Кришан Чандар - Одна девушка и тысяча влюбленных

Разговаривая, они незаметно дошли до ресторана иранца, который имел два входа: один — прямо с вокзала, а другой — с привокзальной площади.

— Зайдем, выпьем чаю! — предложил Гуль.

— Нет, я пойду. Может, найду пассажира!

Гуль вошел в ресторан, заказал чай и начал внимательно рассматривать свои документы.

Вдруг на площади послышался шум, крики, собралась толпа. Люди, разочарованные поездом «Франтиер мейл», сразу заинтересовались этим происшествием. Слепая нищенка столкнулась с каким-то господином. Он грубо обругал ее. Нищенка же, вместо того, чтобы безропотно принять проклятия, схватила его за плечо и ударила несколько раз по лицу. Это было неслыханно! Их окружила толпа, послышались возмущенные голоса, все были настроены против бедной слепой. Лицо ее было изъедено оспой, обезображено, платье грязное и рваное. Она походила на страшную ведьму.

— Подлая! Не дают ей денег, так она драться лезет.

— А почему ты обругал меня? — громко крикнула Лачи.

Бог знает, что случилось с ней сегодня. Она еще ни разу после тюрьмы не была здесь, побиралась в другой части города. Она не могла пойти туда, где раньше был ее табор, где стоял мост ее возлюбленного, где о ее красоте слагались легенды. Тысячу раз говорила она своему сердцу, что ей сюда нельзя приходить, но, по-видимому, родная земля звала ее. Да, здесь была ее родина. Вероятно, ее привела сюда тоска неисполнившихся желаний, несбывшейся мечты. Что бы там ни было, сегодня она пришла сюда, спрашивая у прохожих дорогу, шла на ощупь по каменным безжалостным улицам навстречу своему прошлому. Может быть, эта земля узнает ее? Может быть, она вспомнит лучшие времена? Может быть? Может быть?.. Поэтому она так рассердилась, когда прохожий обругал ее. Ведь она была властительницей этого района, его рани[22]. Когда она, бывало, проходила по улицам, ей вслед смотрели восхищенными глазами. Лачи ударила прохожего, оскорбившего ее, и доказала, что она прежняя Лачи. Ее всю трясло от негодования. Кто-то вырвал палку у Лачи и сильно ударил ее.

— Негодная! Мало того, что клянчит милостыню, еще смеет поднимать руку на почтенных людей!

Лачи узнала голос Хамиды. Она замерла, но потом гнев захватил ее, и она выкрикнула:

— И вам не стыдно обижать слепую?! Подойди-ка ко мне, я тебе покажу! Ты знаешь, кто я?

— Тетушка шайтана! Подлая ведьма! Колдунья! Кто же еще? Много здесь таких, как ты, попрошаек! — ответил Хамида.

Он еще раз ударил Лачи ее же палкой. Она заметалась, закружилась с вытянутыми руками, ища Хамиду. Мальчишки, возвращавшиеся из школы, увидели ее беспомощные жесты и начали хохотать. Они поднимали с земли камни и швыряли ими в слепую.

— Бей ее! Бей! — кричали они.

Прохожий, которого Лачи ударила, тоже швырнул в нее камнем. Со лба ее текла кровь. Лачи, спотыкаясь, чуть не падая, побежала прочь. Но ее догнали и толкнули в другую сторону.

— Бей ее! Бей ее! — крикнул Мадху и тоже швырнул в нее камень. Он попал ей в плечо.

Лачи узнала голос Мадху.

— Бей ее! Бей! — швыряя камень, крикнул торговец паном.

«Это Сукхья — торговец паном», — отметила Лачи про себя. Она упала, со всех сторон в нее летели камни. Лачи прикрыла лицо руками и прижалась к земле. Вдруг толпа рассыпалась, все разбежались, послышались шаги полицейских. Кто-то поднял ее сильными руками и побежал с ней к ресторану иранца. Ее положили на составленные столы. Послышался чей-то голос:

— Дайте воды!

Лачи вздрогнула. Это был голос Гуля! Он проник в каждую ее жилку. Это руки Гуля обмывали раны на ее лице. Они были бальзамом, который как бы возвращал ей зрение.

«Это мой Гуль! Это мой Гуль!» — твердила она про себя.

Подоспел полицейский.

— Что случилось? — обратился он к Гулю.

— Я сам ничего не знаю. Сидел, пил чай, вдруг слышу шум. Вышел и увидел, что ее забрасывают камнями. Я вынес ее из толпы и принес сюда.

— Молодец.

— Вы запишите ее показания, когда она придет в себя, господин полицейский.

Тот расхохотался:

— Если мы будем записывать показания всех нищих, так полиция больше ничем не сможет заниматься, — и ушел, посмеиваясь.

У иранца были йод и бинты. Гуль обмыл раны Лачи и перевязал их, но все-таки она нуждалась в помощи. Неподалеку, рядом с лавкой торговца паном, находился небольшой кабинет врача.

— Ты можешь идти сама? — обратился Гуль к Лачи.

Она отрицательно покачала головой. Это была правда. Лачи чувствовала невероятную слабость. Возможно, она и пошла бы, несмотря на раны, но присутствие Гуля лишало ее сил. Он взял ее на руки и сказал хозяину ресторана:

— Я вернусь, отнесу ее к доктору.

Лачи прижалась головой к его плечу и зарыдала. Она еще никогда так не плакала. Все лишения, отчаяние, печаль, воспоминания, словно фонтан, прорвались наружу.

«Если бы я умерла на его руках. Как приятна была бы смерть! О, жестокий бог! Я больше ничего не прошу у тебя, только чтобы ты забрал мою душу сейчас, сию минуту, чтобы я могла навсегда уснуть на этом плече».

Гуль вошел в кабинет врача и посадил Лачи в кресло. Доктор осмотрел ее.

— Раны не опасны. Через неделю все заживет. Каждый день нужно будет приходить на перевязку. Как ее зовут?

— Как тебя зовут? — повторил Гуль вопрос доктора.

Она молчала. В сердце ее поднималась буря. В ушах звенело. Это голос Гуля или призыв смерти? Как тебя зовут?! Как тебя зовут?! Как тебя зовут?! Словно земля и небо извергали огнедышащую лаву, и устрашающие раскаты грома повторяли этот вопрос.

— Доктор спрашивает твое имя, — снова мягко повторил Гуль.

— У меня нет имени, — с трудом проговорила Лачи.

— Действительно! Какое имя может быть у слепой нищенки? — заметил доктор. Он что-то быстро писал в блокноте.

— Вы не правы, господин доктор! — улыбнулся Гуль. — У слепых нищих тоже бывает имя и пристанище, где они обычно проводят ночь.

«Да, ты прав, — подумала Лачи. — Когда-то и у меня было имя, свой дом, куда я мысленно возвращалась каждый день — днем, и ночью, и утром, и вечером. Но теперь для меня наступила бесконечная ночь. Куда я могу пойти? Кого мне звать? В чью дверь постучаться? Доктор! Почему вы скоблите скальпелем мои раны? Вонзите его в мою грудь, чтобы сердце перестало биться».

Доктор вырвал из блокнота листочек и отдал его Гулю.

— Пять рупий! А если она будет приходить на перевязки, то еще семь.

Гуль вынул двенадцать рупий.

— Где ей взять семь рупий? Заплачу все. — Затем, обращаясь к Лачи, добавил: — Каждый день приходи на перевязку.

— Хорошо!

Гуль помог ей выйти на улицу.

— Где ты живешь? Я отведу тебя.

— Нет, я пойду сама.

Он помолчал, потом снова спросил:

— Где ты ночуешь?

— Там, где меня застанет ночь, господин! Вы уже много сделали для меня. Идите, идите домой! — голос ее срывался. Гуль пристально смотрел на нее, потом медленно повернулся и ушел, понурив голову.

Он уходит! Он уходит! Он уходит!! Он уходит!!! Больше ты его никогда не встретишь, ты его никогда не увидишь! Не сможешь обнять его. Умрешь с мыслями о нем, а он ничего не будет знать. Она, спотыкаясь, побежала на звук шагов Гуля, схватила его обеими руками, спрятала голову на его груди.

— Гуль! Гуль!! Гуль!!! Ты не узнаешь меня? Я — Лачи!

Наступила ночь, ночь встречи. Как ужасна и страшна она была для одного и какой радостной для другой. Это была обычная для Бомбея ночь, полная ароматов. Но как по-разному чувствовали они себя. Лачи спокойно уснула на плече Гуля, а он думал о том, как две ночи могут слиться в одной. Одна — темная, черная, зловещая. А другая полна чистых чувств, невинная и непорочная. Улыбающийся Млечный Путь, лунный свет, словно спокойно текущая река, и звезды, расцветающие, как цветы. Раскрываются объятия любви. Кто-то спокойно дышит, вверив себя кому-то. Эти ночи отличались одна от другой, как добродетель и зло…

Лачи спала крепко, спокойно. В темноте ее лицо, заклеенное крестовидными наклейками, было похоже на кладбище. Гуль встал и вышел на веранду.

Тихая, молчаливая, темная ночь — ни луны, ни звездочки. Черные тучи окутали весь небосвод. Гуль поднял глаза к небу, но он не ждал помощи от него. Он пытался найти в своем сердце хотя бы отблеск любви к Лачи, но напрасно. Любовь прошла, на сердце была пустота. Он пытался убедить свое сердце, что это прежняя Лачи, но напрасно.

Это была не та Лачи, которую он любил, из-за которой он бросил вызов всему миру и прошел через все испытания. Лачи была сейчас в его объятиях, но он не мог ласкать ее, прижать к груди. Куда исчезло огромное чувство, заставлявшее громко стучать его сердце? Кругом лед, только лед. Все чувства остыли, обратились в прах, хотя это и была прежняя Лачи с ее высокими чувствами, глубокой преданностью. Она встретила Гуля и была счастлива так, будто получила все радости жизни. А он сам словно стоит среди мрачной пустыни и зовет, пытается вернуть свое чувство. Любовь не откликнулась на его зов.

Темная ночь! Остывшие чувства! Полное разочарование!

Гуль стоял в отчаянии, сжимая руками голову. В сердце нет и следа теплого чувства к Лачи.

Через семь дней доктор снял повязки. Еще дня через два-три Лачи уже могла ходить.

— Лачи! Я получил работу в Пуне. Мне придется поехать туда, — как-то раз обратился к ней Гуль.

— Я поеду с тобой, — обрадовалась она.

— Да, конечно! Но прежде я съезжу один, подыщу домик для тебя. Нужно же будет где-то жить.

— О, у меня будет дом! — радостно прижимая руки к груди, сказала Лачи. Потом лицо ее стало печальным. — А сколько дней ты пробудешь там?

— Около месяца.

— Целый месяц?! И я здесь буду одна? — испуганно спросила она. — Как же я смогу прожить без тебя так долго?