе и человеке, Аманда могла ответить, что да. И не только по тем причинам, которые леди Озбалдестон высказала вслух, но и по тем, которые Аманда разглядела за бесстрастной маской ее светлости.

Эти причины, смутные, расплывчатые, вызывали тревогу, а тревога досаждала сильнее всего. Аманда никак не могла понять источник этой тревоги. Он находился не в голове, не в сердце, а где-то на уровне интуиции. Голова подсказывала ей, что, как только старый скандал разрешится, все будет хорошо. Сердце говорило, что Мартин любит ее, что бы он там ни думал. А вот интуиция предостерегала ее о том, что существует другая, невидимая рана, нечто глубоко запрятанное, и ей нужно эту тайну открыть…

– Э-эх! – Аманда решительно села.

Нет, так она ни к чему не придет, только к новой головной боли. Откинув одеяло, она встала и тут вспомнила, что обещала Мартину дать ответ через день.

То есть завтра.

Она как подкошенная упала на кровать. От мысли о встрече с ним у нее закружилась голова.

– Не могу! – застонала она.

Если она встретится с ним, то запутается еще сильнее. Возможно, даже скажет «да», в то время как все внутри ее будет вопить: «Нет! Еще рано!»

Аманда все же заставила себя встать и, накинув на плечи шаль, зашагала взад-вперед по комнате. Надо все обдумать, четко сформулировать аргументы и придумать, в какой форме их изложить, когда он в следующий раз, прищурившись, глянет на нее и примется настаивать. А он будет настаивать. Сейчас у него есть поддержка ее кузенов – после вчерашнего их позиция абсолютно ясна, – поэтому наверняка он будет использовать свою тактику в полную силу. Кузены сознательно отдали в его руки мощное оружие, которое – а им это известно лучше, чем кому-либо, – должно вскружить ей голову…

Она даже заскрежетала зубами от досады.

Из-за их дьявольского альянса Лондон стал для нее небезопасным, во всяком случае, до тех пор, пока она не вооружится и не обретет твердую почву под ногами. Надо уехать куда-нибудь подальше, освободиться от него, от них всех, уехать к тем, кто защитит ее, поможет найти выход…

Аманда резко остановилась.

– Это же очевидно! – Задумавшись на секунду, она кивнула: – Идеально.

Воодушевившись, ощутив, что на душе стало немного легче, почти преисполнившись надежды, она дернула за шнурок звонка.


Мартин ждал, нетерпеливо меряя шагами комнату. В четыре он сдался, вышел из дома и направился к Аппер-Брук-стрит. Его терпение иссякло. Вряд ли Аманда все еще гуляет по городу или прохлаждается в парке – ведь сегодня она обещала дать ему ответ.

Весь день он корил себя за то, что был слишком мягок, не надавил посильнее, не воспользовался ее неуверенностью. Если бы он настоял на ответе… а не настоял он только из-за дурацкого благородства, утверждавшего, что согласие, полученное под давлением, не является обязательным, что это просто нечестно.

Нечестно. Мартин хмыкнул. Эта женщина сначала преследовала его, а потом, когда ситуация изменилась, стала вить из него веревки. В ее присутствии он просто не способен заставить себя признать правду – уж легче отрезать левую руку. Ну почему так?.. Он знает почему, только это ничего не решает. Когда ее нет рядом, все его аргументы выглядят обоснованными. Кажется, что их достаточно, чтобы она приняла решение.

Но при виде нее в нем поднимется буря чувств – вот как она действует на него! Его охватывает пугающее смятение. А что с ним происходит потом… он вспоминает слова Коннора, они преследуют его.

Нет, он не собирается терять ее!

Сегодня решающий день. Когда он получит ее согласие, у него – у них – начнется другая жизнь. После вчерашнего она должна уяснить, что любит его, что отрицать очевидное – глупо. А то, что она любит его, – это точно. Она полюбила с того дня, когда впервые отдалась ему. У него достаточно опыта, чтобы понять это. И каждый раз, когда она приходила к нему и принимала его ласки, связь между ними только усиливалась.

У нее больше нет причин отказываться. Резонных причин. А нерезонных, нелогичных предостаточно. Однако она разумная женщина. Вчера она почти сдалась, почти сказала «да». А сегодня скажет это точно.

Если бы ее отец был в городе, он спросил бы у него совета, но Артур вернется лишь через несколько дней. Он уже встречался с Луизой и тетками Аманды – к ним обращаться за помощью бесполезно. Если бы он просил о снисхождении, вероятно, они и помогли бы, но вряд ли они помогут ему не выполнить условие Аманды. Поэтому он должен рассчитывать на самого себя.

Дверь дома номер двенадцать открыл дворецкий.

– К мисс Аманде Кинстер, – сказал Мартин, протягивая свою визитку.

Дворецкий внимательно прочитал ее.

– Боюсь, милорд, вы опоздали. Но она оставила письмо.

– Опоздал?

– Да. Она уехала сразу после обеда, очень неожиданно. – Дворецкий все еще придерживал дверь открытой, и Мартин прошел в холл. – С ней поехал мистер Кармартен. Уверен, я видел ваше имя на конверте… – Дворецкий порылся в стопке приглашений. – Вот. Я знал, что не ошибся, только почему ее светлость оставила его здесь?..

Мартин выхватил у него письмо. На конверте было написано: «Декстеру». Отказываясь делать преждевременные выводы, он поспешно разорвал конверт и развернул аккуратно сложенный листок.

Пробежав глазами текст, Мартин замер. Все мысли вылетели у него из головы.


«Приношу свои извинения. Я не смогла дать Вам ответ, который Вы ожидали. Я приняла решение оказаться вне пределов Вашей досягаемости. Я вернусь в город, как только позволят обстоятельства, и тогда дам Вам ответ».


Вместо подписи стояло размашистое «А».

Мартин в сердцах смял листок. Он довольно долго стоял, глядя в одну точку. Ему казалось, что мир, а вместе с ним и его сердце остановились. Наконец он заговорил, только голос его звучал безжизненно:

– Куда она поехала?

– В Шотландию, милорд. Разве она не сказала?..

Мартин стиснул зубы. Сунув бумажный комок в карман, он резко повернулся и сбежал по ступенькам.

Час спустя Мартин уже несся во весь опор по Большому Северному тракту, яростно стегая лошадей, ругаясь на чем свет стоит и чертыхаясь по поводу того, что потерял несколько минут на письмо Дьяволу, в котором сообщал о происшедшем.

И обещал, что вернет Аманду.

А больше всего он проклинал самого себя. За то, что не сказал слова, которые она так ждала, за то, что не хватило смелости признать правду и навсегда покончить с прошлым. Вчера вечером у него была такая великолепная возможность, а он из упрямства пошел более легким путем. Настаивал на том, чтобы она сдалась первой, чтобы она приняла только то, что он согласен дать. У него был шанс открыть ей сердце, а вместо этого он предпочел держать его под замком. Даже от нее. Он спрятался от риска – ведь они оба были близки к тому, чтобы заплатить требуемую цену.

Коляска Мартина мчалась вперед, обгоняя более медленные экипажи. Сначала он сменил лошадей в Барнете, потом на других почтовых станциях. Ему не хватало грума, однако он не взял его потому, что не хотел иметь свидетелей, когда догонит карету Аманды. И так достаточно Кармартена и кучера.

Вряд ли Аманда и Кармартен будут ехать с большой скоростью и часто менять лошадей. Только потом он понял, почему Аманда оставила для него письмо в стопке с приглашениями: она хотела, чтобы его доставили попозже, ближе к вечеру, когда отправляться в погоню будет бессмысленно. Что ж, пусть у них пять часов форы, зато его коляска гораздо быстрее кареты.

Судьба – и Аманда, черт побери! – дала ему последний шанс. Если бы не тревога, если бы он был уверен в ее ответе, он не оказался бы в доме на Аппер-Брук-стрит в такое время – в четыре часа дня. Но получилось так, что он там оказался, и это его последняя возможность сказать ей то, что она хочет – заплатить требуемую цену за ее «да». Последняя возможность уговорить ее стать его женой.