Вся эта официальная лабуда мало интересовала пацанов, главное, что молодой, улыбчивый, здоровенный красавец, весельчак, сокрушитель женских сердец, холостяк по убеждению, а заодно и требованию партии, всего лет на пять их старше, взялся обучать мальчишек подводному экстремальному плаванию с аквалангами и без них, а также некоторым запрещенным приемам, явной мелочовке из того, что умел и знал сам.

   Они сдружились, насколько можно было сдружиться с человеком такого уровня значимости и с официально-документальным отсутствием в переписи населения.

   Именно о нем вспомнил Победный, когда его приперло всерьез. И, понимая невозможность разыскать Осипа, имея минимум надежды, все же рванул с балтийских берегов в уже тогда до бескрайности «самостийную» Украину. В Севастополь.

   Пользуясь развалом, дележом флота, беспре-делыциной всех структур, подкрепляя дело взятками, накрыванием «полян» и всеми имеющимися у него в арсенале способами достижения цели, он нашел-таки Осипа Меча! Тот находился в глубокой отставке и полном пренебрежении к происходящему в бывших некогда советских спецслужбах. «Отдыхал» лениво, продолжая разбивать сердца влюбленных барышень и отклоняя разного рода предложения по «трудоустройству».

   Как там сказал великий мэтр Жванецкий о застольном разговоре на троих?

   «Сильно непьющий — большая гнида!»

   Гнидами они отродясь не были, а вот сильно пьющими крепкие алкогольные напитки мужиками в ту ночь были. Пьющими и трезвыми.

   Разговор получился отрезвляющий.

   — Я полностью отдаю себе отчет, — сказал Дима под утро, когда разговор близился к завершению, досмаливая одним затягом окурок до фильтра, до горячести в ногтях пальцев, — что, какого уровня денег, должностей и «профзанятости» тебе предлагают и еще будут настойчиво предлагать. Ничего этого сейчас обещать не могу — ни денег, ни уровня. У меня только два варианта: если я выгребу, то попру вперед, второй вариант я не рассматриваю за ненадобностью. Пристрелят, не дадут дело доделать, растащат на куски по миру, продав подороже, а я хочу, чтобы здесь работало на меня, а заодно и на страну беспутную, а не на америкашек, и не куски, а целиком! На данный момент могу предложить только одно: вставай за спиной и прикрывай мою задницу — и пообещать — скучно не будет! Запаришься дерьмо разгребать!

   — Разберемся, — туманно пообещал Осип.

   Больше они тогда не разговаривали — легли спать, через час Осип разбудил Дмитрия, потряся за плечо:

   — Дмитрий Федорович, вставай. На самолет пора.

   Они улетели вместе.

   С той ночной посиделки Осип позволял себе назвать его Димой только в пылу перестрелки (было и такое, а как же без этого в российской-то действительности!) и в крутой мужской пьянке, по настоянию самого Дмитрия, и в экстремальных, требующих мгновенных решений ситуациях.

   Они как-то сразу выстроили отношения: начальник — подчиненный, с глубочайшим уважением с обеих сторон и скрытой формой дружбы, без дешевого панибратства и строгим соблюдением Осипом субординации.


   С утра Победный понавтыкал подчиненным до валерьяновых капель, смешанных с корвалолом, истерических слез молоденькой секретарши, не вовремя попавшей под ту самую, еще не горячую, но нагревающуюся руку, до небывалой тишины в коридорах и за дверями кабинетов — «сам» разошелся, не приведи господи попасться на глаза или чихнуть, обнаружив себя.

   Побушевав так с полдня, Дмитрий вызвал Осипа.

  — Дмитрий Федорович, — обозначил своеприсутствие, неслышно войдя в кабинет, Осип.

— Все, Осип! В Домину.

   — Ну, слава тебе господи! — вздохнул с облегчением Осип, позволив себе комментарий.

   «Доминой» назывался дом на берегу реки, почти в медвежьем углу, правда с признаками цивилизации — с огромным пансионатом по соседству.

   Дом, с куском темного леса, обширным ландшафтным парком, длинным узким языком поля, искусственным озерцом, в котором разводили рыбу, на полном основании мог гордо называться усадьбой.

   «Доминой» прозвала его мама, Лидия Андреевна, когда Дима привез их с отцом на торжественную сдачу объекта архитектором, дизайнерами и строителями.

   — Домина-а-а! — восхитилась мама.

   И, за три дня обойдя с отцом все уголки-закоулки дома, приусадебную красоту, пособирав перезревающую темную малину в собственном лесу, вынесла вердикт:

   — Ну и красота у тебя здесь, Димочка! До чего замечательно! Но нам с отцом в нашем домике на Николиной Горе уютней, такое богатство уже не про нас.

   Он усмехнулся, вспомнив тот разговор, глядя в окно машины на пролетающие мимо придорожные кусты-деревья.

   «Надо было их с собой брать, чего один поехал? Половили бы с отцом рыбу и маму прихватили с собой, покатались на лошадях, они бы в дальний лес сходили. Надо было взять, а то сидят там на своей Горе, не вытащишь! Или эту... как же ее?..

   Он никак не мог вспомнить имя девушки, с которой имел в данный момент отношения. И усмехнулся, подумав: «Может, у Осипа спросить?»

   Осип-то знает точно.

   Осип сидел впереди, рядом с водителем, и терпел — Дмитрий точно знал, что терпел, — тяжелое усталое молчание начальства. Ребята, ехавшие во второй машине сопровождения, что-то сообщили, когда кортеж выскочил за МКАД, ответа Осипа Дмитрий не расслышал, но явно нечто такое, что они затихарились и на связь не выходили, дабы не схлопотать под ту же горячую руку.

   «Как же ее зовут? Лена, Таня, Катя? Надя! Вот как ее зовут! Надя, точно. Надо было ее с собой взять и хорошим сексом в тишине, на природе вытравить из себя эту усталость!»

   И тут же решил: мысль так себе.

   Что будет делать девушка Надя вне занятий плановым сексом, околачиваясь рядом с ним? И самое главное — что ему делать с девушкой Надей вне этих плановых занятий?

   Ну не разговаривать же!

   С женщинами он вел беседы в рамках своей работы или на обязательных мероприятиях с интересными умными собеседницами, как правило известными личностями из разряда знакомых, с остальными барышнями почти не разговаривал — ему было некогда, да и не о чем.

   Бывшая жена была права — он ее не замечал за полным отсутствием интереса.

   Пришедшая не ко времени на память девушка с трудно запоминающимся именем Надя сама материализовалась в телефонно-сотовом пространстве, напомнив о своем существовании переливчатыми трелями его мобильника.

   — Димулечка, ты занят? — нараспев протянула девушка Надя.

   Дима глянул в коротко стриженный затылок Осипа и неласково ответил:

— Как обычно.

  — Димулечка, давай сегодня встретимся, я соскучилась.

   Нет, барышню Надю с собой брать не надо и посылать за ней кого-либо, чтобы привезли в Домину, тоже не надо, хотя несколько секунд назад он обдумывал эту возможность.

— Сегодня не получится. Я не в Москве.

— А где? — оживилась барышенька.

   Ей очень, очень надо знать где! Она же должна сказать подругам вечером за коктейлем или кофе-шампанским, отработанно грустно вздыхая: «Димочка в Вене (Париже, Лондоне, Цюрихе...), хотела к нему полететь, побыть вместе, но он так занят, что мне одной по магазинам ходить?» Или как там по ролевому тексту?

   Не получив ответ про Вену, Париж, Цюрих, Надя поинтересовалась о другом:

   — Когда ты будешь?


— Дней через пять.

  — Так долго-о-о, — закапризничала тусовочная девонька. — Я тут совсем одичаю без тебя!

   — Займись чем-нибудь, например китайским языком, — предложил «развлечение» Дима.

   — Ну, Димуля-я, ты не в настроении, да? Давай я приеду и развеселю тебя!

   В Вену, Париж, Цюрих...

   — Я подумаю. Пока.

  — Привезти? — спросил Осип, посмотрев на Диму в зеркало.

  — Нет, — отрезал Победный, возвращаясь к созерцанию летящего навстречу пейзажа.

   Что ему с ней делать не в Вене, Париже, Цюрихе или Лондоне, в медвежьем углу российской глубинки? Отправить рыбу ловить в озерце для вечерней ухи?

   Что с ними вообще нужно делать вне постели, клубно-развлекательных мероприятий, званых приемов и не в Вене, Париже, Цюрихе...

   И почему-то вдруг неожиданно и ярко ему снова вспомнилась маленькая Машка. От усталости, или от раздражения, или от маеты в душе непонятной, со злой горчинкой.


   В то ее двенадцатое лето Машка тяжело заболела, недели через две после прыжка с камня, так напугавшего Диму. Заболела, переполошив всех — и бабушку Полину Андреевну, и его родителей, и самого Диму. Распахнув входные двери настежь, его родители бегали туда-сюда, давали ей какие-то лекарства, питье, варили специальный морс, вызывали скорую.

   — На воспаление не похоже, хрипов в легких нет, — затруднился в диагнозе приехавший врач скорой, — возможно, простуда такая сильная, но скорее вирус. Сейчас в городе зарегистрировано несколько случаев тяжелейшего вируса. Если к утру температура не спадет, вызывайте еще раз скорую, будем госпитализировать.

   Сделав Машке уколы, врач выписал кучу рецептов, рекомендовал как можно больше давать пить, заставлять, если отказывается, и уехал.

   К утру температура у Машки немного спала, и перепуганные взрослые, успокоившись, смогли поспать. Казалось, что болезнь отступила, родители, проверив Машку, ушли на работу, а Дима отсыпался после ночной суматохи. Его разбудил звонок -в дверь, он открыл, потирая заспанное лицо и позевывая, и проснулся в один момент, увидев Полину Андреевну.

   Постаревшая за одну ночь, осунувшаяся, бледная, с перепуганными глазами, она сложила ладошки в замок, умоляюще прижав их к груди.

  — Димочка, ты можешь посидеть с Машенькой?

— Да, конечно, Полина Андреевна! Как она?

  — Ей снова стало хуже. Утром вроде полегчало и температура спала, а сейчас опять поднимается, она без сил совсем, даже разговаривать не может, ослабла. Димочка, посиди с ней, мне надо в аптеку и на рынок — меда, малины, шиповника купить и трав всяких. Я поспешу, чтобы скорее обернуться.