Меня еще немного рвет, когда он затаскивает меня в кабинет.

– Мне плохо, – бормочу.

– Что за хрень ты пила? – спрашивает он, подтаскивая мое безвольное тело к унитазу в ванной комнате.

– Текилу, – хихикаю я. – Только неправильно. Я забыла про соль и лимон, так что нам пришлось повторить. Ой! – я соскальзываю с сиденья унитаза и шлепаюсь на задницу. – Ауч!

– Черт возьми! – ворчит он, поднимая меня и удерживая на месте, моя голова качается, пока он стаскивает с себя запачканную жилетку и рубашку. – Ливи, сколько шотов ты выпила?

– Два, – отвечаю я, моя задница опускается, снова встречаясь с сиденьем унитаза. – И я угостилась шампанским, – мычу я. – Но я не стала пользоваться бокалом с вишневой помадой. Она хочет быть ближе, чем деловой партнер, ты, дурачок.

– Да что в тебя вселилось?

Я поднимаю свою отяжелевшую голову и пытаюсь сфокусироваться, видя обнаженное, гладкое произведение искусства в виде торса перед глазами.

– Ты, Миллер Харт! – я кладу руки на его торс и, пользуясь возможностью, ласкаю его. Может я и пьяна в хлам, только я все еще в состоянии оценить вид перед глазами, и это чувствуется хорошо. – Ты в меня вселился, – я с усилием поднимаю глаза и вижу его опущенный взгляд, наблюдающий за моими ласками. – Ты пробрался в меня, и я никак не могу тебя выкинуть, – он не спеша приседает передо мной на корточки и поглаживает мою щеку, после чего обвивает ладонью мою шею и подтягивает мое лицо к своему.

– Хотел бы я, чтобы ты не была сейчас так мертвецки пьяна.

– Я тоже, – признаюсь. Никоим образом я не смогу совладать с ним в пьяном ступоре. Да я бы и не хотела. Хочу помнить каждый интимный момент, даже этот. – Если я забуду этот твой взгляд или твои слова, сказанные там на столе, пообещай, что напомнишь мне.

Он улыбается.

– И это! – восклицаю я. – Пообещай, что улыбнешься мне вот так, когда мы увидимся в следующий раз. – Его улыбки редкие и прекрасные, и мне ненавистно, что он дарит одну из них сейчас, когда я, похоже, не в силах запомнить.

Он рычит и, думаю, закрывает глаза. Или я закрыла свои? Я даже не уверена.

– Оливия Тейлор, когда ты проснешься утром, я собираюсь восполнить то, чего ты лишила меня этим вечером.

– Ты сам себя лишил, – спорю я. – Только сначала напомни мне, – шепчу, когда он тянет меня, чтобы получить свое. – Улыбнись мне.

– Оливия Тейлор, если у меня будешь ты, улыбка не сойдет с моего лица до конца жизни.

ГЛАВА 18

Мозг как будто покорежен, и в своей темноте я пытаюсь найти ответ на вопрос, какой сейчас год. Наверное, прошло много времени, но я отчетливо понимаю, как буду себя чувствовать, открыв глаза. Во рту сухо, тело холодное и липкое, а тупой стук в голове будто готовится перейти в полномасштабный фестиваль безжалостных бонго, как только я отрываю голову от подушки.

Решив, что наилучшим выходом будет еще немножко поспать, я переворачиваюсь и, найдя холодное местечко, зарываюсь обратно в подушку, счастливо вздыхаю, радуясь новой уютной позе. Слышу сладкий успокаивающий звук низкого, мирного мурлыканья.

Миллер.

Я не вытягиваюсь по струнке, потому что тело этого не позволит, но я открываю глаза и нахожу шокирующе синий улыбающийся взгляд. Хмурюсь и перевожу глаза к его губам. Да, он улыбается, как будто солнечный свет пробивается сквозь серые тучи и делает все просто идеальным. Ярко. По–настоящему. Но чем он так доволен и как я здесь оказалась?

– Я сделала что-то смешное? – хриплю я. В горле першит и жжет.

– Нет, не смешное.

– Тогда почему ты так улыбаешься?

– Ты заставила меня пообещать, что я буду, – говорит он, едва уловимо касаясь губами кончика моего носа. – Когда бы я ни дал тебе обещание, Ливи, я его сдержу. – Он подтягивает меня на свою половину кровати и дарит мне свое, располагая меня под собой и крепко обнимая, зарывается лицом в изгиб моей шеи. – Я никогда не соглашусь на меньшее, чем преклоняться перед тобой, – шепчет он. – Никогда не воспользуюсь тобой нетрезвой, Ливи. Каждый раз, когда я тебя беру, ты запомнишь. Все и каждый момент навсегда запечатлеется в этой прекрасной голове, – он ласково целует мою шею и обнимает чуть сильнее. – Каждый поцелуй. Каждое прикосновение. Каждое слово. Потому что именно так все для меня.

Воздух застревает где-то в горле, его слова посылают тепло в самое мое естество, искреннее счастье пробивается сквозь расплывчатое сознание. Но я хмурюсь. Такое чувство, как будто он один посвящен в какой-то тайный заговор.

– Я прекрасно выполняю свои обещания, – он отстраняется и внимательно изучает мое лицо. – Ты огорчила меня прошлой ночью.

Его легкое обвинение пробуждает смазанные воспоминания обо мне… и другом мужчине… и большом количестве алкоголя.

– Это была твоя вина, – заявляю тихо.

Он удивленно вздергивает бровь:

– Не припомню, чтобы просил тебя позволить другому мужчине попробовать тебя на вкус.

– Я не позволяла и я не помню, чтобы давала тебе согласие везти меня сюда.

– Я и не жду, что ты многое вспомнишь,– он наклоняется и цепляет зубами мой нос. – Тебя стошнило на меня и мой новый клуб; ты падала, больше чем раз; и мне пришлось дважды останавливать машину, поскольку тебе было плохо. И еще тебя успешно стошнило в моем мерседесе, – он целует меня в нос, пока я съеживаюсь, чувствуя унижение. – И потом ты украсила пол в вестибюле моего многоквартирного дома и пол моей кухни.

– Мне жаль, – шепчу я. У него, должно быть, случилась паника с его манией чистоты.

– Прощена, – он садится и поднимает меня к себе на колени. – Моя милая сладкая девочка превратилась в дьявола прошлой ночью.

Вспыхивает еще одно воспоминание. Моя Ливи.

– Твоя вина, – повторяю, потому что мне больше нечего сказать, разве что признать свою вину, что является правдой, частично.

– Продолжай повторять, – он встает и опускает меня на мои неустойчивые ноги. – Хочешь хорошие новости или плохие?

Пытаюсь сосредоточиться на нем, но мое недовольное, затуманенное, похмельное зрение не позволяет мне впитать его черты полностью.

– Я не знаю.

– Скажу тебе плохие новости, – он приглаживает мои волосы и осторожно раскидывает их по спине. – У тебя было всего одно платье и тебя вырвало на него, так что у тебя нет одежды.

Смотрю вниз и понимаю, что я полностью обнажена, нет даже трусиков: сомневаюсь, что они тоже пострадали вслед за платьем...

– Они симпатичные, но предпочитаю видеть тебя обнаженной.

Я поднимаю глаза и вижу понимающий взгляд.

– Ты ведь постирал мою одежду, правда?

– Твои симпатичные новые трусики, да. Они в ящике. Твое платье, с другой стороны, было слишком грязным и ему нужно отмокнуть.

– Что за хорошие новости? – спрашиваю, слегка смутившись, что он в курсе моих бельевых обновок и его упоминаний об остаточном эпизоде с моим неустойчивым желудком.

– Хорошая новость заключается в том, что тебе одежда не понадобится, потому что сегодня мы – брокколи.

– Мы – брокколи?

– Да, как овощи.

Улыбаюсь своему изумлению.

– Мы собираемся бездельничать, как брокколи?

– Нет, ты все неправильно поняла, – кротко качает головой. – Мы валяемся, как брокколи.

– Так мы овощи?

– Да, – вздыхает он, выходя из себя. – Мы собираемся ничего не делать целый день, поэтому и будем брокколи.

– Я бы лучше была морковкой.

– Ты не можешь валяться, как морковка.

– Или брюква. Как насчет брюквы?

– Ливи, – предупреждает он.

– Нет, забудь. Я точно буду как кабачок.

Он качает, закатив глаза, головой.

– Мы весь день будем разгильдяйничать.

– Хочу быть овощем, – улыбаюсь, только он не реагирует. – Ладно, я буду валяться, как брокколи, с тобой, – уступаю я. – Я буду всем, чем ты только захочешь.

– Как насчет менее раздражающей? – серьезно спрашивает он.

У меня дикое похмелье, и я немного обескуражена тем, как оказалась здесь, но он улыбался мне, говорил очень важные слова и он планирует провести со мной весь день. Мне уже не важно, смеется ли он или улыбается мне, или не понимает меня, когда я пытаюсь быть игривой. Он слишком серьезный, и нет даже намека на чувство юмора, только, несмотря на его четкие манеры, я по-прежнему нахожу его обаятельным. Не могу держаться от него подальше. Он манит и вызывает привычку, а когда он смотрит на свои часы, я вспоминаю кое-что еще…

Я думаю, ты понимаешь, что я хочу больше четырех часов.

Воспоминание меня пугает. Сколько еще? И пойдет ли он на попятную…снова? Еще одна картинка появляется в спутанном сознании – картинка пухлых, вишневого цвета губ и шокированного лица. Она красивая, ухоженная, стильная. В ней есть все, что, как мне кажется, ищут мужчины вроде Миллера.

– Ты в порядке? – взволнованный голос Миллера вырывает меня из мыслей.

Киваю:

– Прости, что меня стошнило, везде, – говорю искренне, думая, что женщина, вроде делового партнера Миллера, никогда бы не сделала что–то столь низкое.

– Я уже простил тебя, – он кладет руку на мою шею и ведет в ванную. – Я пытался почистить тебе зубы прошлой ночью, но ты отказывалась стоять спокойно.

Я съеживаюсь, радуясь тому, что не помню половину вечера. Помню ли я отдельные моменты или нет, лучше не становится – Грегори и Бен, для начала.

– Мне нужно позвонить Грегори.

– Нет, не нужно, – Миллер протягивает мне зубную щетку. – Он знает, где ты и что с тобой все хорошо.

– Он взял с тебя слово? – спрашиваю, удивленная, их перепалка всплывает в сознании.

– Не собираюсь объясняться перед парнем, который допустил твое безрассудное поведение, – он выдавливает на щетку немного зубной пасты, после чего убирает ее обратно в шкафчик, скрытый огромным зеркалом, висящим над раковиной. – Но я объяснился перед твоей бабушкой.