И все же он не мог выбросить из головы мысли о ней, то и дело рисуя в воображении, как она отдыхает, купается, сидит в задумчивости. Он мог представить дюжину, сотню, тысячу подобных образов. Но ни один из них, ни на йоту, не был близок к действительности. Ибо образам не доставало либо чайника, либо внутренних усилий дабы не запустить им в некую известную самонадеянную голову.

ГЛАВА 17

— Моя дорогая, — несколько свысока заговорила маркиза Ходдинуорт. — Я безмерно рада, что застала вас дома. Если верить вашей экономке, такое случается не слишком часто.

«И сейчас было бы точно также, — подумала Сара. — Не вздумай миссис Дамас отлучиться куда-то на несколько минут».

Вернувшись, Сара была несказанно рада, что сумела прошмыгнуть в дом незамеченной. И наслаждалась одиночеством лишь до того мгновения, пока, по глупости, не отозвалась на стук в дверь. И тотчас же оказалась лицом к лицу с дамой, которая представляла в Эйвбери высшее общество.

Справедливости ради, следует заметить, что маркиза вовсе не была дурнушкой. Ей удавалось сохранить лоск избалованной светской дамы. Таковой она являлась с рождения и поэтому стремилась вернуться в Лондон. А до этого счастливого дня ей приходилось довольствоваться окружением, которое, при других обстоятельствах, она сочла бы недостойным своей особы.

— Надеюсь, вам понравился дом? — поинтересовалась Сара. Она изо всех сил сжала ручку чайника, чтобы только не поддаться соблазну, не запустить им в сторону гостьи. Менее получаса она провела в обществе маркизы. Но и этого оказалось достаточно. Она и без того была внутренне напряжена. И едва не сорвалась. Именно тогда, когда больше всего на свете, ей нужно было одиночество, она вынуждена терпеть присутствие женщины, которую, правдами и неправдами, предпочитала избегать. Что еще хуже, Элизабет Ходдинуорт была достаточно умудренной и рассудительной в житейских делах. Поэтому нельзя было исключать возможность, пусть даже самую малую, что маркиза может запросто заподозрить Сару. И догадаться, что с Фолкнером ее связывает не просто конная прогулка по окрестностям Эйвбери. Тем более, ясным весенним днем.

— Дом весьма даже… приемлемый, — выдавила маркиза, сделав короткую паузу, давая этим понять, что он показался ей каким угодно, только не таковым. — Собственно говоря, Хаксли и Ходдинуорты состояли в дальнем родстве.

Сара уже не могла припомнить всех его подробностей. Но и этого оказалось достаточно, чтобы предоставить в пользование семье маркиза ее собственность за пределами деревни, не решая при этом такой приземленный вопрос, как арендная плата. Ничего не поделаешь. Сара отнесла это на счет христианской благотворительности, надеясь, что Ходдинуортам скоро удастся вернуть себе былое состояние. Но неужели при этом она обязана терпеть и хищный взгляд маркизы, и ее саркастическую улыбку? При виде кузины ей на ум приходила изголодавшаяся тигрица.

— Лучшее, что можно сказать о сельской жизни, — продолжала Элизабет, — что она, в высшей степени, спокойная и размеренная.

Сара сочла это утверждение чудовищно далеким от истины, однако воздержалась от комментариев. Рано или поздно, ее гостья дойдет, наконец, до цели своего визита. И если просьба окажется хотя бы частично приемлемой, Сара, не колеблясь, согласится выполнить все, что угодно.

Лишь бы эта Элизабет поскорее убиралась отсюда восвояси.

— Я хочу, чтобы меня представили этому Деверо.

Чашка дрогнула в руке Сары, кипяток плеснулся на пальцы, она этого даже не заметила.

— Что вы сказали?

— Что слышали. Он здесь, и вы с ним познакомились. И вот теперь я желаю сделать то же самое. Вернее, если быть точной, я хочу, чтобы мы все — Джастин, я и лорд Харли были ему представлены.

Лорд Харли, маркиз, был супругом Элизабет на протяжении вот уже тридцати лет. И тем не менее, она всегда обращалась к нему с предельной официозностью. В этом ощущалась изрядная доля презрения. Они не ладили между собой. В Лондоне у них была возможность избегать общества друг друга. Поэтому их насильственная близость в Эйвбери не могла не сказаться на их и без того натянутых отношениях.

— Понятно, — пробормотала Сара. На самом деле ей вовсе не было понятно. Однако Элизабет не стала тратить время, чтобы получше просветить ее по данному вопросу.

— У вас нет ни малейшего понятия, что это за персона.

— Он — доверенное лицо герцога Мальборо.

— Господи, и, по-вашему, это все? Безусловно, Деверо пользуется у герцога доверием. Но это только начало. Говорят, он самый талантливый человек во всем Лондоне. И конечно, самый беспощадный. Горе тому, кто осмелится перейти ему дорогу. О его богатстве ходят легенды. Его влияние безгранично. Кому дано предугадать, в какие выси его занесет?

«Туда, куда он сам захочет», — подумала Сара, но придержала язык. Элизабет вздохнула, снисходительно набираясь терпения, и продолжала:

— Я прекрасно понимаю, что это выше вашего разумения. Но попытайтесь же, наконец, понять, что Деверо — весьма значительная фигура. Одно его слово может сотворить чудеса. И если он согласится пойти нам навстречу, мы тотчас же вернем себе все: богатство, положение в обществе, имя, наконец…

— Можно подумать, что он сам Господь-бог.

— Издевайтесь, если хотите. Но все равно это так. И то, что Деверо оказался здесь, для нас редкое везение. Будет величайшей глупостью не воспользоваться таким шансом.

— А почему вы решили, что я смогу вам помочь? — спросила Сара, стараясь не выдать себя.

— Вы с ним знакомы.

— Но и Джон Морли тоже знаком. Вы бы могли попросить его оказать вам такую услугу, — это было жестокое предложение. Она сразу же пожалела о сказанном. Однако терпение ее было на пределе. Она чувствовала себя совершенно незащищенной, уязвимой со всех сторон. Ее неожиданно охватила слабость, в душу закрался страх. И все потому, что маркиза завела разговор о Фолкнере.

— Но это же абсурд! Ведь вы — благовоспитанная женщина. Сами не без положения в обществе. Ну, или, что здесь таковым называется. Он согласится выслушать вашу просьбу.

— Неужели?

— Ну, ради Бога, Сара, что с вами такое? Вы же прекрасно знаете, что он выслушает вас. В вас действительно есть привлекательность, несмотря на все ваши старания скрывать свои прелести…

Меньше всего на свете Сара была склонна к обсуждению столь щекотливой темы, какую же привлекательность обнаружит в ней для себя несравненный сэр Уильям Фолкнер Деверо.

— Боюсь, что буду вынуждена разочаровать и огорчить. Допустим, мне удастся каким-то образом представить вас. Однако можно ли надеяться, что он согласится помочь?

— Да, шансы невелики, — согласилась Элизабет. Она слегка ссутулилась, понурила голову. Однако через мгновение снова гордо выпрямилась. — И все же, игра стоит свеч. И, — добавила она еще энергичнее, — не думайте, что мы требуем от вас невозможного. Одного слова, сказанного им на ушко нужным людям, будет более чем достаточно.

— Мне кажется, вы несколько переоцениваете его возможности, — сказала Сара.

— Ничуть, моя дорогая, ничуть. Как можно переоценить могущество? — убеждала Элизабет. — В конечном итоге, это самое главное, понимаете?

Фолкнер сказал Саре, что его многие опасаются. И судя по всему, это утверждение не было преувеличением. А еще он рассказал, как юношей, пусть неосознанно, страдая от одиночества, уязвленной гордости, обид, поставил перед собой цель — добиться для себя места в жизни. И тот юноша осмелился ослушаться отца, пославшего его в матросы. Он сумел начертать свой курс. И до сих пор внутренне переживает утрату дорогого друга. Друга, который, умирая, помог ему выбрать единственно правильный путь.

А еще он умел купать лошадей солнечным утром. Лежать на склоне холма, наслаждаясь весенним днем. И дарить ей величайшую paдость, о которой она до этого дня не могла и мечтать.

И еще он спрашивал ее о любви.

Непростой человек, ничего не скажешь. И к тому же, оказывается, опасный.

Сара поставила чайник и взглянула в окно — мимо Элизабет, мимо тонких белых занавесок, которые слегка колыхались от ветра, мимо сада с его высокой стеной. Она вспомнила округлые холмы и глубокие затененные лощины того единственного мира, который был известен только ей одной.

Еле слышно она сказала маркизе:

— Я сделаю все, что в моих силах.

День, начавшийся с вручения корзины, завершался тем же самым. Миссис Дамас объясняла Саре:

— Я поставила для сэра Исаака горшочек с запеченными мозгами. Пусть он намазывает их тонким слоем на хлеб. Это поможет ему встать на ноги.

— Не сомневаюсь, — согласилась Сара и взялась за ручку корзины. Она была почти такой же тяжелой, как и утренняя. Однако чуточку легче. Сара поставила ее на пол у двери, сняла с крючка шаль, надела капот, подняла корзину, вышла из дома и торопливо зашагала по дорожке, опасаясь, как бы не передумать.

Она распрощалась с Элизабет, пообещав той, что не станет откладывать ее просьбы в долгий ящик. По дороге ей не встретилось ни единой живой души. Все жители в этот час благоразумно сидели за ужином. Небо было по-прежнему ясным. Дни стали заметно длиннее. Многие после ужина снова выйдут в поле и на огороды, чтобы поработать до наступления темноты. Если ей повезет, никто и не заметит, будучи занят своими делами, куда и откуда она направляется.

В общем зале гостиницы никого не оказалось. Дневная карета уже отъехала. Пассажиры разошлись по своим делам. Огородные работы шли полным ходом, и местные жители не засиживались здесь подолгу. В это время в делах Морли наступило затишье, и он использовал каждую минуту, занимаясь своим любимым делом — с превеликим усердием начищал кружки.

— Добрый вечер, — поздоровалась Сара, переступив порог.

Он оторвался от кружки, недовольно хмыкнул и мотнул головой в сторону боковой двери.

— Если вы к сэру Исааку, то он вышел прогуляться во двор. Хотя, вот уж не понимаю, как может человек его возраста рисковать своими легкими?