Кришан Чандар - Одна девушка и тысяча влюбленных

Пожатие ее руки ослабло, от радостного волнения у нее закружилась голова, и она вдруг прижалась к груди Гуля.

— Лачи, нас увидят, — прошептал Гуль.

— Ну и пусть! Пусть весь мир видит! Я — твоя! — и она обвила руками его шею.

Гуль наклонился и заглянул в ее глубокие, как озеро, зеленые глаза. Он привлек ее к себе, и губы их слились в поцелуе.

В этот миг под мост с лязгом и шумом ворвался поезд. Его свисток прозвучал для них как бодрый призыв вперед и обещание радости.

Стрелочник перевел стрелку, взметнулась рука семафора, мелькнул зеленый флажок…

Новый путь, новая судьба, неизведанное будущее…

* * *

Спустя дней двадцать небесно-голубой «Плимут» остановился на шоссе близ шатра Дамару. Из машины вышел смуглый, с иголочки одетый повеса. В руках у него была пачка первоклассных сигарет, на пальце дорогое кольцо, в галстуке поблескивал рубин. Дамару, низко склонившись, приветствовал его.

— Сколько же еще ждать? — с неудовольствием произнес незнакомец.

— Всего лишь до весны, — смиренно сказал Дамару, указав на голые ветви деревьев.

— Но до весны еще не меньше двух месяцев!

— Нет, господин! Весна будет ранняя.

— А если тем не менее девчонка выплатит свой долг?

— Что вы, господин, это невозможно! За двадцать дней она принесла мне только пятьдесят рупий.

— Но Хамида мне сказала, что ей теперь помогает один патан-точильщик. Они встречаются каждую ночь на старом мосту.

— Я знаю это, господин!

— Ничего ты не знаешь! — рассердился тот. — Черт вас возьми совсем. Девчонке красная цена — две пайсы, а гордости сколько! Если ты не можешь устроить это дело — скажи прямо, нечего меня морочить. Я пошлю моих молодчиков, и они в два счета приведут ее ко мне.

— Погодите совсем немного, господин! — умоляюще проговорил Дамару. — Пусть этот цветок распустится сам…

— Ладно, хватит болтать, — и незнакомец зашагал к своей машине.

Дамару преградил ему путь:

— Милостивый господин, дайте мне сто рупий!

— Но ты ведь уже получил четыре сотни!

— Дайте еще сто, и больше я не буду у вас просить до самой весны. Только сто рупий!

Молодой человек открыл большой, туго набитый кожаный бумажник и вынул банкноту в сто рупий. Глаза Дамару заблестели, и он поклонился чуть не до земли. Молодой человек сел в свою машину и уехал.

* * *

С довольной улыбкой разглаживая банкноту, Дамару направился к своему шатру, но тут как из-под земли вырос Риги. Его глаза хитро поблескивали, Дамару быстро спрятал деньги в карман и хотел пройти мимо, но Риги загородил ему дорогу.

— В чем дело? — сурово спросил Дамару.

— Кто это был?

— Чаман-бхай. Ему принадлежит фабрика пластмассовых изделий на Курла Роуд.

— За что он тебе дал сто рупий?

— А уж это каше дело. Не лезь не в свои дела.

— Я все слышал. Давай сюда мою долю. Кто дал тебе право торговать моей дочкой? — И Риги схватил Дамару за ворот.

— Тсс! Не шуми! — мгновенно переменил тон Дамару. — Конечно, ты получишь свою долю.

— Давай сюда деньги!

— А ты отпусти меня!

Риги выпустил из рук его ворот, и Дамару, пошарив в кармане, достал десять рупий.

— Вот, держи. И еще десять дам, если обстряпаешь одно дело.

— Какое?

Дамару пристально взглянул Риги в глаза.

— Ты хочешь, чтобы твоя дочь осталась в нашем таборе?

— Да, хочу.

— Чтобы она не ушла ни в деревню, ни в город, чтоб она не принадлежала одному мужчине?

— Да, хочу.

— Так сделай то, что я тебе скажу.

— Что я должен сделать?

— Подойди ближе!

Риги подошел, и Дамару зашептал ему в ухо. Лицо Риги отразило волнение и испуг, но потом прояснилось.

— За это я возьму с тебя не меньше тридцати рупий! — заявил он.

— Ну, это слишком много. Пятнадцать!

После долгого спора сошлись на двадцати пяти. — Давай сюда деньги! — потребовал Риги.

— Не сейчас, — усмехнулся Дамару. — Сначала сделай, дорогой мой! А если не веришь мне, я могу оставить деньги у Мамана.

— Нет, нет! Ты хоть и подлец, но все-таки почестнее Мамана!

И Риги ушел, напевая себе под нос.

* * *

За весь день Лачи удалось заработать только двенадцать анн да Гуль принес рупию и четыре анны. Итого две рупии. При таких заработках они никогда не погасят долга! Лачи с тревогой поглядывала на деревья. Кора их уже переменила цвет, и на ветвях набухали зеленые почки. Через несколько дней они превратятся в нежные листочки, а вскоре вслед за этим распустятся ярко-красные цветы. Сердце Лачи сжалось.

— Не бойся, все будет хорошо, — успокаивал ее Гуль. Я буду работать день и ночь. В киностудии сейчас требуется сторож. Директор велел мне завтра прийти. Я буду получать семьдесят рупий в месяц, а занят буду только до шести часов вечера. Как освобожусь, буду ходить по дворам и точить ножи. Это тоже даст кое-что. Будь совершенно спокойна — долг мы погасим в срок.

Лачи повеселела.

— А потом? — спросила она. — Что будет потом?

— Потом мы поселимся с тобой в уютном домике. Абдул Самад-хан из Бандра[10] обещал дать мне небольшую комнатку в своем доме. Мы там будем жить вдвоем!

— Вдвоем, в настоящем доме! — радостно прошептала Лачи. — Мой дом!

— Правда, это очень маленький домик…

— Все равно… Мой дом!

Она прильнула к груди Гуля, и он слышал, как бьется ее сердечко.

— Вот тогда в самом деле наступит весна, настоящая весна!

— Ну, я пойду, — сказал он, осторожно отстраняя Лачи. — Ночью встретимся на мосту.

— Ты каждый день ходишь в Бандра пешком, а ночью возвращаешься, чтобы встретиться со мной. Это нехорошо, — грустно заметила Лачи. И она протянула ему монетку в четыре анны: — Это тебе на проезд в автобусе туда и обратно!

— Нет, Лачи, — спокойно возразил Гуль, — отдай их лучше Дамару, и наш долг станет меньше на четыре анны.

— Но ведь ты устаешь!

Гуль засмеялся:

— Когда будем жить вместе, ты будешь растирать мне ноги, и всю мою усталость как рукой снимет!

— Я буду растирать тебе и ноги, и руки, и спину, и поясницу, и голову — все твое тело. И вся твоя усталость перейдет на меня… Гуль! Мой милый Гуль!

Последнее время Лачи почти не разговаривала с матерью и Маманом. Вечером, возвращаясь в табор, она готовила еду для родителей, потом мыла посуду, ела сама и, как только темнело, уходила в шатер и ложилась спать, а если не спалось, то лежала с закрытыми глазами и мечтала. Ровно в два глаза ее открывались сами собой, и она бежала к мосту. Так было и сегодня. Еще издали она увидела тень на мосту, и ноги понесли ее быстрее. Лачи взбежала на мост и вдруг в замешательстве остановилась — это был не Гуль! Перед ней стоял стрелочник Раму — человек невысокого роста, худой, с ввалившимися щеками.

— Раму! Почему ты здесь? А где же Гуль?

— В больнице!

— В больнице?

— Он шел в Бандра пешком. И вот у Арлы[11], на перекрестке, где по обе стороны стоят большие особняки, какой-то человек выскочил из кустов и вонзил кинжал ему в спину…

Лачи тихо застонала.

— Гуль хотел его схватить, — продолжал Раму, — но бандиту удалось скрыться в темноте. Гуль упал. Я как раз шел по дороге — я ведь живу в бараках за конторой электриков. Слышу: кто-то стонет. Нагнулся, смотрю — Гуль. Я остановил проходивший грузовик, поднял Гуля и доставил в больницу в Бандра. А он попросил меня прийти сюда и рассказать тебе обо всем.

— Но как он себя чувствует? — тихо спросила Лачи.

— Потерял много крови, но доктор говорит, что он останется жив.

Раму замолчал, потом вдруг полез в карман, достал пятнадцать рупий и протянул их Лачи:

— Возьми эти деньги!

— Зачем? — удивилась она.

— Я слышал про твой долг. И знаю, что такое женская честь. У меня была дочь твоего возраста. И вот однажды Расак Лал обесчестил ее… — Раму снова замолчал, потом продолжал прерывающимся голосом: — Что я мог сделать? Если б я поднял шум, то потерял бы работу… — И он опять тихо произнес: — Я знаю, что такое женская честь!

— Нет, нет! Я не возьму эти деньги, — взволнованно сказала Лачи. — А где сейчас твоя дочь?

— Она бросилась в колодец… — Раму отвернулся и устремил взгляд в темноту.

Слезы душили Лачи. Как велик этот мир и как страшен — словно черный бездонный колодец!

— В следующий месяц, — сказал Раму, — я дам тебе еще десять рупий. Но береги свою честь!

Лачи хотелось прижаться головой к его плечу, зарыдать и назвать его отцом, Она с трудом сдержала слезы и тихо попросила:

— Отведи меня поскорее в больницу!

* * *

Гуль пробыл в больнице около полутора месяцев. Рана на спине постепенно заживала, но Гуля все больше мучила его сердечная рана. Он не переставая думал о Лачи и о долге, который ей нужно было выплатить. Дни бегут, весна подходит все ближе, а он прикован к постели и ничем не может помочь. Лачи посещала его каждый день и приносила фрукты. Она теперь нанялась работать к старушке, торгующей овощами. У этой старушки было много постоянных покупателей, но уже не хватало сил ходить из дома в дом с корзиной на голове. Лачи взялась ей помогать и за это получала ежедневно третью часть дохода, что составляло рупию или полторы. Почти все деньги она тратила на фрукты для Гуля и даже редко позволяла себе приехать на автобусе. Путь до больницы был не близкий, и ноги ее ныли после трудового дня, но Лачи испытывала невыразимо сладостное чувство, сознавая, что она жертвует своим отдыхом ради любимого человека. Она была бы рада день и ночь оставаться у постели Гуля, но в больнице были свои правила, с которыми приходилось считаться. Правда, врачи и фельдшера были весьма внимательны к красавице Лачи. В часы, когда она находилась в больнице, дежурный врач по нескольку раз обходил палаты, а нередко с ним вместе в палату заходило еще несколько врачей, чтобы полюбоваться Лачи. Конечно, они при этом делали вид, что пришли познакомиться с каким-нибудь интересным случаем во врачебной практике, но медицинские сестры прекрасно понимали, что интересовало их на самом деле. И хотя в присутствии врача они не делали ей никаких замечаний и даже разрешали оставаться дольше положенного времени, но едва врач уходил, они резким тоном приказывали ей удалиться. Лачи понимала, что медсестры просто завидуют ее красоте, но в споры с ними не вступала. Она научилась обуздывать свой вспыльчивый характер и приветливо улыбалась им.