– Держись за шею, покатаю!

Это было смешно, но он и в самом деле катал ее. Сил в нем было немало, и Марина, вес которой в воде был просто символическим, не мешала ему двигаться и дальше с крейсерской скоростью.

* * *

Странно, это совместное путешествие к дальнему камню за десять минут сблизило двух полураздетых людей не меньше, чем дружба с детсадовского горшка. «А что удивляться, – думала потом Марина. – Это как раз оттого, что мы там чуть не в костюмах Адама и Евы были. Да еще танцы эти подводные...»

Камень оказался высоким. Марина прикинула, как нехорошо будет она выглядеть, карабкаясь на него.

– Может, не полезем? – спросила она.

– Не хочешь – не полезем. Устала? – спросил он.

– Немножко есть...

– Цепляйся за меня, за шею. Будем танцевать в воде!

И в самом деле получилось что-то танцевальное! И Марину не коробило от мысли, что мужчину этого она почти не знает. Ее пьянила его близость, и ей нравилось танцевать с ним в море, а от мысли, что под ногами у них не танцпол и не земная твердь, а бездна глубиной в сорок метров, у нее замирало сердце.

Или сердце замирало оттого, что он нежно прижимал ее к себе? И ей это нравилось. Когда читала раньше про вот такую завязку отношений – про любовь, которая с первого взгляда начинается, – не очень-то верила. А вот на тебе! И ведь взгляда-то еще никакого не было! Он в очках! Не просить же его снять их!

– Ну что, плывем на берег? – Андрей отвел с ее губ прилипшую прядь волос.

– Плывем! Ты опять повезешь меня?

– Повезу, если хочешь. Хочешь? – Он улыбнулся, и на левой щеке у него обозначилась ямка. А на правой – нет. И от этого выражение лица было смешным и милым: слева – ямка, справа – щека как у хомяка!

– Хочу! – Марина впервые в жизни не кочевряжилась. Странно. И раньше ведь влюблялась, но при этом ей всегда хотелось раззадорить кавалера, вызвать в нем бурю эмоций, заставить злиться, и поэтому она все делала наперекосяк. Если он говорил «Брито», то она непременно возражала – «Нет, стрижено!». А тут... А тут все по-другому. Она подчинялась его силе, и ей хотелось только одного: чтобы не кончался этот день. А от предчувствия чего-то большого и значимого внутри у нее все вибрировало, и это, еще не случившееся, волновало больше, чем большая настоящая радость. Например, если бы она реально нашла миллион долларов. Нет, с миллионом она, наверное, перехватила! Такими деньгами не бросаются, даже мысленно! Да и нельзя чувства на доллары мерить! Не соизмеримо.

Всю обратную дорогу Марина буквально плавилась от ощущения непостижимого счастья. И удивлялась: еще час назад она ничего не знала о существовании этого человека. Она и сейчас-то ничего о нем не знает, кроме имени да того, что у него крепкие руки. «А еще он умеет танцевать танго в открытом море...»

* * *

На берегу он расчесал пятерней волосы, и они топорщились от соли, как колючки у ежика. Марина грелась под полотенцем, обхватив себя руками под коленки, прищурясь, смотрела на него и просто умирала от умиления. «Ежик! Ежик в тумане! Мой... ежик...» – пело у нее все внутри, и она очень жалела, что не могла орать про ежика во все горло.

– Волосы теперь так и будут стоять дыбом... – сказал Андрей и улыбнулся. – Как у ежика!

– Я тоже про ежика подумала, на тебя глядя! – Марина вылезла из своего укрытия и разложила полотенце на теплых камнях – на просушку. – Здесь есть источник пресной воды – можно там сполоснуться! Только нет ведра.

– Я знаю! – Он хитро подмигнул ей. – Я тоже знаю источник. И знаю, где ведро! Пойдем?!

– Пойдем!

Тропа, по которой Марина бегала вверх-вниз целую неделю. Он повел ее по ней, до развилки, до кривого дерева, потом под сводами ветвей, перевитых лианами темно-зеленого плюща. Он держал ее за руку и шел размашисто, она почти бежала за ним.

Наконец зажурчало впереди, потянуло прохладой.

– Пришли, – сказал он чуть хрипловатым голосом.

* * *

Марина была тут последний раз три... Нет, четыре дня назад. Всего четыре дня, а как все изменилось. Ирка резко собралась и уехала в Ленинград – с Гариком оборвалось все, как только они пришли из похода. Остальные ребята тоже куда-то расползлись. Марина поездила три дня по городским пляжам и снова собралась на Фиолент. Просто на день, без ночевки, без палатки, без компании.

Не потому, что ей так уж скучно было в городе. Вон, на Херсонесе тоже прикольно было. Вроде море как море. А ступишь несколько шагов вверх от пляжа и попадаешь в античный город, а там и таинственные колодцы, и колонны с капителями, и колокол на горе, который гудит от ветра, гуляющего в его гулкой утробе, где прячется длинный молчаливый язык.

Но все не так и на Херсонесе. Может быть, потому, что там в двух шагах шумит большой город. А Фиолент – это одиночество, которое ей не в тягость. А еще ее очень тянула сюда нераскрытая тайна, история того таинственного обитателя старой желтой палатки. Кто он? Человек? Привидение?

Марина помотала головой, отгоняя видение. Впереди продирался сквозь кусты и тянул ее за руку красивый, как юный бог, Андрей.

Он пошарил в кустах и вытащил старое ведро. Подставил его под струю воды. В ведре была дырка, и вода через нее выливалась тонкой струйкой. Весело так выливалась, смешно. Писающий мальчик есть? Есть! А тут писающее ведро! Почему бы и нет?!

Он опрокинул ведро себе на голову и крякнул.

– Хор-р-рошо! Ты будешь? – спросил он и наконец-то снял свои очки – черные, солнцезащитные.

Марина поймала его взгляд и оцепенела.

Да нет... показалось.

Или все-таки не показалось?! Вот что-то такое же было целую неделю здесь, когда она постоянно чувствовала, что за ней кто-то наблюдает. Чертовщина какая-то...

– Андрей, а мы с тобой встречались где-то? – Она смотрела на него изучающе.

Он отрицательно помотал головой, пристально глядя на нее.

– Тогда иди, пожалуйста, во-о-о-о-он к тому дереву, не поворачивайся и считай до ста.

– Почему?

– Потому что мне нужно после обливания снять мокрый купальник и одеться в сухое. Терпеть не могу ходить в сыром и соленом! И не поворачивайся, слышишь? – крикнула она ему вслед.

Она набрала ведро, не полное, – полное и не поднять, и умереть можно от холодной лавины, – вдохнула глубоко-глубоко, набрала в легкие побольше воздуха и опрокинула на себя. И заорала от восторга и ужаса!

Эхо раскатилось по горному ущелью, в которое убегал прозрачный ручей. И мир над ним взорвался хохотом! Тем самым! И все тут же встало на свои места.

Марина инстинктивно прикрылась руками, потом цапнула влажное полотенце, лежавшее на камне, завернулась в него и оглянулась.

Андрей стоял под деревом. Как и обещал, не оборачивался и не подглядывал. И уже не смеялся. Смеялось эхо. И страшно от этого смеха не было, потому что белый день, а если спуститься на пляж, то там и белое солнце, и люди, хоть их и совсем не много в середине недели, и нет никакой тайны, и ночного привидения в белом тоже нет.

* * *

– Так это... тогда... был ты? – спросила его Марина.

– Я, – ответил Андрей. – Тут бухта рядом, в Мраморной балке, называется Эхо. Даже шепотом сказанное отзывается много раз... – А потом добавил: – Я испугал тебя?

– Ну не то чтобы испугал... Просто была во всем какая-то загадка, которую я целую неделю пыталась разгадать. А у меня не получалось. Ну с эхом все понятно. Ты тогда точно так же увидел меня из кустов, а потом услышал, как я завизжала, и расхохотался. А вот как я чувствовала твой взгляд? Ты видел меня?

– Видел. И когда видел, подолгу смотрел.

– Это называется «сверлил взглядом»... – Марина задумалась. – А что ты тут делаешь? Почему живешь отшельником на поляне за скалой?

– А мне так нравится! – Андрей поднял с земли ее сумку. – Ты в сухое переодеваться будешь?

– Буду.

Она ловко проделала это в кустах – только ветки хрустели – и выскочила оттуда в шортах и просторной рубашке на голое тело.

– Ну что? Идем ко мне в гости?

Она не ответила, а он подумал: «Молчание – знак согласия» – и повел ее знакомой тропинкой вдоль зарослей колючей ежевики. Каких-то сто метров – и солнце буквально хлынуло из кустов, и в его лучах дрожал раскаленный воздух, а листочки в своей нежной детской зелености были почти прозрачны, казалось, каждая прожилка просвечивает в них.

Он собирал для нее переспелые ягоды и кормил с руки, которая ковшичком качалась у ее носа, и стоило ей раздавить языком одну ягоду и открыть рот, как следующая ежевичина из ковшичка падала ей в рот. А она, как голодный галчонок, все открывала и открывала его навстречу корму.

В какой-то момент, когда она, перекормленная до сытости, потеряла бдительность, он наклонился к ней и горячо поцеловал в перепачканные ежевичным соком губы. Она не ожидала этого, вздрогнула и от радости зажмурилась. До этого у нее были романы с мальчиками ее возраста, ну и еще короткая история с парнем старше ее на три года. Как они целовались с ним!!! В эту кастрюлю с динамитом – да спичку бы! И все в секунду взлетело бы к чертовой матери! Вот так целовались...

И Марина после этого рассказывала подругам, что поцелуи сопливых мальчишек-одноклассников – это просто детский лепет в сравнении с поцелуями студента-второкурсника.

И кто бы мог подумать, что пройдет совсем немного времени, и она сделает вывод, что и студент-второкурсник – это просто детский сад, средняя группа. В сравнении с Андреем. Все познается в сравнении. В его поцелуях был привкус чего-то запретного, отчего внутри у нее все тряслось, будто кур воровала. И чувствовала она, что за такими поцелуями может последовать что-то еще...

«А вот это вам фигушки! Индейскую избу вам!» – решила Марина и покосилась на Андрея. И удивилась. Он был совершенно спокоен. Как будто все уже решено или все уже даже свершилось.

«Думает, что сейчас придем в его палаточку, и он получит все по полной программе! Ну-ну! Блажен, кто верует!»