Сэр Исаак пристально посмотрел на него.

— Скажите, когда вы в последний раз спали?

— Прошлой ночью, если не ошибаюсь, — он проснулся в лощине, однако не мог точно сказать, спал ли он там. Говоря по правде, он вообще не был уверен в том, что с ним произошло и тем более почему.

— У вас такой вид, будто вы вовсе не ложились. Могу поклясться, что вы еще и не ели. Идите-ка прогуляйтесь, подышите свежим воздухом, перекусите. А я побуду здесь.

Фолкнер отказался:

— Я не могу оставить ее.

— Этим вы ей не поможете. Я вполне могу посидеть рядом с ней. Если понадобится, тотчас же дам знать. Идите же.

Фолкнер все еще сомневался. Он понимал, что сэр Исаак абсолютно прав. От того, что он, превозмогая усталость, будет сидеть у постели Сары, той не будет никакой пользы. Он почему-то страшился уйти, оставить ее даже на минуту.

— Вскоре стемнеет, — сказал старик. — Посидите на солнышке, пока еще не поздно. Обдумайте все хорошенько.

Солнечные лучи даже сквозь окно щекотали лицо. Вокруг царил удивительный покой. Фолкнер поднялся и легонько дотронулся пальцами до щеки Сары. Она была такой прохладной по сравнению с его теплыми ладонями. Ее легко можно было принять за мраморную статую, так тихо и неподвижно лежала она.

Что же, вскоре это может быть единственным, что останется от нее, если он не предпримет ничего.

— Постараюсь не задерживаться, — пообещал он.

Фолкнер вышел в сад. Здесь было очень тихо. Лишь малиновка промелькнула среди аккуратных рядов трав, уже поднимающих свои головки над жирной землей, спряталась в зарослях тиса, отделяющих грядки. Больше не шелохнулась ни единая ветка, не дрогнула травинка.

Присев на каменную скамью, он попытался ни о чем не думать. Возможно, если ему удастся это, решение придет само. Но как он ни старался, ему не удавалось отогнать мысли. Они переплетались друг с другом, вызывая в его памяти череду образов. Сара в лощине возле ручья. Сара на холме Сильбери. Сара улыбается, слушая его. Сара в его объятиях. Над ним. Бледная в лунном свете.

Он вспоминал ее то чопорной и правильной, даже некрасивой, какой она показалась ему вначале. То она являлась ему олицетворением чувственности, играя в океане страсти, словно рыба в воде. То — лучезарно-живой, светящейся от счастья. Она протягивает ему лимонное печенье. Смеется его шутке. Нежно треплет гриву Негодяя. Заставляет Фолкнера вспоминать и рассказывать о похождениях юности, о которых до этого он не обмолвился никому. Она сделала его счастливым, она заставила его тосковать о ней. Она вдребезги разбила неприступную стену, которую он тщательно, но, как оказалось, тщетно, возводил вокруг себя многие годы. Она превратила в явь самые несбыточные мечты. Он не мог позволить ей ускользнуть, исчезнуть из его жизни. Но не знал, как ее остановить. Здесь, в саду, на пороге дня и ночи, он ждал, отчаянно надеясь услышать долгожданный ответ.

Миссис Дамас принесла ему миску ячменного супа с говядиной. Суп был очень вкусный. Фолкнер выхлебал его до последней капли, доел хлеб.

Он почувствовал себя несколько лучше, увереннее. Не слишком, разумеется. Однако достаточно неплохо, чтобы, наконец, продумать дальнейшие действия. Если ему было суждено отыскать свой единственный путь во мраке непонимания происходящего, что ж, пусть все исполнится. Несмотря на то, что было сказано и пережито ими вместе, он почти не знал Сару. Ему было известно, что она прожила всю жизнь в этом доме. Что родители ее давно умерли. Что она пользуется большим уважением у себя в деревне. Кроме этого — абсолютно ничего. Пришло время узнать о ней больше.

Он обернулся и взглянул на дом. Это было радующее взгляд сооружение. Основательное, но не мрачное. Собственно, в нем не было ничего необычного. Но что там говорил сэр Исаак о каком-то старом фундаменте?

Фолкнер встал и по гравийной дорожке направился к боковой двери. Солнце за его спиной клонилось к закату. Из-за горизонта выползала темная туча, застилая собой яркие закатные краски. В доме было прохладно и тихо. Из кухни слышались приглушенные голоса и звон посуды, но прислуги не было видно. Фолкнеру только того и надо было.

Дверь в дальнем конце коридора выходила на лестницу. Ступени вели вниз. Он стал спускаться по ним и очутился в небольшом, но хорошо обустроенном винном погребе. На столике у нижней ступеньки лестницы лежали огниво и свеча. Фолкнер зажег свечу.

В углу погреба, наполовину скрытый рядами винных бочонков и ящиков, в полу виднелся лаз, достаточно широкий, чтобы в него можно было пролезть даже толстяку.

Фолкнер посветил вниз и обнаружил, к собственному удивлению, узкие каменные ступени, ведущие в темноту. Он не колебался ни секунды. А просто начал спускаться. Воздух становился заметно более холодным и сырым. Пламя задрожало. Он испугался, что свеча может погаснуть. Однако через мгновение язычок пламени снова стал ярким и выровнялся. Фолкнер смог оглядеться по сторонам. Он находился в помещении, которое, судя по всему, занимало всю длину дома. Потолок был очень низким. Фолкнеру приходилось слегка пригибаться, чтобы не удариться головой. Вокруг виднелись каменные своды и скамьи вдоль стен. Ближе к середине дома в полу выдолблено прямоугольное углубление, обложенное со всех сторон камнем. Уж не римская ли это купальня, о которой упоминал сэр Исаак?

Фолкнер нагнулся над обломком колонны. Взволнованный открытием, он обнаружил на камне слова, которые без труда прочел: «Fata obstant» — «Боги противятся».

Противятся чему? Неужели они задумали стереть с лица земли эту древнюю виллу и всех, кто живет на ней? Это была довольно-таки мрачная мысль, но она прекрасно вписывалась в его теперешнее положение. Римляне пришли и ушли. Как и другие, кто побывал в этих краях на протяжении бесконечных веков. А вот Хаксли остались здесь, в этом месте. Они были неотъемлемой частью Эйвбери.

А что еще говорил сэр Исаак об этом доме? Что в нем имеется еще более древний колодец, построенный еще в доримские времена. Вполне правдоподобно. Остатки римской купальни совершенно однозначно свидетельствовали о том, что здесь есть вода. Фолкнер двинулся дальше в темноту. Пол стал покатым. Язычок пламени свечи трепетал и вздрагивал. Фолкнер остановился и прислушался. Вот оно. Совсем рядом. Еле слышно журчит вода. Он почти на ощупь подошел еще ближе. И понял, что достиг своей цели. Наконец-то он различил очертания каменного колодца. Где-то чуть ниже вспыхнуло отражение пламени свечи. Фолкнер остановился и поставил свечу на камень. Он зачерпнул ладонями воды из источника. Вода была холодной и вкусной. Он медленно отпил несколько глотков.

Напившись, сел на влажный пол, вслушиваясь в окружающую его тишину, нарушаемую лишь тихим и ласковым лепетом источника да редким звоном капель, падающих в чашу колодца с потолка.

Лишь постепенно до него дошло, что он здесь не один. С камня на него сурово смотрели глаза. Неведомый мастер умелой рукой высек мужественные черты лица. Голова была увенчана оленьими рогами. Рогатый бог. Супруг самой Матери-земли.

Затаив дыхание, Фолкнер провел пальцами по каменному изображению. Он ощущал силу, уверенность и вдохновение мастера, с которыми было высечено изображение. А еще было ощущение чего-то, не поддающегося объяснению. Камень оказался теплым. Кровь жарко и бешено понеслась по жилам.

Тихо, тоном, средним между требованием и мольбой, Фолкнер проговорил:

— Отдай ее мне!

Неясный шепот прошелестел во мраке. Порывом сквозняка загасило свечу.

ГЛАВА 27

Он испугался. Мрак грозил задушить его. Давил со всех сторон неясным ужасом, наваливался неимоверной тяжестью, от которой он задыхался. Фолкнер попытался подняться на ноги, но не мог. Казалось, земля притягивала его, тело стало непомерно тяжелым. Раньше он никогда не испытывал страха перед закрытыми помещениями. Это нередко случается с людьми, но с ним такого не было никогда. Теперь этот страх придавил его, сковал. Инстинктивно он прикрыл голову руками, защищаясь. Ему казалось, что вот-вот обрушатся своды. Он будет погребен здесь под каменными обломками навсегда.

Стук сердца отдавался гулким эхом в ушах, он ничего не слышал, только чувствовал, каким натужным и прерывистым стало дыхание. Самообладание, которым до сих пор он так гордился, было готово изменить ему, оставить его. Только мысль о Саре заставила его справиться со страхом. Ему нужно вернуться к ней в спальню. Ему необходимо выбраться из подвала и вернуться к…

Из подвала? Но вокруг него не было каменных стен и сводов. Не было перед ним и колодца. Он лежал, скорчившись, на высоком холме, лицом к реке. И если не считать его собственных хриплых прерывистых вздохов, похожих на рыдания, вокруг было удивительно тихо. День стоял прохладный. Небо заволокли плотные облака. Судя по всему, было раннее утро.

Медленно Фолкнер поднялся на ноги и огляделся. У него было странное чувство, будто тело принадлежит вовсе не ему. Понадобилось какое-то время, прежде чем он осознал, что стал чуть ниже ростом и поуже в плечах. Он не привык ощущать себя таким.

Кроме того, на нем не было верховых бриджей, рубашки и сапог, в которые он был одет в тот день. Он был обнажен до пояса и облачен в одни только штаны до колен из мягкой оленьей кожи. Кожа была покрыта ровным бронзовым загаром. С плетеного пояса свисали кожаные ножны. Ухватившись за рукоятку, он вытянул клинок. Лезвие кинжала было красноватым и тускло поблескивало. Фолкнер нахмурился. Такого оружия он отродясь не видел. Он потрогал пальцем лезвие, проверяя, хорошо ли оно заточено. Оно было довольно острым. Но все равно он недоумевал, почему у стали такой странный цвет. Неожиданно он догадался, что, вполне возможно, это вовсе не сталь. Он водворил клинок на место и посмотрел по сторонам, пытаясь определить, где находится. Ему стало не по себе от развернувшейся перед его взором картины. Он ясно различал Эйвбери. Но не деревню, которую так хорошо изучил за эти несколько дней. Каменное кольцо посреди деревни ему еще ни разу не доводилось видеть таким. Скорее всего, оно уже давно не представало в таком виде перед человеческими глазами.