— Так-так, — слышу ее спокойный голос, пока сама, ссутулившись, сбегаю. Знаю, что она меня увидела, и все же крохотная, глупая часть меня надеялась, что я бесшумно отпрыгнула до того, как ее глаза-бусинки меня заметили.

Ошибка.

Теперь я чувствую себя любопытной Варварой, тогда как это она посреди ночи ворвалась в дом Миллера. Она тоже собирается дать мне его визитку и сказать, чтобы я ее сохранила? Предложит поделиться? После всего, я могу содрать с нее шкуру.

— Что? — от голоса Миллера я напрягаюсь еще больше.

— Ты не говорил, что не один здесь, дорогой.

— Не один? — Он кажется сбитым с толку, и, понимая, что полностью раскрыта, я возвращаюсь, чтобы ответить за свои действия, как раз в тот момент, когда Миллер оборачивается, чтобы понять, что так привлекло внимание его гостьи. — Ливи. — Стул со скрипом проезжает по мраморному полу, когда он резко встает.

Чувствую себя неловко и глупо, стоя, закутавшись в плед, с растрепанными волосами и босыми, нервно переминающимися, ногами.

Миллер на грани, что неудивительно, а вот женщина в его кухне выглядит заинтересованной, расслабленно облокотившись на спинку стула с бокалом вина у красных губ.

— Так мы теперь встречаемся дома? — фыркает она.

Миллер игнорирует ее и подходит ко мне, поспешно разворачивает в своих руках и осторожно подталкивает к выходу из кухни.

— Позволь мне отвести тебя в постель, — шепчет он.

— Одна из них? — спрашиваю, позволяя себя увести. Я уже знаю, что так. Могу сказать это по ауре превосходства вокруг ее уверенной персоны и по дизайнерской одежде.

— Да, — отвечает он натянуто. — Я избавлюсь от нее и приду к тебе.

— Почему она здесь?

— Потому что позволяет себе лишнее.

— Это я вижу, — соглашаюсь.

— Дорогой! — ее кокетливый высокомерный голос производит тот же эффект, что и тот, последней клиентки Миллера. Я напрягаюсь в его руках, и он напрягается тоже. — Не прячь ее из-за меня.

— Я ее не прячу, — выплевывает он через плечо, выпрямляясь. — Я буду через минуту, София.

— Буду ждать с нетерпением.

Только при упоминании ее имени и ее последующих высокомерных словах я замечаю ее акцент. Определенно европейский. Он смутный, но заметный. Она как та женщина из ресторана «Quaglino’s», разве что наглее и самоувереннее, я не думала, что такое вообще возможно.

Приведя меня в свою комнату, он отбрасывает чистые покрывала и опускает меня на постель, нежно укладывая, целует в лоб.

— Засыпай.

— Ты надолго? — спрашивая, чувствуя себя некомфортно от того, что он возвращается к той женщине. Она нахальная. Мне она не нравится, и уж точно не нравится мысль о том, что она страстно желает Миллера.

— Ты в моей постели и обнажена. — Он убирает с моего лица волосы и кончиком носа трется о щеку. — Хочу мое с моей привычкой. Прошу, дай мне с этим разобраться. Я вернусь так скоро, как только смогу. Обещаю.

— Ладно. — Я отказываюсь прикасаться к нему, потому что отпустить, когда он будет уходить, слишком тяжело. — Сохраняй спокойствие, пожалуйста.

Он понимающе кивает. Еще один поцелуй в губы, и он уходит из спальни, оставив меня наедине с темнотой и мыслями — нежеланными мыслями, мыслями, которые, если я слишком сильно уйду в них, сведут с ума.

Слишком поздно.

Я кручусь и ворочаюсь, прячу голову под подушку, сажусь и прислушиваюсь в ожидании волнительного и желанного возвращения Миллера, внутри закипает злость. Но когда слышу щелчок дверной ручки, ложусь обратно, делая вид, что не провела последние десять минут, сводя себя с ума мыслями о правилах, запретах, наличных деньгах и волнуясь о самообладании Миллера.

Приглушенный свет проникает в комнату и, спустя всего несколько секунд, Миллер прижимается к моей спине, отодвигает мои волосы, открывая шею, и приветствует дорожкой влажных поцелуев вдоль горла.

— Привет, — шепчу, переворачиваясь, наконец счастливая увидеть перед собой его лицо.

— Здравствуй, — он ласково целует меня в кончик носа и глади по голове.

— Она ушла?

— Да, — он отвечает кратко и убедительно, но больше не говорит ничего, меня это устраивает. Хочу забыть, что она вообще здесь была.

— О чем ты думаешь? — спрашиваю после долгих минут тишины, протянувшейся между нами, ему, кажется, и так хорошо, но я разрушаю ее, вырываясь из мыслей о ночных посетителях.

— Думаю о том, как мило ты смотришься в моей постели.

Улыбаюсь:

— Ты едва меня видишь.

— Я хорошо тебя вижу, Ливи, — возражает он тихо. — Я вижу тебя повсюду, куда бы ни посмотрел, неважно, темно или светло вокруг.

Его слова и теплое дыхание, согревающее кожу лица, полностью меня успокаивают:

— Тяжело?

— Немного.

— Помурлычь мне.

— Я не делаю этого по требованию, — возражает он, выглядя немного смущенным.

— Можешь попробовать?

Он раздумывает несколько секунд, а потом прижимает меня к своей груди, подбородком прижимаясь к моей макушке.

— Ты слишком на меня давишь.

— Давлю помурлыкать?

— Да. — Просто соглашается, вместо мурлыканья целуя мои волосы. Это хороший компромисс, но как только нас окутывает тишина, и мы теряемся в мире спокойствия и уюта, держа друг друга, он выполняет мою просьбу и начинает тихонько мурлыкать, от этого звука я погружаюсь в глубокий, спокойный сон.

***

— Ливи. — Его тихий шепот будит меня, и я пытаюсь перевернуться, но ничего не выходит. — Оливия.

Открываю глаза и вижу искрящийся взгляд синих глаз, его щетина стала еще отчетливее.

— Что?

— Ты проснулась, — он приподнимается на локтях и прижимается ко мне своим стояком, обозначая свое неслабое возбуждение. — Мы можем? — Возможность получить удовольствие от преклонения в стиле Миллера будит меня так, как будто Биг Бен зазвонил прямо у кровати.

— Презерватив, — выдыхаю.

— Сделано. — Его рука опускается вниз по бедрам, между ног, с тихим довольным вдохом встречаясь с моей разгоряченной влажностью. — Видела обо мне сны? — спрашивает он уверенно, упираясь рукой в матрас и отстраняясь.

— Может, и так, — говорю безразлично, а потом он толкается в меня, и все попытки казаться не впечатленной одним этим движением вылетают в трубу. — О-о-о, — стону, тянусь руками и пальцами ласкаю кожу на его шее. Потрясающее чувство наполненности им отправляет меня за грань удовольствия — точно так, как обещал Миллер.

Мне и правда снился он. Снилось, что это навсегда, не только на жизненном пути, но и за его пределами тоже — жизнь совершенной пунктуальности по вечерам, особенно когда он занимается со мной любовью. Я ставлю на задний план требовательную натуру. Она всегда будет меня очаровывать, но гораздо сильнее этого то, что я безвозвратно, безоговорочно, до боли в него влюблена — не важно, кем он был, чем занимался и насколько чертовски сильно он зациклен.

Танец наших тел за гранью удовольствия. Он смотрит на меня с абсолютным обожанием, с каждым расчетливым движением бедер все больше и больше укрепляя мои к нему чувства. Я вся горю, меня трясет, с губ ему в лицо срывается тяжелое, рваное дыхание, а мои руки скользят вниз по его покрытой испариной шее.

— Я до отчаяния сильно хочу тебя поцеловать, — шепчет он, толкаясь глубже, сдерживаясь и тяжело дыша. — Так отчаянно, но я глаз не могу оторвать от твоего лица. Мне нужно тебя видеть.

Инстинктивно сжимаю внутренние мышцы, чувствуя в себе его сильную, уверенную пульсацию.

— Боже, Ливи, ты бы и совершенство заставила устыдиться.

Хочу ответить ему, но вся моя концентрация уходит на то, чтобы двигаться в такт его искусным движениям бедер, каждое уверенное и безупречное, каждый толчок сильный и контролируемый. Бабочки в моем животе готовы двинуться вниз, взорваться и свести с ума всепоглощающими ощущениями, и это не просто физика. Сердце тоже пылает.

Меня вдруг переворачивают, и я оказываюсь на его согнутых в коленях ногах, снова и снова чувствуя, как он меня заполняет:

— Ты идеально мне подходишь, — рычит он, медленно закрывая глаза. — Единственное, что когда-либо было совершенным в моей жизни, — это ты.

Находясь в состоянии эйфории, я все же пытаюсь понять, что он имеет в виду, особенно как человек, помешанный на точности.

— Я хочу быть для тебя идеальной, — заверяю, прижимаясь к нему всем телом, и прячу лицо в изгиб его шеи. — Хочу быть всем, что тебе нужно. — Нет причин этого говорить. В такие моменты, как этот, я вижу расслабленного и спокойного мужчину, не напряженного и замкнутого или непредсказуемого и опасного. Если я смогу забрать некоторые из этих атрибутов из спальни и внести их в жизнь Миллера, когда он не преклоняется мне, тогда я буду делать этого до конца моих дней. Середина вчерашнего дня была идеальным началом.

Отстраняясь и глядя ему в глаза, я, как будто загипнотизированная, вцепляюсь в его волосы и двигаюсь туда, куда он меня ведет. Сила, которую он источает своей нежностью, невероятна, темпы и масштабы его движений сносят крышу. Он выдыхает, прижимаясь к моему лбу своим.

— Сладкая, ты такая и есть. — Он наклоняет голову и обрушивается на мой рот, поцелуй страстный, наши языки сталкиваются и кружат, он, не переставая, приподнимает меня и на себя насаживает. — Ты слишком особенная, Ливи.

— Как и ты.

— Нет, я фальшивка. — Его бедра поднимаются, вырывая из нас обоих одновременный стон. — Боже! — он стонет, поднимаясь на колени, без особых усилий удерживая меня прижатой к нему. Я опускаю голову, вцепляясь ему в спину, в попытке удержать равновесие сцепляю лодыжки. — Не прячь от меня свое личико, Ливи.

Голова слишком тяжелая, я не в вилах ее удерживать по мере того, как давление внутри меня увеличивается и закипает. Я вот-вот взорвусь.

— Близко.

— Прошу, Ливи. Позволь мне смотреть на тебя, — он произносит эти слова с ленивой улыбкой. — Пожалуйста.