— Ты спятил? Как ты можешь с ней встречаться? Она же тебя отшвырнула как собачье дерьмо! И давно это у вас? Ты кретин, я запрещаю тебе с ней видеться…

— Ален, я люблю ее!

— Нет, ты любишь Орели, у тебя чудесный сын, у тебя карьера в зените! Вот это все ты и любишь!

— Я люблю Софи! Я безумно ее люблю и ничего не могу с этим поделать, я принадлежу ей и ничего поделать с этим не могу.

— Ладно, сегодня идем в кабак, надеремся там под завязку, перетрахаем всех девок, и завтра ты про Софи и думать забудешь, прощай, Вампирелла.

Предложение было интересным, но дальше все пошло не совсем так, как предполагалось.


Дома меня встретила заплаканная Орели, и я сразу понял, что плачет она из-за меня. У женщин отличная интуиция, от них ничего не скроешь, рано или поздно они вас поймают.

— Скажи мне правду, ты ведь опять с ней встречаешься?

Я десятки раз готовился ответить на этот вопрос и все же ничего сейчас не нашел, кроме…

— Да.

— И давно?

— С Лос-Анджелеса.

— Я только что родила тебе сына, а ты развлекаешься со шлюхой, которая пять лет назад выбросила тебя, как драный носок!

— Орели, успокойся.

— Нет, не успокоюсь, ты безмозглый, избалованный жизнью ребенок, ты мне противен. Я ухожу от тебя, Жюльен, сегодня же вечером, и Гастона забираю с собой!

— Но…

— Не смей ничего говорить! Ненавижу тебя, просто убить готова, как вспомню, что нашла у тебя в кармане ее сережку! Ты даже и не подумал уберечь меня от этого, хоть как-то защитить. Меня — мать твоего сына!

Я не знал, что ей ответить, да и что тут ответишь — Орели кругом права! Я был полным ничтожеством и сознавал это, а это куда хуже, чем быть ничтожеством и не подозревать о том.

— Куда ты пойдешь?

— Тебя не касается. Сообщу, когда немного успокоюсь и перестану на тебя злиться.

— А как же Гастон?

— Раньше надо было беспокоиться о сыне, господин актер!

С ума сойти, как по-разному могут хлопать двери!


Я позвонил Алену, все ему рассказал, и вскоре они с Пьером примчались поддержать меня в этом испытании. Четыре дня я рыдал и клял себя последними словами. Придурок!

Алену не терпелось изложить Софи все, что он о ней думает, они встретились, он произнес свой монолог, она ничего не ответила. Забавно, сколь высоконравственным становится этот через день изменяющий жене парень, как только речь заходит о других. Если кобель не он, у него немедленно появляются принципы.

На пятое утро Софи мне все-таки позвонила, я не знал, что ей сказать, она же говорила без передышки четверть часа и закончила словами: «Живем только раз, подумай об этом!»

Где-то я уже это слышал… И я подумал и понял, что во что бы то ни стало должен вернуть Орели. Я не могу предать ее, она подарила мне счастье и сына.

* * *

Разрыв с Софи оказался крайне болезненным для нас обоих, да, мы любили друг друга, но я не хотел жертвовать тем, что уже построил с Орели, ради женщины, которая способна в любую минуту уйти от меня. Наше прошлое бросало тень на наше будущее.

Мы встретились в уютном баре одной из гостиниц Восьмого округа — я назначил свидание там, где не станут осаждать назойливые поклонники. Когда Софи вошла, она показалась мне ослепительно прекрасной. Удары сердца отдавались в голове, я дрожал, и мне потребовалось собрать все свое мужество, чтобы выговорить:

— Софи, я серьезно подумал насчет нас с тобой и…

Она мгновенно поняла, что сегодня победа будет не за ней.

— Софи, нам надо перестать встречаться.

Я смотрел на ее лицо и понимал, что ее знаменитая уверенность испарилась, что она беззащитна, что ее жизнь рушится словно карточный домик.

— Но почему? Мы же любим друг друга…

— Почему? И ты еще спрашиваешь? Да потому, что пять лет назад, когда я был совершенно свободен, ты меня бросила, а за эти пять лет я начал новую жизнь. Потому, что именно ты тогда все погубила, ты с самой первой нашей встречи играла мной, как тряпичной куклой, ты использовала мою любовь. Пять лет назад я хотел умереть, мне было плохо так, что дальше некуда. Я был зол на тебя, я смертельно тебя любил, да и теперь ничего не изменилось, но на этот раз ты проиграла.

Я не мог справиться с рвущимся из меня потоком слов. Я любил и ненавидел ее. Она сама была во всем виновата.

— Тогда я боялась, я боялась потерять себя в нашей любви, я не понимала, куда иду. Мне всегда необходимо было управлять собственной жизнью, а тут у меня почва уходила из-под ног. Ты слишком меня любил.

Я был вне себя от ярости, но старался сдерживаться.

— Да разве можно слишком любить?

— Мне надо было многое сделать, и я это сделала, но я все время думала о тебе. Зачем, по-твоему, я написала тебе в Лос-Анджелесе? Я прекрасно могла обойтись Майком и провести всю оставшуюся жизнь на австралийском пляже. Но это было сильнее меня, мне необходимо было тебя увидеть, услышать твой голос, почувствовать тебя в себе.

— Ты просто чудовище. Ты хочешь сказать, что намеренно сломала нашу жизнь, что воспользовалась мной ради собственного душевного равновесия?

Тон нашего разговора все повышался. Я оглянулся на бармена, хорошо меня знавшего, но тот деликатно делал вид, будто ничего не замечает.

— Что же нам теперь делать, Жюльен?

Я несколько секунд помолчал.

— Я люблю тебя, Софи, как никогда не любил ни одну женщину, но я не могу к тебе уйти, я не имею права причинять боль Орели. Я люблю ее, может быть, меньше, чем тебя, и по-другому, но, говоря твоими же словами, это сильнее меня. Ты сама тогда сбежала, из-за тебя мы упустили случай стать счастливыми, а на этот раз я от тебя ухожу.

Я впервые почувствовал ее растерянность, ее страх. Глаза наполнились слезами, но она изо всех сил сдерживалась. Ох уж эта гордость женщины с характером… Что за чушь!

— Софи… Я уверен, что рано или поздно мы соединимся, и уже окончательно. Где? Когда? Каким образом? На какой планете? Понятия не имею. Но я убежден, что наши дороги еще пересекутся. А пока мы должны проститься.

Расставание было мучительным. Мы в последний раз поцеловались и разошлись в разные стороны. Обернувшись, я увидел, что она плачет. Я и сам плакал.

* * *

Потянулись бесконечно долгие недели. Я страдал. Мне было плохо без Софи, я ни на минуту не мог перестать о ней думать и молил небо о том, чтобы эта мука наконец закончилась.

Ко всему прочему, Гастон рос, и я страшно дергался из-за того, что вижу его гораздо реже, чем хотелось бы. Я решил во что бы то ни стало вернуть Орели и использовал для этого все возможные средства и уловки. Ален и Пьер стали моими эмиссарами, я вновь заручился поддержкой возненавидевшей было меня тещи, а еще я теперь обеспечивал большую часть доходов ближайшему цветочному магазину.

А Орели лишь измывалась:

— Если хочешь вернуться в мою жизнь, ты должен это заслужить.

Господи! Наши разговоры сводились в основном к моему долгому монологу, Орели слушала не перебивая, потом выдавала какую-нибудь гадость и на прощанье целовала в лоб. Это было жестоко и унизительно, но приходилось держаться. Поначалу мы виделись каждые две недели, а звонил я ей раз в десять дней, но постепенно набрал темп и звонил уже через день, а встречались мы раз в неделю. Три месяца мы так развлекались, потом в один прекрасный день Орели снова заговорила о совместной жизни.

— Откуда мне знать, что ты снова мне не изменишь, откуда мне знать, что ты действительно меня любишь, и как ты мне докажешь, что забыл ее?

— Слушай…

— Помолчи, пожалуйста. Откуда мне знать, что ты не сорвешься, если эта шлюха снова объявится?

От слова «шлюха» рот наполнился горечью, но я не осуждал Орели. Ведь что бы я там ни говорил, чем бы ни клялся, она права: у меня нет ни малейшей уверенности в том, как я поведу себя, снова увидев Софи.

Растоптав меня окончательно, Орели согласилась вернуться. По этому случаю я поделился с ней намерением купить дом в пригороде, начать в нем новую жизнь и увеличить нашу семью.

Небосклон опять прояснялся.

11

Девяносто восьмой год оказался удачным, известность моя росла, контракты становились все более выгодными, личная жизнь устоялась, и даже воспоминания о Софи словно бы затуманились, хотя забыть ее не получалось. Правда, мысли о ней теперь были примерно такими: как я мог впутаться в подобную историю, когда дома у меня было все: и любовь чудесной женщины, и сын, на которого я нарадоваться не мог? И в довершение всех счастливых обстоятельств у нас появился загородный дом — двухэтажный, большой, 250 квадратных метров. Именно о таком я и мечтал. Камин в каждой комнате, и земли вокруг столько, что пришлось нанять садовника, хотя вот это, последнее, меня как раз и не радует, потому что мне всегда казалось, что лучший отдых и идеальный способ разрядиться — работа в саду. И действительно — в тех редких случаях, когда мне удавалось этим заняться, я напрочь забывал обо всем, кроме цветочков и прочих растений, с которыми в это время возился. Вот вам, кстати, одна из проблем, что возникают у людей вместе с деньгами: деньги превращают хобби тех, у кого их больше, в работу для тех, у кого их меньше. Ладно, грех жаловаться, все-таки это мелкая, мельчайшая неприятность, и она была у нас единственной — в доме поселилось счастье.

Мы с Орели обставляем наш дом — дом для жизни и развлечений — с огромным удовольствием. Орели обожает соединять современные вещи со старинными, а меня, собственно, никто и не спрашивает. С тех пор как мы переехали в Рюэй-Мальмезон, у нас каждые выходные гостят друзья. Для правоверных горожан вроде Алена тут деревня. Ален с самого начала поставил мне условие: «Послушай, старик, я смогу к тебе приезжать только с ночевкой».