С таможенниками все было проще.

– Оружие, наркотики е?

– Нет!

– Проезжай!

Марину предупредили: не вздумай шутить на эту тему. Один идиот веселый пошутил. На вопрос про оружие сказал: «Ага! Пулемет везу, станковый!» Так его три часа трясли на досмотре, до трусов раздели и требовали признаться во всех смертных грехах.

* * *

Ну вот! Два часа чистого времени ушло на переход границы. Марина посмотрела на часы. Если будет поторапливаться, то к обеду в Донецк приедет.

Едва она съехала с виадука, как под мостом попала в поле зрения местного гаишника. Если по-здешнему, то даишника, так как у них не ГАИ, а ДАИ – Державна автоинспекция.

Инспектор, как дядя Степа, здоровенный ломоть, кудрявый, как юный Пушкин, козырнул ей и расплылся в улыбке. В документы ее лишь глазом для порядка глянул. Что смотреть-то, если ее только пять минут назад через границу пропустили. На самом деле ему просто потрепаться хотелось, «за Россию» спросить, про цены на бензин в Питере и какие пенсии бабкам дают.

Поговорили душевно. Марина заодно спросила, как ей правильно на трассу «в ДонецЬк» рулить.

– Ось щаз пид виадук и все прАмо и прАмо!

Но навигатор показал направо, и она повернула, как велел ей прибор. Ее унесло к развилке, откуда можно было вернуться к пограничному переходу или в Харьков. Покрутившись по дороге, она минут через двадцать снова вынырнула перед виадуком, где загорал на солнышке ее недавний знакомый, кудрявый, как русский поэт, только теперь уже в компании целой бригады ДПС.

Увидев Марину на ее приметной машинке, даишник улыбнулся русской туристке полной обоймой крупных, как кукурузные зерна, зубов, растопырил руки, словно свою старую знакомую встретил, и пошел навстречу:

– Ну куда ж вы повертали??? Я же ж вам казав – прАмо, а вы направо – на ХарькИв повернули!

– Да вот, навигатор наврал что-то! – Марина тоже улыбнулась в ответ, а краем глаза увидела, как напряглись дэпээсники.

А даишник, видать, и рад был покрасоваться перед друзьями. Он чуть не по пояс влез в машину через окно, заполнив собой все Мотькино пространство, и, дыша в лицо его хозяйке луковым духом, спросил игриво:

– Куда ж вы, барышня, повертали не туда?! Я вам казав – прАмо! А вы?! От щаз поедете и николы не сворачивайте, только прАмо. Там указатель будет на ДонецЬк. А направо – то это как раз на ХарькИв!

* * *

Марина поблагодарила его еще раз и с трудом вытолкала из машины. Даишник изобразил ей в ответ что-то похожее на воздушный поцелуй, помахал полосатой палкой: «ПрАмо!» – и, хитро ухмыляясь, пошагал к своим коллегам, которые с любопытством смотрели вслед Мотьке. «Сейчас, наверное, нагородит небылиц про наши с ним шуры-муры-амуры!» – со смехом подумала Марина, вдавливая посильнее педаль газа.

* * *

До «ДонецЬка» оставалось каких-нибудь семьдесят километров, когда она поняла, что телефон ее на территории Украины молчит как партизан не просто так, а по поводу. Не в роуминге оказался! Забыла! Стало быть, ждать звонка от соседа уже не стоит. Но самое противное, что ей же нужно было как-то с донецкой подружкой Наташкой Стрелковой связаться. Купить пакет местной связи на трассе оказалось делом бесперспективным. Попросить у кого-то трубку на минутку – верх нахальства.

* * *

Марина заметила такую странную вещь: местные жители буквально не выходили из эфира. Видимо, тариф был какой-то халявный у абонентов, позволяющий вести непрекращающиеся переговоры с друзьями и подружками. У торговцев на придорожном рынке, у буфетчицы в кафе, у контролера в туалете – у всех возле уха был мобильник. Вот жаль, третьей руки нет у человека. Она б не пустовала!

Марина, привыкшая общаться по телефону лаконично и четко, не уставала удивляться, слушая, как полуголые барышни в шлепках на босу ногу, с облупившимся ярко-малиновым лаком на ногтях ног и рук лениво цедят в трубку. Текст у всех был почти одинаковый:

– И шо он? А ты? А он? А она шо, дура совсем?! Не, я тя не понимаю! А он шо? И?.. Ой, мама дорогая!!!

А молоденькие мамашки с колясками трепались про то, как «кроха дитятко» вчера сказал «мама», а муж спорит, что «папа».

– Не, он мне будет шо-то доказывать! «Папа»! Да «папа» дети только после «мама» начинают понимать! А он мне доказывает!!! Слышь, чуть не до драки! Шо?! Та помирилися, конечно! Да ты ж знаешь, одеяло помирит! Га-га-га!!!

* * *

Марина присела за круглый столик у летней кафешки, вытащила из сумочки синенькую бумажку достоинством в пять гривен. Не очень понимая, много это или мало, она положила денежку под нос конопатой девице, которая на ее глазах тянула телефонную резину ни о чем, и решительно сказала:

– Будьте добры, один звонок с вашего телефона, всего две минуты, по Украине!

Девица услышала ее. Прошуршала «Я тебе перезвоню!», цапнула бумажку, которая мгновенно исчезла где-то в складках красивой, белой, как хлебобулочное изделие из дрожжевого теста, груди, не умещавшейся в глубоком вырезе пестрой кофточки, – видать, нормальная плата за две минуты разговора! – и деловито спросила:

– Номер говорите!

Марина продиктовала Наташкин номер и через секунду услышала родной голос. Наташка зачирикала, как всегда, но Марина ее аккуратно погасила:

– Натик, я в семидесяти километрах от тебя, но я вспомнила, что не знаю твоего домашнего адреса! Да! Записываю! О'кей! Жди, я скоро буду!

* * *

Донецк показался Марине городом культурных водителей. Ее везде пропускали, одобрительно подмигивали фарами, приветствовали. Правда, «украинскому глобусу» эти нежности были по барабану: навигатор все так же опаздывал с сообщением о нужном повороте, не мог прочесть набранную латиницей Наташкину улицу Щетинкина. В итоге по Донецку Марина наездила чуть не сотню километров, так и не найдя нужного адреса. Да еще и в одном месте, проскакивая перекресток, не разглядела за ним ямку, в которой Мотька подпрыгнул, а вместе с ним подпрыгнули чемодан, сумка с подарками, бутылка с водой и... ведро с грибами. Приземлилось оно не очень удачно, и в салоне больше, чем нужно, запахло соленьями. Часть белых проскользнули в щель между тарелкой и краем ведра и расползлись медузами на коврике.

– Черт! – крикнула Марина в сердцах и стала искать место у тротуара, чтобы по горячим следам убрать грибной беспорядок, а заодно и справиться у горожан: надо ж было как-то добираться до этой засекреченной улицы Щетинкина.

Ей повезло. Какой-то дядя на остановке не стал махать крыльями, посылая ее на все четыре стороны, а сказал:

– Сейчас подойдет маршрутка номер одиннадцать, вот за ней вы и поезжайте! Кольцо у нее там, прямо на рынке, а рынок – на Щетинкина. Какой дом вам нужен? Семнадцатый? Он у рынка и есть.

Марина дождалась одиннадцатой маршрутки, пристроилась ей в хвост и порулила потихоньку. Не прошло и десяти минут, как показалась та самая улица, а вот и тот самый дом, что ей был нужен. Только она высунулась в окно, чтобы спросить у мужиков, дувшихся в палисаднике в домино за колченогим столиком, про нужную ей парадную, как чуть не оглохла от радостного визга:

– Маришка! Родная моя! Наконец-то, а я уже три часа гуляю, тебя высматриваю!

Натаха Стрелкова вытащила ее из машины и принялась душить в своих могучих объятиях.

* * *

Когда улеглись страсти и подруги угнездились наконец за крохотным столиком в игрушечной кухне Наткиной квартирки в «малосемейке», розовая от ванны Марина, тяпнув по случаю нежной долгожданной встречи «пять капель» чего-то украинского народного коричневатого цвета, спросила тихонько:

– Тусь! Ну как ты тут?..

* * *

Наташа Стрелкова когда-то тоже жила в Питере, а познакомились они в роддоме: Наташкина Женька и Маришкин Гошка родились в один день и почти в один час. Счастливые мамаши лежали рядышком, отходя от того сумасшествия, которое только что произошло с ними, а на одном пеленальном столике причмокивали крошечными губами две розовые куклы с крепко зажмуренными глазками.

– Сын? – спросила Наталья.

– Сын, – ответила Марина.

– А у меня девочка!

– А муж хотел мальчика?

– А муж хотел хоть кого-нибудь... Он у меня не так молод, поэтому боялся, что вообще детей не будет, и вот... такой подарок.

А за окном больничной палаты плавился первый июньский день, и по истертому линолеуму передвигался от стены к стене солнечный квадрат. Когда сегодня утром у них «все началось», солнышко даже не заглядывало в окно, а сейчас переползло на другую сторону. Сколько же это часов прошло?.. Какой долгий день! Такого в жизни у Марины еще не было. Словно растянутый до ста часов...

* * *

– Натуся!!! – раздалось за окном.

Наталья встрепенулась и поднялась на локте. Крик за окном повторился.

– Левушка... Ну как я ему отвечу?! – Наталья чуть не плакала.

– Муж?

– Муж! – Наташка просияла. – Знаешь, какой он?! Необыкновенный... А твой? Уже знает?

Марина резко дернула головой, отвернулась к стене. Она молчала. А Наташка тихонько сказала:

– Извини.

* * *

Потом их перевели в обычную палату, где кроме них была еще одна молодая женщина. Вообще-то женщинами они себя не чувствовали. Девчонкам по двадцать лет! Но в роддоме всех называли женщинами. Ну «женщина» так «женщина»!

Та, третья, быстро ввела их в курс дела, объяснила, что детей принесут на первое кормление только утром, и посоветовала отоспаться хорошенько, пока не начался «весь этот кошмар». Потом сладко зевнула, отвернулась к стене и засопела. Когда пришла медсестра с градусниками и тронула ее за плечо, женщина недовольно дернулась и промычала:

– Потом...

Медсестра приставать не стала, ушла, тихонько притворив за собой дверь. Наташка с Мариной переглянулись и тоже трогать незнакомку не стали, а разговаривали исключительно шепотом.