Анари Хони - Одна осень одного королевства

Она прижала к груди похолодевшие руки, медленно теряя ход размышлений. Сквозь заволакивающий взгляд неровный туман она увидела снежные хлопья. Белые обрывки облаков медленно спускались с небес, залетая в распахнутые окна и кружась над улицами. Они падали медленно и неуверенно, будто выбирая лучшее место для своего приземления, но ни одна снежинка не достигала серой городской брусчатки. Все они таяли в воздухе, не касаясь земли. Первому снегу не суждено было лечь сегодня на улицы святого города. Мари смотрела на холодные льдинки, летящие с неба, и видела, как в их короткой жизни отражается её собственная. Не успевшая ещё начаться и утвердиться, жизнь таяла на глазах, покидая немеющее тело.

Девушке успело почудиться, что кто-то произносит её имя совсем рядом, когда сознание её окончательно потухло, и окружающий мир погрузился во всепоглощающий, леденящий парализованную душу мрак.

– Я уж подумал было, что близится конец, и пламя, яростно бушуя, обвило дом! Огонь трещал, плевал и сыпал искрами! – вагант спрыгнул с помоста к расступившейся толпе зрителей. – Но мы надежды не теряли и шли бесстрашно вглубь пожара!

Бернд скептически усмехнулся и поднёс к губам шалмей, присоединяясь к создаваемому Дитом и Фридом, нагнетающему загадочное настроение, музыкальному сопровождению.

– Скрывать не стану, – продолжил Франц, сощурившись и окинув хитрым взглядом толпу, – я искал прекрасную графиню в клубах густого дыма, но к удивлению своему, увидел самого правителя! В лучах осеннего светила занёс клинок он над поверженным маркизом! Но что случилось? Окрашен кровью на груди его наряд! Вот, пошатнувшись, король упал… – парень вновь взобрался на помост, продолжая рассказ чуть тише, так что все зрители невольно наклонились ближе, стараясь не упустить и слова из захватывающей истории. – Что было делать? Наш епископ (святой отец, да будут небеса благоволить ему покуда светит солнце над землёю грешной) мне помог бесчувственного Вильгельма (а я могу правителя так фамильярно называть его указом) вынести из пламени пожара. Минутой позже вышли Дит и Фрид, – Франц демонстративно наклонился, указывая рукой сначала на одного, затем на другого музыканта. – На их плечах висел поверженный, едва живой маркиз. Он был спасён дабы с позором быть представленным суду и заточенье получить до самой смерти страшной, за преступления свои несчётные, в темницу. И я метался меж Вильгельмом раненным и домом, пламенем объятым, хотел бежать на поиски графини, как агнец заколотой врагом! Но наш герой отважный пусть и юный, – вагант отошёл, открывая зрителям покрасневшего Бернда, – не щадя себя, в ожогах жутких, вынес на руках из дыма ангела едва живого! Как иронично это было, ведь наши голубки, возлюбленные ныне король и королева, чудом были спасены и оба ранены в одно и то же место. Одной рукой раненья получив, обоих шпага пощадила и краем сердца не коснувшись. Вы спросите: «Судьба ли это?». А я отвечу: «Провиденье!». Наш старый Вендэль и гадалка Зиби спасали жизни молодых влюблённых, покуда было это нужно, и передали в руки врачевателей надёжных. За подвиг наш король и королева, с момента как оправились от ран, и по сей день благоволят вагантам скромным, и путь в фамильный замок нам открыт, – он вопреки словам о скромности горделиво выпрямил спину. – Теперь вы знаете, друзья, как вышло так, что выжила графиня. В сей были, так на ложь похожей, ни слова я, поверьте, не приврал. О том спросите вы кого угодно – хоть стражников, хоть слуг, а хоть послов. Любезную Амелию, что ныне в замке пребывает с Верном. Ах, слышали бы вы, как весело смеялись графиня и король, проведав, что оба знали советника с младенческих времён, лишь клича разными барона именами. Всем был милорд как Северин знаком, лишь мать, жена и юная графиня его Верном звали. Но я ушёл в подробности иные, которых и не должно оглашать, вернёмся же к истории, друзья. Ещё один её участник в тени остался незаслуженно у нас. Что с Аделардом, спросит кто-то из толпы, и я отвечу! Наш бывший герцог жив и по сей день! Не удивляйтесь, братцы. В своём имении, в дали от города и шума, Ребекка с дочерью ведёт за ним уход. Был герцог ранен не смертельно, но отнялось у бедолаги всё, что было ниже головы, – Франц иронично усмехнулся, не скрывая отсутствия всякой жалости к судьбе недавнего правителя. – Сейчас он принял покаяние и вынужден терпеть заботу от своей супруги, а ведь она, по совести признаться, святая женщина, раз сохранила хоть частицу сострадания к мужчине, что так долго отравлял ей жизнь. Потише, братцы, – поднял руку вагант, чтобы утихомирить загудевшую в негодовании толпу. – Хочу я вашу ненависть и гнев немного остудить! Когда правителя нечестного впервые доктор посетил, в открытых мыслях, к смерти уж готовый, мужчина прошептал: «Я погубил довольно жизней невиновных, чтоб заслужить три вечности в аду». Почувствуйте его повинные слова и отпустите с миром. Да будет всем известно так же, что узнав о заточении сына, был Аделард повержен в скорбь и наконец узрел, каким чудовищем маркиза воспитал. Оставим же вершение судеб их героям, рассказывать о них не хватит целой жизни. Откланяться нам время всё ж велит, ведь ждут в Сэфпейсе при дворе ваших покорных слуг, где принц Готье – сын короля Стефана вот-вот с миледи Эмили во храме венчан будет! Мы вслед чете правителей Ладлера последуем к сему событию причастье возыметь!

Франц резко и глубоко поклонился, улыбка наслаждения громкими рукоплесканиями толпы расплылась по его лицу. Ваганты завершили свой концерт в очередном из городков Ладлера, поднявшего наконец измождённое лицо от избитой тяжестью рухнувшей тирании земли и впустившему в самую свою душу свежий ветер перемен.

Близился конец зимы, и тёплое дыхание юга уже гнало ручьи в речушки и озёра оживающей страны, леса готовились окрасить сотни тысяч крон деревьев во все оттенки зелёного, и птицы стройными клиньями уже летели к местам гнездовья из-за моря.

Жизнь здесь не била ключом и не замирала, она текла размеренно и тихо, как этого сейчас больше всего хотелось людям, ещё не до конца поверившим, что всё случившееся этой осенью в стране, им не приснилось в затянувшемся ожидании свободы.

Осыпающийся мелкой крошкой камень старинной лестницы с тихим шорохом, разнёсшимся эхом во мраке, покатился вниз по ступеням. Дрожащий круг света медленно плыл по заплесневелым стенам, не видевшим ни разу света дня. Тяжёлая дверь в самом дальнем углу западного крыла королевского замка, неприметная и хорошо спрятанная в лабиринте коридоров, была закрыта и осталась позади, а в ореол неясного свечения огня попали прутья ржавой решётки темницы смертников. Дрожь пробирала до костей в сыром сумраке подземелья, наполненном едва различимым стрекотанием и шорохами кровососущих тварей, нашедших здесь себе приют.

В крошечном окошке, ведущем в вентиляционную шахту без выходов и входов, устроенную так, чтобы только немного света попадало в камеры в дневные часы через отсутствующую крышу, и никто не мог увидеть или услышать томящихся в них узников, уже почти не виделось лучей заходящего солнца. Холодный ветер короткими и вялыми порывами влетал в подвал, рассеивая затхлость этих стен. Опершись спиной на стену и положив голову на сжатые колени, обхваченные озябшими руками, во мраке дремал мужчина. Услышав звук шагов, он очнулся от тяжёлого забытья, потёр затёкшую шею, вглядываясь в темноту поворота лестницы, где едва заметно уже искрился на каплях стекающей по стенам желтоватой воды свет факела. Прищурился с нескрываемой, несломленной надменностью и ненавистью.

Мари молчала, подходя всё ближе к клетке, в которой томился теперь некогда пугавший её зверь. Болдер медленно поднялся на ноги, завидев, кто решился посетить его одиночество, встал в шаге от решётки, глядя на бывшую пленницу с вызовом. Ему претило то, что графиня добилась своего присутствия на суде и, несмотря на отвращение во взгляде, настойчиво требовала изменить приговор. Судьи тогда разошлись во мнениях, давая ему срок до смерти гнить в тюрьме Ладлера с ворами и убийцами или быть казнённым через отрубание головы на главной площади. Но Вильгельм, без лишних размышлений, по просьбе супруги дал указ бросить бывшего маркиза в темницу смертников, в ту камеру, где двадцать лет сидел его родной дед. Старик Джерион дожил-таки до дня, когда его клетка отворилась, и проводил теперь свои наполненные счастьем дни в имении Ребекки, что король оставил за ней и Фрок по доброте душевной. Болдера окутывала и распирала ярость лишь при мысли о том, как всё сложилось для его врагов. Да, сама судьба, похоже, стояла на стороне Вильгельма и Мари… Но её дерзкая защита в суде, а в том, что это была именно защита, Болдер не сомневался, выводила его из себя больше всего прочего. Она казалась мужчине унизительно милосердной.

– Ты пришла посмеяться? – спросил маркиз, когда девушка подошла к решётке так же на расстояние шага. – Удалось отомстить мне?