— Прекрати! — выдыхаю сквозь смех.

— Никогда.

Но он прекращает, и я тоже резко перестаю смеяться, внимательно задрав голову.

— Это был дверной звонок? — спрашиваю, заинтригованная. Никогда раньше не слышала этот звук.

— Полагаю, что так. — Миллер кажется таким же заинтересованным, как я.

— Кто это может быть?

— Ну, давай выясним, — он снимает мою руку с рукоятки ножа и кладет его параллельно разделочной доске, после чего отпускает меня. Потом он быстро и деловито убирает рабочее пространство, поднимает мои сложенные трусики и футболку.

Он берёт меня за руку и быстро проходит по квартире. Спустя секунды мы стоим в его гардеробной, я снова слышу дверной звонок, и он бормочет себе под нос что-то о помехах. Он натягивает чистые, черные боксеры и, фактически, начинает перебирать дурацкие футболки, пока где-то вдалеке снова и снова верещит дверной звонок. Я стою и молча наблюдаю за тем, как он становится всё злее и злее к моменту, когда надевает футболку. Он берёт мои руки и целует костяшки пальцев.

— Прими душ. — Быстрый поцелуй в лоб, и он исчез, оставив меня стоять, словно статуя, посреди его гардеробной в компании собственного любопытства. Оно накрывает меня и, не готовая оставаться наедине с этим сводящим с ума чувством, я надеваю трусики, футболку и тихонько следую за Миллером, его длинные, сильные ноги быстро доносят его к входной двери.

Когда он открывает дверь, от него волнами исходит агрессия, и она как будто преумножается, когда его взору открываетсятот, кто там стоял. Мне не видно, высокий силуэт Миллера закрывает обзор, но, судя по холоду, исходящему от застывшей фигуры Миллера, мы не хотим видеть этого человека.

— Сейчас ты можешь свалить на хер, или остаться и доставить мне удовольствие, позволив переломать все кости в твоем теле. — В его голосе абсолютная ненависть. Пугающая. Кто там? Вижу, как вздымается спина Миллера, и как из его ушей буквально валит пар. Он в любой момент слетит с катушек. Господи Боже, он что, не слышал ничего из того, о чём мы говорили? Он просто не может это контролировать.

— Я остаюсь.

От этого мужского голоса сердце пускается вскачь. Он ищет меня? Пальцы Миллера сжимаются в кулаки, от чего вздуваются вены на его руках. Блин, он готов напасть. Я подхожу ближе, решая — вмешаться или остаться в стороне.

— Как пожелаешь, — отвечает Миллер небрежно, как будто только что не угрожал убить нашего гостя.

— Я желаю, чтобы ты отвалил, чтобы моя девочка могла рассуждать трезво, без твоего на неё влияния.

Миллер наступает. Угрожающе и целенаправленно. Моя тревога усиливается так же, как учащается стук сердца.

— Я скажу только раз, — шипит он, сжимая и разжимая кулаки. — Я никогда не заставлю Оливию делать то, чего она не хочет. Она принадлежит мне. И понимает это. Я понимаю, и ты, блять, тоже должен это понимать. Если я куда-то и уйду, она уйдет со мной.

Я нахожу в себе смелость и подхожу к Миллеру, рукой провожу по его спине, после чего обхожу его и спиной прижимаюсь к его торсу. Меня встречают синяк под глазом, отёкшая щека и разбитая губа.

— Грегори, — выдыхаю я нервно, чувствуя, как от Миллера исходят все виды беспокойных волн. Спиной ощущаю, как он напряжён. — Ты в порядке?

Взгляд карих глаз смягчается при моём появлении, черты лица практически расслаблены.

— Просто потрясающе, — шутит он, посылая Миллеру двусмысленный взгляд. — Нам надо поговорить.

Сильная ладонь накрывает заднюю часть моей шеи и начинает её поглаживать. Если это попытка хоть сколько-нибудь избавить меня от волнения, то она с треском провалилась. Оно клубится во мне бесконтрольно. Ничто его не уменьшит и не устранит.

— Ну, так говори, — приказывает Миллер.

— Наедине, — шипит Грегори, убивая во мне всю надежду на то, что он пришел сюда, чтобы исправить все с Миллером. Чувствую себя беспомощной.

— Ад покроется льдом быстрее, чем я оставлю Оливию наедине с тобой.

— Боишься, что она тебя оставит?

— Да. — Быстрый, жестокий, честный ответ Миллера шокирует меня и, очевидно, Грегори тоже, потому как в ответ он не говорит ничего.

Взгляд Грегори изучает меня несколько задумчивых секунд, прежде чем он подбирает слова:

— Хочешь поговорить наедине? — спрашивает он так, что каждая мышца в моем теле костенеет. Хочу. Я не боюсь того, что он мне скажет или что он попытается убедить меня оставить Миллера, что вполне вероятно. Это будет пустой тратой сил, к настоящему времени Грегори должен это понимать. Он был избит дважды за своё нежелательное вмешательство, и довольно сильно. Он, конечно же, не пойдёт на третий раунд. — Ну? — подталкивает он, когда я продолжаю стоять, молчать и обдумывать, как с этим совладать. Или совладать с Миллером.

Моё непроницаемое лицо вдруг смотрит на Миллера, потому что он развернул меня в своих руках. Вся ярость и волнение ушли, сейчас его взгляд ясный и сосредоточенный.

— Хочешь побыть минутку наедине со своим другом?

Я в шоке. В абсолютном шоке. Киваю, не в состоянии вытолкнуть из себя ни слова. Миллер тоже кивает, сделав глубокий вдох, и, наклонившись, целует меня в нос, при этом ладонью обхватив заднюю часть моей шеи. Он готов дать кому-то возможность вмешаться?

— Я в душ, — говорит он тихо. — Используй столько времени, сколько понадобится. — Такое нехарактерное проявление заботы приводит меня в замешательство, и я знаю, что Грегори тоже слегка ошарашен. Я практически чувствую его состояние по удивленному, громкому биению сердца. Я почти кивнула, когда в голову приходит мысль, как некомфортно будет Грегори находиться в квартире Миллера. И мне тоже, если уж на то пошло. Миллер, притаившийся где-то в другой комнате и готовый наброситься в любой момент, услышав то, что ему не понравится, совсем не поспособствует моему спокойствию.

— Мы пойдем в кофейню, — произношу менее уверенно, чем мне хотелось бы, сердце обрывается, когда Миллер с обеспокоенным взглядом начинает качать головой. — Я буду с Грегори, — добавляю, глядя на него умоляющими глазами, хотя и не веря, что это его убедит. Грегори, должно быть, задается вопросом, что происходит. Я просто не могу подсунуть ему новости про сталкера, не в свете всего уже сказанного. — Пожалуйста, — поражённо сутулюсь.

Спор в его голове очевиден и ясен, всё написано на его лице.

— Ладно, — соглашается он нехотя, практически сбивая меня этим с ног. Его ласковый взгляд оставляет меня и ужесточается, когда он смотрит на Грегори. — Я верю, что ты будешь оберегать её с той же заботой и вниманием, с каким это делаю я.

Я кашляю, поперхнувшись, и изумлённо пялюсь на его совершенно спокойное лицо, понимая, что он получит точно такой же взгляд от Грегори. На самом деле, он не высказывает причин. Я его понимаю. Чувствую. Я вижу его за этой безразличной маской и самоуверенными словами. Но больше не видит никто.

— Чего? — спрашивает Грегори, в голосе явно слышится веселье вперемешку с раздражением.

Миллер дёргается, сузив глаза.

— Я не люблю повторяться.

— Какого хера! — смеётся Грегори. — Где ты, на хрен, откопала этого недоумка?

— Грег! — выдыхаю, разворачиваясь к нему, и спиной прижимаюсь к груди Миллера, предотвращая неминуемое.

— Ой, да перестань ты уже, пожалуйста!

— Я сломаю твою грёбаную шею! — рычит Миллер, яростным взглядом прожигая дыры в моём избитом друге.

— Хватит! — кричу с бешеным всплеском рук. — Просто… хватит! — Есть миллион слов, которые я хочу бросить в эту неразбериху, какие-то в сторону Грегори, что-то в сторону Миллера, но, не желая усугубить всё ещё больше, я делаю несколько успокаивающих вдохов и в поисках терпения закрываю глаза. — Грегори, подожди на кухне, — жестом руки показываю, где это. — Миллер, идём со мной, — хватаю его за руку и тяну за собой. — Я буду через десять минут, — кричу через плечо, не давая ни одному из них шанса противоречить. Я не оставлю их наедине. Иначе я вернусь к морю крови и разбросанным костям.

— Я подожду в холле, — выплёвывает Грегори, и я слышу злобный хлопок дверью, сотрясающий стены.

Миллер шипит, заставляя меня замереть на месте:

— Он только что хлопнул моей грёбаной дверью? — Взгляд дикий, он разворачивается, лицо искажено отвращением. — Он, блять, просто хлопнул моей дверью!

— Миллер! — кричу, вставая перед ним. — Спальня! Сейчас же! — Я сорвалась, ярость скручивает желудок, кровь приливает к лицу. Теперь ему придётся успокоиться. — Не заставляй меня повторять! — Меня трясёт. Я дошла до грани с этими двумя, ведут себя, как бульдоги, позволяющие своему эго затмевать то, что действительно важно. Меня! — Я иду выпить кофе с Грегом!

— Ладно, — говорит он, выглядя мрачным. — Но если хоть один волосок на твоей голове пострадает к тому времени, как ты ко мне вернешься, я за свои действия не отвечаю.

— Я буду в порядке, — ято со мной случится?

— Ему лучше в этом удостовериться, — фырчит он.

Что?

— Говоришь, как самодовольный придурок!

— Оливия, — он наклоняется ко мне нос к носу, глаза горят страстью, мои же горят раздражением. — Ты знаешь, что я чувствую к людям, которые вмешиваются, и ты знаешь, что я чувствую, когда они тебя расстраивают. Я не только сломаю ему хребет, если ты пострадаешь физически, я сдержу это обещание, если он тебя расстроит.

Я драматично сутулюсь. Намеренно, просто чтобы он увидел, как он меня раздражает.

— Слишком много думаешь, — шепчет он, ладонью накрываю мой затылок и притягивая к себе, уничтожая жалкое остававшееся между нами расстояние и сплетая наши губы.

— Я не буду слишком много думать, — обещаю, позволив ему высосать из меня всю злость. Теперь это в прошлом. — Но после всего, через что ты заставил меня пройти за прошедшие двадцать четыре часа, Миллер, я выпью кофе со своим другом.

Чувствую, как он надувает губы.