Что я и делала. В одном месте можно было за полсотни гривен поселиться в палатку, которых было два десятка под соснами. Рядом – стоянка для машин. Лагерь почти пустой, только одна палатка обитаема.

– Живет парочка влюбленных. Никого не видят, никого не слышат. И мы их не видим, – объяснил владелец лагеря. – Не знаю, что они едят. Вроде за продуктами совсем не ходят...

– А что, тут нет ни кафе, ни магазина? – поинтересовалась я.

– Ну почему нет?! Есть! – Хозяин смачно почесал здоровый живот, свисавший поверх штанов. – Только сейчас уже ни магазин не работает, ни кухня. Нет же никого! Осень...

Дальше он стал рассказывать про то, что они сами тут с голоду пухнут – он и еще два пацана, что лагерь охраняют.

– Это не пацаны! Это два крокодила! Да сами гляньте! Во идет, Геной зовут! – Хозяин показал на лысого увальня, который шел от моря и очень заинтересованно на меня смотрел. – Сколько жратвы ни привезем, они ее истребляют в первый же день. Второй такой же – большой и толстый.

Не, я уже его не слушала. Только вид делала. На фиг, на фиг такое соседство! Совсем не впечатляет остаться в компании с этими гоблинами темной ночью. Но я решила усыпить их крокодильскую бдительность и сделала вид, что заинтересовалась предложением, и стала расспрашивать, где ближайшая лавка продуктовая, есть ли в палатке спальник и еще про кучу мелочей.

Потом сказала, что поеду в разведку, посмотрю, где продуктовый магазин и что там продают, и вернусь, потому что местечко мне очень понравилось. Крокодилы плотоядно облизнулись и попросили прикупить для них пивка. И пообещали, что к вечеру принесут гитару и устроят мне вечер знакомств.

Ну уж извините! И идите куда подальше с вашей гитарой и вечером знакомств! Можно представить, что это за «знакомство»!

Мотька упирался в горку, как мог, чем радовал меня безмерно. Все-таки хорошая машинка! Как оказалось, не только для города хороша, но и для путешествий. В том числе и по горам.

Тут я как-то неудачно затормозила, и Мотька, фыркнув, остановился. И сразу же начал сползать с горы задом. Ручник его не держал вообще, пришлось изо всех сил давить на педаль тормоза.

Я испугалась! Но самую малость. Газ до упора – и полный вперед! Выскочила. Молодец, Мотька! Пока, парни! Прощевайте и не поминайте лихом! Крокодилы!

Примерно через три километра я снова повернула к морю. На сей раз уперлась в гряду камней и турбазу, на которой напрочь отсутствовал свет, а значит, ни телевизора, ни книжки на ночь. И пляж завален телами.

Не, не хочу. Не для того я за столько кэмэ рулила, чтобы днем в каменюках искать для себя два квадратных метра пляжной площади, а ночью ползать в туалет со свечкой! Нет! Мы еще повыбираем! – сказала я сама себе, имея в виду под местоимением «мы» себя и Мотьку. Ему ведь тоже место требуется для ночлега. А на этой турбазе для машин его нет. Машины оставляют где-то за территорией, а это совсем неинтересно...»

* * *

Если не спешить и не хватать то, что с краю, то непременно найдется то лучшее, что устроит во всем. Ну или почти во всем. Так было и с поиском турбазы. Она нашлась. С домиками-теремками, с рестораном под навесом. И свет был, и кухня. И пляж на любой вкус: наполовину каменистый, наполовину галечный. Стоило, правда, все это недешево, что было странно: все-таки сезон закончился, мест полно, откуда, спрашивается, цена такая? Ну да свет и кухня дорогого стоят, и место для машины прямо у домика, кстати. И территория охраняемая. Может, такими же «крокодилами», но кроме охранников на турбазе была хозяюшка, которая вручила Марине электрический чайник, была дежурная на ресепшн, была горничная. Видимо, был и хозяин заведения, потому что дамы, оформляя проживание Марины, постоянно поминали какого-то Пал Палыча и его новые правила и прибавляли при этом – «хозяин-барин».

Вечером Марина позвонила своим в Севастополь, рассказала, как устроилась, какая красота кругом, как ей все нравится, и попросила не переживать и не волноваться.

– Звонить не буду, теть Васенька! Через неделю приеду. Всех целую и люблю. Пока!

* * *

Если бы такого чуда, как море и Южный берег Крыма, не было в природе, его надо было бы придумать. Хотя бы для того, чтобы у романтичных натур на этом Южном берегу рождались сногсшибательные истории, чтобы им было где влюбляться, плавать по лунной дорожке, давать клятвы верности и нарушать их, чтобы после этого извиняться, преклоняя колена в песке под соснами. Ах, сколько дивных тайных историй хранят в памяти эти сосны!

Но всему свое время. Сентябрь – это уже не сезон. Вернее, сезон бабушек с внуками, старых дев и чумичек, которые давно плюнули на все романтические истории, так и не случившиеся в их жизни, и довольствуются историями книжными. В них и небо выше, и вода в море теплее, и сами они там такие раскрасавицы! А кавалеры так галантны и внимательны, и, не исключено, что в буклях, в камзолах с золотом и шелковых штанах. Как мушкетеры!

* * *

– Опоздали вы с отдыхом! – сказала Марине за завтраком официантка Тоня.

Марина посмотрела на нее вопросительно: «Что значит – опоздала?»

Тоня поставила перед ней кофе, блюдечко с ровными кубиками масла, соломенную плетенку с хлебом и присела на краешек соседнего стула.

– Компанию вам уже не найти! Отдыхающие разъехались. А у нас и так их не очень много: сюда ведь не так просто забраться. К нам в основном автолюбители приезжают. Еще две недели назад были парни-спортсмены из Москвы. А три дня как уехал один импозантный дядечка из Казани. На «мерседесе» приезжал. Серьезный такой. А сейчас никого. И уже никто не приедет, потому как еще неделька – и дожди польют. – Тоня помолчала. Посмотрела задумчиво в окно, на горы, на облака, что застряли в небе, зацепившись за макушки сосен. И продолжила: – А может, и не польют...

– Это вы о чем?

– А? А – Я-Я-Я! Это мы о дождях! Говорю, польют вот-вот, дожди-то, а может, и не польют.

– А вы где живете зимой? – спросила Марина.

– Дык ведь кто где! Я в Соколином. Это село такое, в горах. Я туда как залезу – так на всю зиму. Галина Даниловна – та в Севастополе. Пал Палыч иной раз и зимой здесь живет. У него домик теплый, провиантом раз в две недели затаривается и живет тут отшельником. – И добавила без перехода: – А компанию вы сейчас не найдете, нет...

– Да компания-то мне ни к чему. Мне отдохнуть, отоспаться, в тишине побыть...

– Ну, этого у нас полно! Как говорится, выше крыши! И спокойно у нас. Не бойся никого. Хоть голяком ночью купайся!

Тоня хихикнула, тяжело поднялась и отправилась в кухню, где Марине по заказу варилась гречневая каша.

* * *

Она вставала с первыми лучами солнца и сразу спускалась на пляж. Море в эти утренние часы было спокойное и ленивое, и потому теплое, как молоко из-под коровы. Марина лежала на спине, раскинув в стороны руки-ноги, и ее даже не качало. И солнце не жарило как сумасшедшее, а только ласково грело. Можно было лежать и досыпать то, что не доспалось.

А можно было перевернуться на живот и лениво плыть к линии горизонта, наблюдая за сытыми чайками, что без движения сидели на воде. Просыпаться раньше птиц – это большой подвиг для большой земли. В городе Марина его совершила пару раз за свою жизнь, да и то лишь тогда, когда уезжала в отпуск поездом часов в пять утра.

А здесь, на этом благословенном острове, она легко вставала раньше птиц. И если бы у них были часы, они удивленно смотрели бы на циферблат. «А северная женщина с бледной кожей уже бежит к морю, распугивая наших родственников в прибрежных кустах!» – думали бы они при этом.

* * *

Чудные сентябрьские дни сплелись в один, и даже черные крымские ночи не делили их на скучные сутки. И желавшая поначалу отоспаться Марина экономила на сне: жаль, очень жаль было времени. «Отосплюсь зимой!» – решила она. Потому и день свой начинала раньше птиц, и спать уходила последней. Местный сторож Тихон Сергеевич в первый же день рассказал ей, что если поздно вечером забраться по тропе на гору, то с той стороны, где мерцает вдали в темноте огнями Ялтинский порт, слышно печальную скрипку.

Марина тропу в гору нашла без труда и поднялась без проблем. Не гора и была, а так, горушка! На той стороне присела на камень, теплый. Под ногами – жесткий ковер серой колючей травы. Каждая травинка украшена маленькой белой ракушкой. Живой! А то и не одной! В каждой ракушке проживала улиточка. Она-то и забиралась на травинку и намертво приклеивала свой домик к сухому растению.

Тишину нарушали кузнечики и большие мухи-цикады – они оглушительно стрекотали. И все это под луной. Романтично до невозможности!

И вдруг вдали всхлипнула скрипка. Смычок тронул струну и вытянул звук, который в конце музыкальной фразы задрожал, отчего душа захлебнулась жалостью и нежностью, и оборвался для того, чтобы уже в следующую минуту робко заныть-заплакать по чему-то не исполнившемуся.

Марина замерла, вслушиваясь в мелодию, и потеряла счет минутам, а скрипка все плакала и плакала вдали, и звуки падали в море, и легкой волной их прибивало к берегу.

Сколько времени прошло с тех пор, как неизвестный музыкант начал истязать свой инструмент, заставляя его плакать? Час? Или два? Или все три? Когда музыка стихла, оглушительная тишина еще какое-то время висела в воздухе в ожидании того, что вот сейчас он передохнет чуть-чуть и снова поведет своим смычком по крученным из тонкой меди голосовым связкам деревянной солистки.

Но он отыграл свой концерт и где-то на освещенной фонарями набережной аккуратно уложил скрипку в бархатное ложе футляра, из которого собрал монеты и спрятал их в глубокий карман своего потертого концертного фрака.

Опьяненная нежной скрипкой, Марина не могла уснуть до глубокой ночи. Она сидела на веранде своего домика в кресле-качалке и машинально отталкивалась кончиками пальцев от широких деревянных половиц. Они «пели» под раскачивающимся креслом. Совсем не так, как пела далекая скрипка. Да и почему деревянные доски пола с облезшей краской должны были петь так? Так поют только родные дети Страдивари, Гварнери или Амати. Ну или не совсем родные, а просто близкие или дальние родственники. Но все равно они деревянному настилу веранды такая же родня, как лапоть плетеный деревянному сараю.