Однако порой он по привычке ненадолго засыпал днем, в предвечернюю пору. На этот раз его разбудил шум: шелест травы. А потом тихий шорох шагов за окном. Он вскочил с одеяла и подошел к открытому окну. Запах Сидни донесся до него задолго до того, как она показалась из-за деревьев. Ее белое платье – вот и все, что он увидел. Сердце у него бурно забилось.

Она не ходила, а как будто плыла, скользила, а не подскакивала вверх-вниз при ходьбе, как другие люди. Словно птица, медленно летящая над водой. Она что-то держала в руке, но не ту раскрывающуюся и складывающуюся штуку с длинной ручкой; солнце стояло низко, значит, эта штука не нужна ей. Она помахала рукой, завидев его в окне. Майкл махнул ей в ответ. А потом она сошла с дорожки и подошла к окну прямо по траве. Он оказался немного выше, чем она, ей пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть его лицо. Ее шляпа, пахнущая сухой травой, съехала на затылок, и она сняла ее.

– У вас волосы лисицы, – сказал Майкл. – Красные и желтые. Все вместе.

Потом он закрыл глаза и прижал стиснутый кулак ко лбу. Это было неправильно. Сначала ему полагалось сказать что-то другое: «Привет» или «Как поживаете?» Только после этого можно было говорить.

Но она не рассердилась. Она засмеялась. Негромкий смех вырвался из ее рта, как музыка.

– Спасибо. Я воспринимаю это как комплимент. А ваши волосы… – Сидни пристально посмотрела на него, приложив палец к губам. – Ваши волосы напоминают воронье крыло. Только эта ворона пролетела слишком близко от садовых ножниц, которыми орудовал какой-то очень неуклюжий садовник.

Майкл растерянно провел рукой по волосам, взъерошил их. Но, наверное, это был «комплимент», потому что глаза у нее ярко блестели и она улыбалась.

– Спасибо, – сказал он. Она опять засмеялась.

– Не за что. Я вчера была в Чикаго, навещала подругу и привезла вам вот это.

Он взял то, что она ему протягивала. Две вещи. Одна – это была бумага, белая и толстая, как книга, но на ней ничего не было написано. А вторая – много тонких деревянных палочек-карандашей, – перевязанных ленточкой.

– Сэм говорил, что вы хотите рисовать. Майкл посмотрел на нее.

– Вы даете все это мне?

–Да.

– Это подарок?

–Да.

Он начал рассматривать подарок. Бумага была плотная, аккуратно сложенная уголок к уголку, а карандаши – всех цветов и все остро заточенные. Майкл пытался удержать лицо в неподвижности, но он был слишком счастлив. Он улыбнулся во весь рот и сказал:

– Спасибо.

Но что-то его тревожило. «За подарки – даже от близких друзей – полагается благодарить в письменном виде. Записку с выражением признательности следует посылать не позже, чем через три дня после получения подарка».

– Пожалуйста.

Опять между ними наступило молчание. Майкл ненавидел доску на окне. Из-за нее ему становилось стыдно.

– Чем вы сегодня занимались? – спросила она.

– Я разговаривал.

– С моим отцом?

–Да.

Ничем другим он не занимался, только разговаривал, но потом чувствовал себя таким усталым, словно бежал весь день, не останавливаясь.

– Чем вы сегодня занимались?

Тут уж они оба улыбнулись. Он иногда начинал думать, как она, и сейчас догадался, что ей кажется смешным говорить друг другу такие вещи. «Чем вы сегодня занимались ?» – как будто они оба настоящие люди. «Обычные люди», – вот как правильно. Но ведь они оба знали, что он другой.

– Я играла в гольф в клубе, – ответила Сидни. – С Филипом.

Она играла со своим братом в какую-то игру. Что ж, это хорошо. Хотелось бы ему поиграть вместе с ними.

– Ну мне, пожалуй, пора, – сказала она и отступила назад, снова надев шляпу на голову.

– До свидания. Спасибо вам за подарок. Он думал, она скажет «пожалуйста», но она сказала другое:

– Не стоит благодарности. Надеюсь, вам понравится.

– Да, мне нравится, – торопливо заверил ее Майкл. Она опять засмеялась и сказала:

– Вот и хорошо.

А потом ушла.

Должно быть, ему и раньше дарили подарки, но он запомнил только один – свою книгу. И теперь он вынул ее из кармана и положил на стол рядом с подарком Сидни. Он чувствовал себя богачом.

Его книга больше никуда не годилась, она совсем испортилась от воды и времени, и от его пальцев, листающих страницы. Но это не имело значения, потому что он запомнил все слова наизусть.

Подарок Сидни был новым. Бумага такая белая, что глазам больно, но ему это нравилось. Ее жалко было трогать, поэтому он просто разглядывал ее и не мог налюбоваться. Он прижался носом к верхнему листу и вдохнул запах. Развязал ленточку, державшую вместе карандаши, и не успел их ухватить, как они раскатились по всему столу. Он выбрал красный. Карандаш был твердый, и его труднее было держать, чем цветные мелки Сэма. Майкл приложил заостренный грифель к белой бумаге, но тут его рука замерла.

Ему не хотелось портить подарок. Лучше полюбоваться на него еще немного. Может быть, завтра он нарисует картину, но только не сейчас. Белая бумага, остро заточенные концы карандашей всех цветов радуги – все это было бесподобно само по себе.

Услыхав, как ключ поворачивается в замке, он схватил свою книгу и отошел от стола. Неужели уже пора обедать? Он позабыл о голоде. Сквозь запах вареного мяса пробился другой, уже знакомый ему запах. Запах 0'Фэллона после того, как он пил из коричневой бутылки. У Майкла шевельнулись волосы на затылке.

0'Фэллон шел как-то неправильно. Поднос грохнул, когда он поставил его на стол.

– Так вот что она тебе дала? Я ее видел у окна, видел, как она тебе что-то сунула.

Майкл подошел поближе. Ноги плохо его слушались.

– А что ты ей сунул, а? Я тебе скажу, что бы я ей сунул. Прямо под эти белые юбки. – 0'Фэллон громко засмеялся. – Карандашики, да?

Он поднял один, и Майкл грозно оскалил зубы.

– Ты на меня не рычи, парень.

0'Фэллон повернулся и расставил ноги пошире. Может, он хочет драться? Про себя Майкл точно знал, что хочет.

– Ну давай попробуй. Ты у меня жизни не обрадуешься, чертова обезьяна. А ну-ка глянь.

На подносе стоял стакан с водой. 0'Фэллон подхватил его и вылил всю воду на подарок Сидни, прямо на белые листы.

– Назад!

Майкл продолжал идти прямо на него, рыча от гнева, скрючив пальцы, как когти. 0'Фэллон сунул руку за спину и вытащил дубинку.

Майкл ссутулил плечи и пошел в обход. Грозный рычащий звук сам собой вскипал у него в горле. В крови зазвенела старая песня, которую он уже почти забыл. На теле противника выступил пот, и Майкл учуял в нем запах страха.

– Назад, я сказал. А ну давай назад, а не то я тебе мозги вышибу. Да, пожалуй, я так и сделаю.

Майкл дождался, пока 0'Фэллон поднимет дубинку над головой, потом бросился на него. Его вес увлек их обоих на пол, и он оказался наверху, он победил. Он вцепился руками в волосы врагу, рыча и щелкая зубами ему в лицо. Он слишком поздно заметил приближение дубинки.

Боль ослепила его. Дубинка обрушилась ему на щеку, заставив откинуть голову набок. Видеть он не мог, но все-таки бросился еще раз, и его пальцы обвились вокруг дубинки. Он вырвал ее из рук врага и отбросил далеко в сторону.

«Ну теперь все, – подумал он, огрызаясь и чувствуя прилив слюны во рту. – Теперь ты побит». 0'Фэллон дергался и дрожал всем телом, вращая белками глаз. Губы у него побелели от испуга. Он пискнул, как мышь, когда ловишь ее рукой. Майкл вскинул голову и победно завыл.

Медленно, осторожно, он слез с поверженного противника и отполз в сторону, все еще передвигаясь на четвереньках. Потом потрогал кровь у себя на лице, посмотрел на свою руку, понюхал ее. В голове стучало от боли и торжества победы.

– Проклятый скот.

В руке у 0'Фэллона появилось что-то блестящее, направленное на него. Что-то черное и смертоносное. Майкл понял, что это, за секунду до того, как оно плюнуло огнем, и вскинул руку, закрывая ладонью дуло.

* * *

– Мы с Майклом сегодня играли в волшебные фокусы, – доложил Сэм всей семье и Чарльзу за обеденным столом. – Мы сделали фокус с шарфом и с мраморными шариками. Но в карты он жульничает. Всегда вытаскивает правильную карту из колоды раньше меня.

– И как же ему это удается? – спросила Сидни.

– Он шельмует!

– Каким образом?

– Он их носом чует. Говорит, что всегда может угадать по запаху, какую карту я трогал последней. Тетя Эстелла возмущенно прищелкнула языком.

– Завтра я научу его играть во флинч. Тут уж чутье ему не поможет шельмовать.

– Вряд ли он сумеет разучить правила, – вставил Чарльз покровительственным тоном, каким всегда обращался к Сэму. – Я полагаю, для него эта игра окажется слишком сложной.

– А вот и нет.

– Сэмюэль, – одернула племянника тетя Эстелла.

– А вот и нет, – упрямо повторил Сэм. – Майкл может выучить все, что угодно. Стоит только сказать ему один раз, и он все понимает.

– Да неужели? – вежливо усомнился Чарльз. Филип в ярости уставился на Чарльза, но промолчал. Он опять впал в немилость, потому что провел вне дома всю прошлую ночь, и на этот раз тетя Эстелла порекомендовала в качестве наказания двухнедельную отсидку: полный запрет на выход из дома и никаких контактов с внешним миром. Отец сказал, что рассмотрит вопрос. Это означало лишь одно – ничего не случится, пока тетя Эстелла не потеряет терпение и не возьмет дело в свои руки. И уж тогда она сумеет настоять на своем.

Сидни заметила, что отец в этот вечер особенно молчалив. Это на него не похоже, подумала она. Обычно они с Чарльзом никому не давали слова вставить, обсуждая за обеденным столом успехи Человека с Онтарио или отсутствие таковых. Оба они, как ей показалось, выглядели немного растерянными и сконфуженными. Ей очень хотелось знать, каковы их дальнейшие планы насчет Майкла. Когда же наконец они поймут, что его больше нельзя использовать в качестве научного объекта? Но сейчас явно было не время задавать такой вопрос.