Он по-прежнему спал.

«Какой он все-таки добрый», — подумала она. Хотя все время пытается доказать ей, что в нем нет доброты. Она отвернулась и с грустью взглянула в окно. Небо чуть-чуть посветлело, будто рассвет исподтишка подкрадывается к ночи, чтобы застать ее врасплох. В доме проснутся еще не скоро.

Сегодня они похоронят Дейви Хемпера. Будут продолжать поиски убийцы, посягнувшего на мирную и тихую жизнь Эйвбери. Это будет нелегкое время.

Но сейчас с ней этот утренний час, безмолвный и таинственный, хранящий в себе будущие радости и невзгоды. Кровать слегка скрипнула под ней. Сара затаилась. Однако он опять не пошевелился, и она облегченно вздохнула.

Ее пальцы нежно пробежали по его груди вниз, словно она хотела проверить, что же будет. Он был теплым, даже горячим, а она вся дрожала, будто замерзла.

Очень осторожно, затаив дыхание, она слегка приподняла простыню. И тотчас же из ее груди вырвался невольный глубокий вздох.

По-видимому, накануне она устала до изнеможения и даже не заметила, что на этот раз он разделся полностью. И действительно, оказалось, что его панталоны переброшены через спинку стула возле ее туалетного столика. Конечно, мужчина тоже имеет полное право на удобство и спокойствие, разве не так? Хотя, судя по всему, спокойствие быстро оставляет его. Разве так может быть, он же спит глубоким и безмятежным сном? Удивительно. Природа изобилует потрясающими чудесами. Сара несколько привыкла к зрелищу, представшему ее глазам. И решила, что все это довольно привлекательно и явно наполнено некой животворной энергией.

— Ой!

Мир перевернулся. Только что она сидела, созерцая мужские тайны, достоинства и загадки природы. А в следующее мгновение оказалась распростертой на кровати. Все с тем же мужчиной, которого она рассматривала, но уже удобно устроившимся у нее между ног. И, конечно, с природой, которая заявила о себе.

— Ты не спишь? — спросила она совершенно не к месту.

Он улыбнулся, глаза сверкали в полумраке комнаты.

— И ты тоже…

Она понимала, что обязана сказать что-нибудь о приличиях, об ответственности, о чувстве долга — о чем угодно. Но, единственное, чем были в эти минуты заняты мысли, — это незнакомое до этого мгновения чувство прикосновения его тела. Они еще ни разу не были так близки, как сейчас. Их разделял только тончайший батист ее ночной сорочки.

Ощущения поглотили ее, она еле дышала. Несомненно, он понял, чего ей хочется. Он слегка приподнял Сару и сорвал с нее рубашку. Причем проделал это с такой легкостью, которая не могла не изумить и не восхитить. Явно, что это был результат довольно частых упражнений.

Времени у них было в обрез. День подкрадывался неслышно. А вместе с ним и окружающая их жизнь, полная забот и тревог. Он отыщет убийцу. И уедет. А она останется. Но сейчас у них в запасе есть крупица вечности. Они могут наслаждаться и радоваться вместе.

Его бедра двигались в порывистом ритме, словно приглашая ее с собой. Он негромко застонал, склонив темную голову к ее груди. Ласкал и целовал ее соски. От прикосновений его языка и губ она вздрагивала. Это было наслаждение, граничащее с мучительной болью. Она вскрикнула, крепче прижимаясь к нему всем телом.

— Небесный Отче, упокой душу Дэвида Френсиса Хемпера. Дай его матери утешение, дабы перенести горе. Дай его соседям душевное спокойствие перед величием твоей воли. Дай всем нам свет, дабы увидеть путь праведный. И мужество, дабы следовать по нему в дневных трудах, согласно твоей воле. Этого мы просим, обращаясь к тебе. Аминь.

Помощник викария поднял голову. Вид у него был усталый, но решительный. Миссис Хемпер тихо плакала. Ее поддерживали деревенские женщины. Слезы неслышно катились по сморщенным щекам.

В груди у Сары ворочался холодный колючий комок, он словно крушил любую надежду, оставляя одно только горе. Но где-то глубоко под ним, в темном и мрачном уголке ее души, вскипали ярость и гнев.

Она подняла голову, подставила лицо моросящему дождю. Кто-то закашлялся. Из-за спины Эдвардса вперед вышел сутулый старик. Это был доктор Джеффри Гольбейн, их викарий, отошедший от дел. Он собрался с силами, покинул постель, чтобы исполнить свой долг при погребении. Он не возражал, чтобы заупокойную службу провел его молодой преемник. Однако ему хотелось сказать свое слово.

Все молча и напряженно ждали. Будучи молодым давным-давно, чего большинство присутствующих уже не помнили, Гольбейн относился к исполнению своих обязанностей без особого рвения. У него была добрая душа. Зато сам он был человеком, увлекающимся науками. И отдавал своим научным занятиям больше времени, нежели духовной жизни прихожан. Такое положение устраивало жителей деревни. Но теперь они, как зачарованные, смотрели мимо молодого помощника викария на старика, который неожиданно вырос перед ними. Они слегка недоумевали, пытаясь догадаться, что же он хочет им сообщить.

— Среди нас поселилось зло, — заявил Гольбейн напрямик и без всяких экивоков. Голос звучал удивительно твердо для человека преклонного возраста. — Это дьявольское порождение не в одночасье появилось среди нас. Когда-то мы заботились о процветании и чистоте наших душ более, нежели о плотских потребностях. Мы не боялись смотреть в глаза вечности, помня о своем месте в ней. Любой человек мог тогда с легкостью отвернуться от богатства и соблазнов земной жизни, ради того, чтобы обрести счастье в Господней любви. Увы, все изменилось.

Он посмотрел в открытую могилу, где стоял простой дубовый гроб.

— Все чаще и чаще мы думаем теперь о том, что имеем, а не какие мы есть. О человеке судят по его собственности. Ничто не кажется нам более важным, нежели успех, процветание и богатство.

Он поднял голову, посмотрел на собравшихся неожиданно сурово и жестко.

— Знайте одно: в Судный день вы предстанете пред очами Господа в наготе своей. И там вас не защитит ни богатство, ни положение. Если в вашем сердце не найдется иной любви, кроме любви к самому себе, вы погибнете.

Он набрал воздуха, и голос его немного смягчился:

— В душе своей Дейви Хемпер был добрым пареньком. Однако он попал в ту же самую западню, которая грозит нам всем. Так давайте же молить Господа, чтобы он был милосердным к Дейви и к нам тоже.

После такого заявления наступила тишина. Доктор Гольбейн казался особенно бледным и немощным, будто проникновенная речь лишила его последних сил. Он тяжело опирался на трость. Лицо стало землисто-серым, дыхание — надрывным. Эдвардс обнял его одной рукой, тихо зашептал что-то на ухо, чтобы успокоить. Он повел старика по дорожке к выходу с кладбища. Остальные последовали за ним. Женщины приготовили в домике миссис Хемпер поминальный стол, но Сара решила, что ей не стоит туда идти. Вместо этого она прошмыгнула по узкой тропке, которая вела за деревню.

Дождь не особенно беспокоил ее. Она слишком глубоко сосредоточилась на том, что сказал Гольбейн. На протяжении многих лет, пока он был викарием, она не могла припомнить ни единого случая, чтобы он так пламенно говорил о чем-либо. Совершенно ясно, что смерть Дейви потрясла его до глубины души.

Но был ли он прав? Неужели жители Эйвбери действительно утрачивали некую существенную часть своей натуры, уступая требованиям современности? Неужели они все настолько погрязли в заботах о благополучии и материальном благоденствии, что их души начали развращаться, поддавшись мирским искушениям?

«Зло», — сказал доктор Гольбейн. Но она уже устала слышать это слово. Как часто им клеймят любого, кто оказывается попросту непохожим на других. Она вспомнила Дейви. Теперь он лежит в могиле. А когда-то это был веселый, добродушный парень. И он, неожиданно, по чьей-то злой прихоти, превратился в безжизненный и холодный труп. Она вспомнила о цыганах на залитой кровью земле. О поваленных каменных глыбах. О строителе Томе Робинсоне. О его пренебрежении ко всему, что было до него. О сэре Исааке, бодро вышагивающем среди руин. В его уме странным образом уживались, ожесточенно споря друг с другом, просвещенность и склонность к мистике.

За спиной хрустнула ветка. Она даже не обернулась, а просто укрылась от дождя под пышной кроной дуба, глядя с улыбкой на вымокшее, раскисшее поле. Неожиданно на нее снизошло чувство глубокой телесной радости, которое стало теперь столь же естественным, как дыхание.

— Тебе плохо? — спросил Фолкнер. Она продолжала смотреть на раскинувшиеся перед ними поля.

— Сейчас все пройдет. Я просто не ожидала от Гольбейна такой речи.

— Мрачный тип.

— Раньше он был совершенно другим. Может быть, виной тому день и обстоятельства, — однако ей было хорошо известно, что все не так. Сказанное Гольбейном, звучало слишком прочувствованно и выстрадано, чтобы быть результатом одного-единственного случая.

— Ты замерзла, — заботливо сказал Фолкнер, он взял в свои большие ладони ее руки. Нежно погладил сквозь тонкие темные перчатки. Она надела их, как того требовали обстоятельства. Ее наряд сегодня был сдержан и строг. Зато щеки светились румянцем. Ей было немного совестно, но ничто не могло погасить радость, которая расцвела в ее душе.

— Криспин отведет сэра Исаака в гостиницу, — сообщил Фолкнер.

Сара кивнула, прижавшись к нему. Она совершенно не поняла, когда и каким образом снова оказалась в его объятиях.

— Пойдем домой, — предложила она таким тоном, как будто они знали друг друга много-много лет. Сейчас не хотелось задавать себе ненужные вопросы о том, как чудовищно непостижим далекий и недоступный для нее мир, в котором обитает он.

В доме никого не было. Вся прислуга и миссис Дамас отправились на поминальный ужин. Фолкнер развел огонь в камине. Сара, тем временем, как заправская хозяйка, подогрела суп. Они поужинали вместе. Не потому, что были очень голодны, а просто, чтобы немного придти в себя и побыть вместе.

— Ходдинуорты приглашены завтра к ужину, — сообщила Сара.

— А я?

— Если чувствуешь, что твое присутствие необходимо.