– Сам Господь послал нам ангела во избавление от гнёта беззакония, – произнесла женщина, крепче сжимая её руки. – Наши молитвы услышаны.

Мари пыталась сказать что-то в нелепое оправдание, которое казалось ей необходимым, но никто уже не слушал. Её быстро обогрели и накормили, приводя в чувства после почти бессонной ночи и пугающей дороги в одиночестве, затем девушку переодели в монашеское платье. Настоятельница вошла в комнату как раз, когда молодая послушница закончила поправлять одежду на задумчивой гостье. Она улыбнулась, с материнской любовью оглядев её, и рассказала, что вскоре за ней и ещё двумя монахинями придут стражники, что их отведут в собор Сантерры, где настоятельница с сопровождающими, должна будет наблюдать за коронацией маркиза, заявившего о своих притязаниях на престол. Одной из сопровождающих должна была стать Мари. На все её опасения, относительно того, что Болдер может узнать свою сбежавшую невесту, матушка Катарина качала головой и говорила, что Господь не оставит их. И раз уж он послал такое долгожданное чудо в её лице, то поможет и свершить необходимое для избранного Им пути.

Через час после рассвета шестеро стражников вошли под крышу обители. Спустя ещё пару минут, девять человек покинули монастырь.

Мари шагала за настоятельницей, спрятав руки в широкие рукава платья и не отрывая взгляда от тёмного подола юбки женщины, чинно идущей перед ней. Мысли уже не путались – все лишние покинули её голову, отметённые твёрдой верой в слова старушки, перекрестившей её перед самыми дверями святой обители. Те размышления, что остались, плыли стройной цепью в кристально чистом сознании. По коже блуждало странное ощущение покалывающего мороза, идущего от самого сердца, пронизанного непривычным пониманием собственной значимости, не дающей права на гордость, но требующей отдать все свои силы, все чувства, все надежды за право иметь эту значимость и исполнить своё предназначение. Мари с необъяснимой горечью принимала колкое смирение с мыслью, что она готова умереть за Вильгельма. Не как за мужчину, хотя она и была бы больше рада отдать свою жизнь за любовь, подобно героиням сказочных мотивов, но как за правителя, за короля, за спасителя для своей страны.

В памяти обрывками воспоминаний всплывали тусклые образы её родного дома, лица матери, старого учителя, но всё меркло перед ощущением невместимой громадности страны, в которой родилась и жила нелюдимая целительница. Неисчислимого множества людей, каждый из которых имел душу и сердце, наполненное чувствами. Что одна жизнь против тысяч? Песчинка в пустынном поле – не сыщешь, коли ветер понесёт её над сухой травой, не станешь оплакивать такую потерю, зачерпнув пригоршни земли под ногами. Для вечности и бескрайних просторов земных одна жизнь не значит ничего, но если жизнь эта будет отдана не напрасно, то один лишь поступок её обладателя может войти в века. Быть может и без славы, ведь мёртвых слава не волнует, но великими последствиями, которые будут расти и расти, как снежный ком, зародившись на одном лишь крохотном шаге, совершённом в благоговейном ужасе и трепетном восторге перед открывшимися глубинами незримых тайн времени. Пусть даже в масштабах всего света, даримого солнцем бренной земле, и этот ком покажется не более чем соринкой, носимой каждым порывом ветров-столетий, но для тысяч и тысяч песчинок, имеющих бессмертные души, эта соринка будет необозримой чередой свершений и чудес.

С этими мыслями Мари садилась в экипаж, сопровождаемый вооруженными всадниками, с ними она глядела на пейзажи продрогшего утреннего пригорода Сантерры и с ними же ступала на серую брусчатку главной площади, шагая к величественному храму, пронзающему чёрными крестами рассеивающийся туман. Размышления её прервались, лишь когда тяжёлое эхо шагов прокатилась по стенам собора, в который вошла вся процессия женского монастыря, и девушка осмелилась наконец оторвать взгляд от подола платья настоятельницы. Подняв глаза, она замерла, в немом восторге воззрившись на пронизанные светом поднимающегося над городом солнца витражи огромных окон, выстроившихся разноцветным рядом вдоль стен громадной церкви. Преломлённый утренний свет красивыми бликами ложился на белоснежные колонны, и в этом простом великолепии терялось всё богатое убранство храма, вся его вдумчивая высота, все многочисленные лица находящихся в нём людей. Мари готова была смотреть на открывшееся ей чудо вечно, но покрывшую былые размышления туманную пелену мгновенно разогнал громкий голос глашатая, объявившего о появлении в просторном зале его светлости.

Девушка опомнилась, взглянула в секундной растерянности на лицо настоятельницы и тут же, вспомнив все разговоры прошедшей ночи, склонилась в глубоком поклоне, стоя во втором ряду встречающих маркиза важных особ. Она не видела, как усталый и раздражённый мужчина чинно прошествовал вдоль рядов людей, преклонивших перед ним колени в немом и трусливом подчинении. Не видела и была счастлива не быть замеченной своим несостоявшимся женихом. Образ его и без лишнего напоминания стоял перед глазами девушки в самой надменной своей ипостаси, рождая ещё большую уверенность в необходимости следующего шага. Она была готова в любой момент по знаку настоятельницы поднять голову и предстать перед толпой, смело заявив о своих планах нарушить ход коронации, нужно было лишь дождаться важных гостей, над которыми не был властен страх перед гневом маркиза. Но что-то пошло не так, или монахини ошиблись в своих выводах. Они сочли, что коронация начнётся ранним утром, а сейчас в храме не присутствовали ожидаемые ими гости – послы Кавальтеры и Сэфпейса.

Когда за стенами собора затрубили фанфары, настоятельница обратилась к Мари, шепча едва слышно о том, что вот они – послы, прибыли. По всей видимости, маркиз отправился встретить гостей, раз уж покинул храм до начала церемонии. Эта догадка тут же получила подтверждение, несколько стражников подошли к матери Катарине и потребовали следовать за ними. Монахиня и её сопровождающие склонили головы и зашагали за солдатами к выходу, у которого встретились с такими же покорно молчаливыми тройками из ещё двух монастырей Сантерры. Разговаривать настоятели не стали, лишь переглянулись многозначительно, один за другим покидая стены церкви. Послушники даже не подняли голов, смиренно следуя за своими пасторами.

На залитой белым, казавшимся слишком прозрачным и пустым после многогранного освещения собора, светом улице Мари осмелилась поднять глаза. Взгляд её тут же наткнулся на несколько богатых экипажей, подъезжающих к площади, и мгновенно зацепился за две простые телеги, следующие за каретами важных гостей. Девушка едва сдержала взметнувшуюся в сердце тревогу, не зная, что задумали её спутники, но тут же взяла себя в руки, вспоминая успокоительные речи настоятельницы. В памяти тут же почему-то взметнулись обрывистые строки песни, малую часть которой Мари довелось услышать прошедшим вечером в лесу из уст вагантов и самого короля: «…забыв отчаянье и страх…» – она задумалась, шагая следом за неторопливой настоятельницей. «Горящий дух, холодный ум – оружие в твоих руках», – только сейчас девушка смогла до конца сопоставить слова из песни с теми словами, что сказал ей Вильгельм в день их знакомства: «Отчаяние, как и злость, двигает нас вперёд, но из-за этих чувств мы перестаём видеть мир в правильном свете. И поэтому становимся особенно уязвимыми для противника сохраняющего хладнокровие». Эти слова вспомнились Мари удивительно чётко и даже прозвучали в её сознании голосом Вильгельма, от чего волна прохладных мурашек против воли прокатилась по спине. Сохранить хладнокровие – это и звучало как непростая задача, а уж как сложно было на самом деле, она могла себе представить, вспоминая дни проведённые в неприятной близости с маркизом, когда её чувства не поддавались никаким усилиям и осознаниям, а страх беспрепятственно охватывал сердце даже в моменты, когда казалось, что оно бьётся ровно и готово к любым поворотам непредсказуемой судьбы.

– Вы должны сопроводить его светлость для приветствия высокопоставленных гостей, – послышался голос впереди – у входа в дом епископа, где остановились настоятели монастырей святого города. – Ваши сопровождающие подождут в приёмном зале.

В этот момент Мари поняла, что вся ответственность за выполнение утверждённого утром плана безмолвно ложиться на неё. Она почти явственно ощутила тяжесть ноши, взвалившейся на её плечи, но свежие ещё воспоминания о важности хладнокровия тут же поглотили волну едва зародившегося страха. Теперь она была готова ко всему.

* * *

Серая тень скользнула вдоль каменной стены дома, стоящего в ближайшем к главной площади Сантерры ряду, и замерла в закутке между декоративными колоннами, когда округу огласили звуки труб, встречающих гостей. Народ, несмотря на объявленный комендантский час, выходил на площадь. Стража, увлечённая встречей послов дружественных государств, не препятствовала людям, выстраивающимся широким полукругом вдоль жилых домов, подальше от центра площади, по которой чинно прошествовал отряд стражников, сопровождающих маркиза от ступеней собора до дома епископа. Райнер обогнул заполняющуюся людьми площадь, радуясь удачному скоплению народа, и без особых церемоний влез в небольшое окно, ведущее в кладовую комнату, из которого чуть больше часа назад выбрались беглецы во главе с советником Северином. Лотар, как и обещал, встретил осторожного шпиона внутри и с радостью сообщил, что из-за суматохи с приездом послов пропажу пленников всё ещё не заметили.

– А где остальные? Вы нашли способ покинуть город? – спросил он тихо, приоткрывая дверь, ведущую из кладовой в коридор.

– Нет, их спрятала семья одного из монахов, – серьёзно ответил серолицый, выходя вслед за соратником.

– Только бы всё это закончилось сегодня, – покачал головой тот. – У меня ощущение, что мы всё туже запутываемся в паутине, и вскоре пути назад ни для кого не будет.

– Нужно с самого начала отказаться от подобных вариантов. Если уж начал делать дело, то нельзя бросать его на полпути, – пожал плечами мужчина, быстро шагая по ковровой дорожке на дощатом полу. Но вдруг что-то заставило его прислушаться. – Стой, кто-то идёт!