— Они нашли нас. Ввели в работу. Но я, ко всему прочему, был красив, я был хорош. Так что, они вытащили меня из низов и использовали самые мои ценные качества. Гламур и секс. Я делаю им баснословные деньги. Эксклюзив.
Всё во мне немеет, словно жизнь вытекает из моего тела, по мокрой коже ползут жуткие мурашки. Это происходит слишком часто. И я лишена дара речи. Вытащили из низов?
— Ты мой эксклюзив, — не могу придумать, что ещё сказать, кроме как заверить его в моих чувствах, заставить почувствовать себя больше, чем просто ходячей, разговаривающей машиной для получения удовольствий. — Ты мой особенный, но особенный, потому что красивый и любимый, а не потому что даришь мне крышесносные оргазмы. — Небрежно целую его затылок, крепче прижимая к себе.
— Но в этом тоже есть своя заслуга, так ведь?
— Ну… — я не могу этого отрицать. То, что он заставляет меня чувствовать физически, потрясающе, но это даже близко не стоит с тем, что он заставляет меня чувствовать эмоционально.
Он издает смешок, раздражая меня, не потому что здесь нет ничего смешного, а потому что я не вижу его улыбку.
— Можешь уже признать это, Ливи.
Поворачиваю его лицо к себе и вижу эту яркую мальчишескую улыбку.
— Ладно, да, но люблю я тебя по другим причинам, нежели чем за твои сексуальные способности.
— Но я хорош. — Улыбка становится еще ярче.
— Самый лучший.
Его улыбка мгновенно исчезает:
— Тони звонил мне.
Я снова напрягаюсь. Каждой клеточкой. Камеры были выключены, но Тони видел меня. Он всё рассказал Миллеру? Я не уверена, хотя то, как Миллер сорвался той ночью у «Ice», могло с легкостью заставить его молчать. Миллер изучает меня, оценивая реакцию. Я должно быть выгляжу виноватой, как последняя грешница.
— Я…
— Не говори мне, — он отворачивается от меня. — Я, вероятно, захочу убить.
Мой взгляд мечется по ванной комнате, я мысленно благодарю всех богов за решение Миллера отключить все камеры. Ненавижу себя за такую реакцию и ненавижу то, что он всё знал наперёд. В попытке отмахнуться от чувства вины и мыслей Миллера я задаю свой следующий вопрос.
— А Кэсси?
— Я убедил их взять её со мной.
Хочу обидеться на него за эту просьбу, но сожаление останавливает.
— Эксклюзивность даёт мне силу, власть. — Он вздыхает. — Я сам выбираю клиентов, назначаю устраивающие меня встречи и устанавливаю свои собственные правила. Одно из них — не прикасаться. Им не надо было трогать меня, чтобы достичь своей цели, а мне осточертело быть вещью. Поцелуи — это очень личное. — Он снимает с себя мои ноги и поворачивается, нависая надо мной. Привычным движением руки убираю с его лба непослушную прядь волос. — Ощущать чей-то вкус — это личное. — Он подтягивается повыше и языком врывается в мой рот, со стоном нежно покусывает мои губы. — В секунду, когда я впервые ощутил твой вкус, я понял, что ввязываюсь, во что не должен. Но ты так чертовски хороша.
Я ногами обвиваю его бёдра, меня пробивает острое желание, а в голове вертится вопрос, смогу ли я когда-нибудь его отпустить. Думаю, сейчас я понимаю его чуточку больше. Не считая нашей ужасной встречи в отеле, он никогда не делал ничего, кроме преклонения мне. Он позволяет мне прикасаться и целовать его. Он хочет близости со мной.
— Кто эти «они»? — спрашиваю напротив его рта. Непонятные слова Тони вдруг становятся ясными. Он знает. Знает, кто «они».
— Я скорее умру, чем представлю тебя им, — он прикусывает мою губу и пропускает между зубами. — Именно поэтому мне нужно, чтобы ты мне доверилась, пока я с этим разбираюсь. — Взгляд умоляющий. — Сможешь сделать это для меня?
— С чем разбираешься? — мне это совсем не нравится.
— Много с чем. Я прошу тебя, умоляю, не бросай меня. Я хочу быть с тобой. Всегда. Только ты и я. Мы. Теперь это всё, что я вижу, Оливия. Всё, чего я хочу. Но я знаю, что они сделают что угодно, чтобы забрать тебя у меня. — Подняв руку, он кончиками пальцев проводит по моей щеке, а подушечкой большого пальца поглаживает мою нижнюю губу. Он подотчётный кому-то — кому-то нехорошему. — Я задолжал им.
— Что задолжал? — Абсурд какой-то!
— Они забрали меня с улиц, Ливи. Им, им я обязан жизнью. Я делаю им очень большие деньги.
Не представляю, что сказать, и уж точно, не могу понять, как «они», кем бы эти они ни были, могут удерживать его в этом мире вечно. Пожизненные обязательства — это слишком высокая цена. Они не могут ожидать этого.
— Я ни с кем не занимался сексом с тех пор, как встретил тебя, Оливия. Скажи, что веришь мне.
— Я тебе верю. — Даже не колеблюсь. Я доверяю ему.
— Я знаю этих женщин. Не могу дать людям повод задавать вопросы. Не могу позволить им узнать о тебе.
Когда слова обретают смысл, появляется осознание, и внутри зарождается паника.
— Как же та женщина в «Quaglino’s»? — Я помню её лицо: шок, восторг, а потом самодовольство. Он говорила, что не болтушка. Только я не верю.
— Я знаю слишком много грязи о Кристал, и она это понимает. Здесь беспокоиться не о чем.
Даже не собираюсь спрашивать, что это за грязь. Не хочу знать.
— Тони и Кэсси, - напоминаю ему. Я не доверяю Кэсси, ни капли.
— Мне нет нужды беспокоиться, — он абсолютно убеждён, и я не уверена, лучше мне от этого или хуже. Связан? Закован? Умрёт прежде, чем представит меня этим людям? Тони и Кэсси знакомы с этими людьми, и им известны последствия наших отношений.
Но сколько людей видели нас вместе? Мы были в клубе, в магазине и в парке. Взгляд мечется повсюду.
— Нас мог увидеть кто угодно, - мой голос звучит взволнованно, что нормально, потому что так и есть.
— Я ликвидировал последствия там, где было необходимо.
— Подожди! — смотрю на Миллера. — Тот раз, когда ты нашёл меня в больнице.
Он вспоминает, это понятно по выражению дискомфорта на его лице, и всё же я не даю ему шанса подтвердить это или опровергнуть.
— За нами следили, так ведь? Ты бросил машину и увёл нас в метро, потому что за нами следили. — Сколько же раз за нами следили? Сколько раз следили за мной? — Им уже известно обо мне?
Миллер вздыхает:
— Есть признаки. Я был неосторожен. Показал тебя. Я думал… — он молчит несколько секунд, но ни к чему не приходит.
Признаки? Мне не нужны разъяснения. Мой наивный мозг всё прокручивает.
— Я разбираюсь со всеми, кто может что-то рассказать.
— Как?
— Не спрашивай, Оливия.
Я поджимаю губы, чувствуя себя обманутой.
— Та женщина видела меня в твоей квартире.
— Знаю.
— Так, что ты ей сказал?
Он вдруг отводит от меня глаза, так что я придерживаю его за подбородок и надуваю губы:
— Я сказал ей, что ты заплатила.
— Что? — Выдыхаю. — Ты сказал ей, что я клиентка?
— Ничего другого не оставалось, Оливия.
Качаю головой, не веря своим ушам. Я выгляжу так, будто способна платить за секс? Вздрагиваю, когда в уже измученной голове вспыхивают картинки тысячи долларов на обеденном столе.
— Что случилось после ухода Софии прошлой ночью? Что изменилось с момента возвращения в постель к утру? — Он абсолютно закрывается, без предупреждения и причин.
— Она кое-что сказала. Заставила меня слишком сильно задуматься. — Он выглядит пристыженным, и он чертовски прав, потому как точно за это не раз меня отчитывал. — Она указала на мои обязательства.
Обязательства? В моей чертовой голове вихрь мыслей.
— А сегодня что случилось? — Это я обязана знать. Сегодня, кажется, слишком много очевидных открывающихся мне истин, хотя Миллер, как будто, целенаправленно их умалчивает.
Он опускает глаза:
— Я сам себе ужаснулся.
— Почему?
— Если раньше с теми женщинами я был суровым, то теперь я могу быть по-настоящему опасным. Я могу им действительно навредить.
Я хмурюсь, приподнимая его лицо, и вижу в его глазах страх, он только подпитывает мой собственный.
— Почему?
Он делает глубокий, успокаивающий вдох и выпускает из легких весь воздух вместе со следующими словами:
— Потому что, глядя на любую из них, я вижу только причину, по которой не могу быть с моей сладкой девочкой. — Он даёт мне пару мгновений переварить его слова. Я знаю, что он имеет в виду. — Я вижу источник помех.
Я поджимаю губы, и без того воспалённые глаза наполняются слезами.
— Не могу рисковать, беря их, когда вижу только это. В итоге они умрут. Но, что важнее, я не могу поступить так с нами.
С моих губ срывается тихий всхлип, и он прижимается ко мне всем телом, окутывая со всех сторон, руками я изо всех сил вцепляюсь в его мокрую спину.
— Тебе нужно меня скрывать, — хнычу я, ненавидя холодную действительность жизни Миллера.
— Не хочу. — Он губами прижимается к моей шее и нежно посасывает кожу. — Но они всё усложнят, а я должен тебя защищать. Я пытался оставить тебя, знаю ведь, что должен уйти, но я слишком сильно тобой очарован.
Я улыбаюсь грустно:
— А я слишком очарована, чтобы тебе позволить.
— Я всё исправлю, Оливия. Просто не бросай меня.
Я чувствую в себе силы и решительность, и я отдам это Миллеру:
— Никогда, теперь я буду тебе поклоняться, — заявляю, поворачиваясь к нему лицом. Я не знаю, что впереди, и это пугает, но жизнь без Миллера приводит меня в ужас. У меня выбора, кроме как довериться ему и тем поступкам, которые он посчитает правильными. Он знает этих людей. Мне стоит бояться не только женщин. — Смакуя, без спешки, — шепчу я.
Он не спеша обращает ко мне своё лицо:
— Спасибо.
А потом он поглощает меня долгим, неспешным, чувственным поцелуем, наши языки мечтательно переплетаются, когда он, подняв меня, усаживает к себе на колени.
— Я хочу боготворить тебя, — бормочу ему в рот, чувствуя, как он переходит к своим штучкам поклонения.
"Одна отвергнутая ночь" отзывы
Отзывы читателей о книге "Одна отвергнутая ночь". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Одна отвергнутая ночь" друзьям в соцсетях.