- Ты в порядке? – спрашивает он, подходя ко мне. Его волосы выглядят восхитительно, темные пряди спутаны в полном беспорядке, тот самый локон идеально спадает на лоб.

- Да, - сильнее кутаюсь в простынь, думая, что, возможно, стоило бы одеться.

- Я ждал тебя, – он берет простынь и тянет из моей хватки до тех пор, пока оба края не оказываются в его руках. Он раскрывает ее, подставляя мое обнаженное тело взгляду сверкающих синих глаз. Его губы не улыбаются, в отличие от его глаз. Он шагает вперед и оборачивает края простыни вокруг своих плеч так, что мы оба оказываемся в хлопковом плену. – Как ты себя чувствуешь?

Я улыбаюсь:

- Хорошо, – даже намного больше, чем хорошо, только ему об этом не скажу. Я знаю, зачем я здесь, и это знание больно задевает совесть и мои моральные принципы каждый раз, когда я думаю об этом. Так что просто избавлюсь от подобных мыслей.

- Просто хорошо?

Пожимаю плечами. Чего он хочет? Эссе в тысячу слов о моем нынешнем состоянии головы и тела? Я, наверное, смогла бы написать десять тысяч слов.

- Действительно хорошо.

Его руки обвиваются вокруг моей задницы и сжимают ее:

- Есть хочешь?

- Только не устрицы, - с содроганием выпаливаю я.

Он освобождается из плена простыни и кутает в нее меня с невероятной заботой.

- Нет, не устрицы, - соглашается он, слегка покусывая мои губы. – Накормлю тебя чем-то еще. – Его рука находит мой затылок и разворачивает меня, выводя из кухни.

- Мне надо одеться, - говорю, не пытаясь его остановить, но желая, чтобы он узнал, что мне не слишком комфортно в одной только в простыне на голое тело.

- Нет, мы поедим, потом примем ванну.

- Вместе?

- Да, вместе, – он не обратил должного внимания на мой обеспокоенный тон. Я могу принять душ или ванну сама. Не хочу, чтобы он боготворил меня до такой степени.

Он приводит меня на кухню и сажает на стул за огромным обеденным столом, и я благодарна хлопковым богам за простынь, защищающую меня от холодного сиденья под попой.

- Который час? – спрашиваю, мысленно надеясь, что не провела за сном большую часть отведенных нам двадцати четырех часов.

- Одиннадцать часов, – он открывает зеркальные дверцы широкого двойного холодильника и начинает переставлять в сторону одни продукты и выставлять на столешницу рядом с собой другие. – Я выделил тебе два часа на сон, потом собирался разбудить. – Он ставит в сторону бутылку шампанского и поворачивается ко мне. – Ты проснулась как раз вовремя.

Я улыбаюсь, кутаясь в простынь, и думаю, насколько приятнее было бы проснуться от взгляда этих глаз на себе.

- Ты не возражаешь, если я оденусь? – спрашиваю я.

Он склоняет голову набок, немного щуря глаза:

- Тебе некомфортно в своем теле?

- Ага, - уверенно отвечаю, хотя никогда прежде не задавалась этим вопросом. Знаю, что я немного худая, Нан напоминает мне об этом каждый день, но правда, комфортно ли мне? То, как я прижимаю к себе простынь, говорит само за себя.

- Хорошо, - он поворачивается обратно к холодильнику. – Значит, решено, – появляется миска, доверху наполненная большой сочной клубникой, а потом он открывает шкафчик, в котором ровными рядами один за другим выстроены бокалы для шампанского. Миллер берет два и ставит передо мной, затем миску с клубникой – вся помыта и очищена, – после этого он в другом ящике берет охлаждающее ведерко и наполняет его льдом из автомата в холодильнике. Ведерко стоит передо мной, шампанское опущено в лед, а М. у плиты надевает прихватку. Я с восхищением смотрю на то, с какой легкостью он перемещается по кухне, каждое движение четкое и просчитанное, и каждое совершается с особой тщательностью. Все, чего он касается, не остается на одном месте надолго. М. двигает все или переставляет до тех пор, пока не оказывается счастлив и берется за что-то другое.

Прямо сейчас он идет ко мне с металлическим подносом в руках, на котором дымится прозрачная миска.

- Не передашь мне, пожалуйста, вон ту подставку?

Я смотрю в указанном им направлении и встаю так быстро, как позволяет простынь, беру подставку для металлического подноса и ставлю ее рядом с миской клубники, шампанским и бокалами.

- Вот, - говорю я, садясь обратно на свое место, и наблюдаю за тем, как он передвигает подставку на пару миллиметров вправо и, уже потом, ставит на нее поднос. Тяну шею и заглядываю в миску, где обнаруживаю расплавленный шоколад. – Выглядит изумительно.

Теперь он рядом со мной, двигает соседний стул и садится на него:

- На вкус тоже изумительно.

- Можно макнуть? – спрашиваю, готовясь погрузить туда палец.

- Свой пальчик?

- Да, - смотрю на него и нахожу темные вздернутые осуждающе брови.

- Слишком горячо, – он берет бутылку шампанского и начинает открывать его. – В любом случае, именно для этого у нас есть клубника.

Его нахмуренное лицо и резкие слова заставляют меня почувствовать себя ребенком.

- Значит, я могу макнуть клубнику, но не палец? – вижу, как он смотрит на меня краем глаза, продолжая возиться с пробкой.

- Полагаю, что так, - он отмахивается от моего сарказма и наливает шампанское, только после того, как собирает мусор в крошечную горстку на краю тарелки.

Передает мне бокал, и я начинаю качать головой:

- Нет, спасибо.

Он едва сдерживает вздох:

- Ливи, это Дом Периньон Винтаж 2003 года. Нельзя говорить нет этому. Возьми, – он толкает бокал вперед, я назад.

- Я не хочу, но спасибо.

Шокированный взгляд превращается в задумчивый:

- Ты не хочешь пить конкретно это или вообще что-либо?

- Вода бы подошла, пожалуйста, – я на этом не останавливаюсь, – я ценю то, что ты устроил с клубникой и шампанским, но я бы лучше выпила воды, если ты не возражаешь.

Совершенно ясно, что он шокирован моим отказом от этого дорогого напитка, но не настаивает, и я благодарна:

- Как пожелаешь.

- Спасибо, – я улыбаюсь, когда он оставляет меня, чтобы заменить шампанское водой.

- Скажи, что любишь клубнику, - просит он, доставая бутылку «Эвиан» и снова присоединяясь ко мне.

- Я обожаю клубнику.

- Какое облегчение, – Миллер откручивает крышку и наливает воду в другой бокал. – Окажи любезность, - говорит он, поймав мой нахмуренный взгляд. Я принимаю бокал и смотрю, как М. тщательно выбирает клубнику, макает ее в миску и осторожно покручивает, покрывая сочную ягоду шоколадом. – Открывай, – свободной рукой он хватается за край сиденья моего стула и подвигает меня ближе так, что я уютно пристраиваюсь между его ног. Его голый торс немного отвлекает.

Я открываю рот на автомате, в основном, потому что глазею на его такую близкую красоту, и он, удерживая мой взгляд, подносит к моему рту ягоду до тех пор, пока я не чувствую, как она щекочет мои губы. Обхватываю ее губами и впиваюсь зубами, откусывая краешек сочного плода.

- Ммм, - я счастливо мурлычу и тянусь, чтобы поймать с подбородка капельку клубничного сока, но мою руку останавливают, прежде чем я успеваю вытереть рот.

- Дай я, – шепчет Миллер, его губы фокусируются на моем подбородке и медленно слизывают капельку сока, прежде чем он кидает оставшийся кусочек ягоды к себе в рот. Прямо сейчас я начинаю медленнее пережевывать, ловя восхитительные движения его рта. Он глотает. – Вкусно?

У меня полный рот, так что я просто киваю – я помню о навязывании манер Миллером – и поднимаю палец, прося секунду, чтобы быстро дожевать. Я облизываю губы и снова тянусь к миске.

- Ты должен угостить меня еще одной.

Его глаза искрятся, когда он выбирает клубнику, макает ее и опять прокручивает.

- Было бы еще вкуснее с шампанским, - размышляет он, переводя на меня свой взгляд.

Я игнорирую его и ставлю свою воду на стол.

- Что это за шоколад?

- Эм, - он подносит клубнику к моему рту, но на этот раз проводит шоколадом по моей нижней губе, и я тут же вытягиваю язык, чтобы облизнуть губы. – Нет, - он качает головой, обвивает рукой мою шею и тянет к себе. – Я сам, - шепчет мне в лицо, двигаясь навстречу.

Не отталкиваю его. Позволяю убрать беспорядок, который он сделал, и пользуюсь возможностью положить ладони ему на бедра, по обе стороны от своих коленей. Провожу руками вдоль темных волосков на его ногах, наслаждаясь ощущениями, пока он заканчивает с моим ртом, целуя уголок губ, центр, затем другой уголок.

- Что это за шоколад? - повторяю тихо, стараясь забыть всю сладость еды, и вместо этого пробую на вкус Миллера.

- «Green and Black’s», – М. предлагает мне клубнику, и я беру ее, удерживая между зубами. – В нем должно быть как минимум восемьдесят процентов какао. – Клубника, которую я держу, мешает мне спросить почему, так что я хмурюсь, заставляя его продолжать. – Горькость шоколада и сладость клубники делают вкус таким особенным. Добавь шампанское и получишь идеальную комбинацию. И клубника просто обязана быть британской. - Он наклоняется и откусывает зажатую у меня в зубах клубнику, сок брызгает между нами.

Плевать на сок на подбородке и на то, что рот полный:

- Почему?

Он заканчивает жевать и глотает:

- Они самые сладкие из всех, что можно купить. – М. подбирается руками мне под бедра и поднимает, тянет меня вперед так, что я оказываюсь верхом на нем. Он мучительно долго вытирает мой рот. От этого моя кожа горит и дыхание постоянно обрывается, когда я пытаюсь сдержать порыв наброситься на него. Простынь отброшена, полностью открывая ему мою наготу. – Время принимать ванну.

- Тебе не нужно купать меня, - замечаю я, задаваясь вопросом, как далеко он собирается пойти в своем преклонении передо мной. Чувствую себя невероятно особенной, но могу и сама принять ванну.