Марина поднялась в лагерь, в котором все так же без устали хлопотала у костра Аня, и залегла в гамак между двумя деревьями. Ей хорошо было видно того, на камне. Она решила, что будет наблюдать за ним и выследит, куда он пойдет.

А он все сидел и сидел, как каменное изваяние, и от его неподвижности Марина задремала. Ей приснилось, что он прошел мимо нее по тропе, прожег ее своим испепеляющим взглядом, подмигнул хитро. Она проснулась от этого видения. Моргнула и тут же увидела, что камень пуст.

Марина перевернулась в гамаке, и ей показалось, что в той стороне, где гремит на камнях хрустальный родник, шевельнулись кусты...

* * *

В воскресенье вечером они уезжали. С обеда начали собирать рюкзаки, чистить стоянку. Жалко было уходить. Марина с тоской смотрела на море и думала о том, что с удовольствием пожила бы тут еще неделю. Но... Ира с Гариком окончательно поругались, и Гарик передумал жениться на ней. Саша-футболист потерял к Марине, обращавшей на него внимания не более, чем на всех остальных, всякий интерес и вообще хотел смотаться из Крыма. Митя и Валя все так же влюбленно смотрели друг на друга. А девочка Аня устала стряпать на всю компанию и мыть посуду за всех.

«И вообще хорошего – понемножку, а вкусного – не досыта», – сказала себе Марина. Жаль было, что ей так и не открылась тайна, за которой она ходила к ручью, но тайны не всегда даются в руки. И ценность их часто в том, что они так и остаются непознанными. А в основе большинства тайных историй бывает такая скучная проза, что лучше бы ее и не знать.

Подъем в гору они начали в сумерках. Было еще светло, но солнце уже почти скрылось за горизонтом, и до темноты оставался какой-нибудь час. Поднимались тяжело – ноги словно налились свинцом буквально через несколько десятков метров. Ирка ныла и пыталась разжалобить Гарика, но он реагировал вяло. По всему было видно, что Ирка осточертела ему. Пару раз он останавливался и давал бывшей подружке руку, но делал это так, что Марине, наблюдавшей за ними, все это было противно. «Вот и проверили чувства! Вот и склеила Ирка жениха! Нет, не клеится – и не надо искусственно ничего делать», – думала про них Марина.

Через час, когда поднялись наверх, над морем сгустились синие сумерки. Наверху было светлее, но, когда вышли к автобусной остановке, освещенной одиноким фонарем, их обступила плотная темнота. Вот так внезапно наступает крымская ночь. Времени еще совсем не много, а кажется, что глубокая ночь. Да еще этот одинокий фонарь, вокруг которого роились ночные насекомые, добавлял черноты на контрасте со светом.

Автобуса ждали не очень долго, и всех порадовало, что он был полупустой. Минуты хватило на то, чтобы закинуть в салон рюкзаки, спальники и сумки. Марина заняла место у окна. Она вглядывалась в темноту. Края обрыва отсюда было не видно, и даже море пряталось за придорожными кустами. И пока водитель не выключил свет в автобусе, не просматривались даже очертания каменного мыса. И вдруг из облаков появилась луна, и мгновенно все оказалось как на ладони: и скальные спуски, и море, и развалины монастыря, и даже девушка с веслом на площади у заброшенной казармы. В мертвенно-голубом лунном свете безрукая барышня из прошлого казалась живой: она скользила за автобусом, будто хотела его догнать, но хватило ее ненадолго. И Марина облегченно вздохнула, отгоняя свои детские страхи, а когда автобус сделал крутой поворот от моря в сторону города, она вдруг затылком снова ощутила: таинственный обитатель желтой палатки провожает их автобус долгим взглядом.

* * *

Утро следующего дня затопило уютную Натальину квартиру, мгновенно влезло в каждый уголок. Солнечные лучи, не узкие, как на севере, а широкие, южные, вломились в окна и прозрачными невесомыми пластинами повисли от потолка до пола. И в них были видны мириады пылинок, которые плавали в золотистой тишине.

Одно из солнечных полотнищ колыхнулось и упало Марине на лицо. Она недовольно сморщила нос, чихнула и открыла глаза. Настенные часы в виде кошачьей головы, у которой в ритме «тик-так» глазки бегали влево-вправо, показывали без четверти восемь. Четыре с половиной часа сна – не так много, но и не так мало. Марина привыкла высыпаться и за меньшее время. При хорошей погоде ей этого вполне хватало. Вот когда дождь стеной или снег по колено, да еще темнотища до горизонта – вот тогда и восьми часов не хватит, и зевается весь день. А когда солнышко – просто грех спать.

– Подъем! – скомандовала себе Марина и вылезла из-под махровой простынки.

Из-за закрытой двери в кухню было слышно, как Наталья напевает себе под нос, шкворчит на сковороде что-то жареное – по запаху не картошка!

– Натуль! Что жаришь?

– Оладушки. С кабачком! Вкуснятина! Умывайся – и пить чай!

* * *

В голубой ванной, украшенной рыбками и ракушками, с синими полотенцами на крючках, Марина быстренько поплескала себе в лицо, почистила зубы. Волосы забрала в хвост, который закрепила резинкой. Лихо подкрасила глаза: в три мазка – левый, в три мазка – правый, огрызком коричневого карандашика подвела брови, покусала губы, чтобы кровь прилила. Все! Пять минут на все про все.

Увидев ее, такую уже не домашнюю, готовую в дорогу, Наталья пустила слезу.

– Ну вот... Ты уже и не со мной! Марин, ну когда у нас будет время спокойно встретиться, посидеть, вспомнить все?!

– Собирайся в Питер – там и посидим. Да не на день-два, а на неделю как минимум.

– Хорошо! Я соберусь... – грустно сказала Наташка, и Марина поняла, что никуда она пока не соберется, как не собралась бы и она сама, если б не мечта ее, если б пришлось ей ехать в Крым поездом. Это ж крюк-то какой! На машине и то лишних четыре сотни километров, а поездом без пересадки не доехать – не ходит сюда прямой поезд из Питера.

* * *

Наталья проехала с Мариной до какой-то хитрой улочки, которая уже через пять минут езды вывела на самую окраину города. Далее по карте нужно было налево, но левого поворота не было, и навигатор показывал направо, хоть безмозглая электронная Маша предлагала поехать налево.

Марина притормозила, включила аварийку.

– Ну все, Нат, тебе дальше не надо. Я сейчас допилю до поворота, развернусь – и в Мариуполь! А там берегом моря в Крым. Была б ты свободна, рванули бы сейчас вместе, повалялись бы на пляже, но... Какие-то мы деловые стали. Ты не можешь сейчас со мной поехать, я не могу сейчас у тебя остаться, а было время, когда и вопрос такой не стоял перед нами. Мы ж одной семьей были...

– Были... – эхом ответила ей Наталья.

– Вот. Большие девочки мы стали, да? Деловые, занятые. Почти на четверть века повзрослевшие...

Они помолчали. Потом посмотрели друг на друга и одновременно сказали:

– Все! Долгие проводы...

– И никаких слез! – закончила Марина.

– Я люблю тебя. – Наталья открыла дверцу. – И никаких слез!

– Бай! – махнула ей на прощание Марина, поддала под хвост Мотьке и сорвалась с места.

* * *

Уже через полчасика ее грустное настроение улетучилось без следа. Что грустить, когда все так хорошо?! Вот и встретилась она со своей любимой Наташкой Стрелковой, наболталась от души и мчится к югу. И все теплее и теплее с каждой минутой, и впереди маячит отпуск, и очень скоро вдоль дороги на пыльных базарчиках местные жители будут продавать переспелые груши и виноград. Как грибы под Псковом.

Грибы в зеленом ведерке под тарелкой с камнем, кстати, солились себе потихоньку. Рассол крутой не давал им «загулять» – Марина попробовала их перед самой дорогой. Хороши грибочки! Дядька рад будет!

В мечтах о скором отдыхе и с лихими песнями она проморгала поворот на Херсон и Одессу и прямиком влетела в Мариуполь. Над городом нещадно палило южное солнце, которое не в силах были закрыть иссиня-фиолетовые шлейфы дыма, выползавшие из заводских труб.

* * *

Из дневника Марины

«Город Мариуполь, скажу я вам, место весьма загадочное. Он развалился у моря, словно многогорбый верблюд, кожаная спина которого растрескалась от солнца. Это дороги такие в Мариуполе: вверх-вниз, вверх-вниз, и все это по рытвинам и колдо... Ох! Как хочется это слово по-русски написать! Короче, колдобина на колдобине и выбоина на выбоине. И простите, если я тут понаделала грамматических ошибок. Грех не наделать!

Но самое страшное в том, что электронная моя Маша в Мариуполе вообще работать отказывалась. То снесет какую ересь несуразную типа левого поворота, которого вообще нет в природе, то навигатор тупик покажет, а то и вообще экран погаснет у него. Часа два я колесила по этому чудному городу в поисках указателя на одесскую трассу – и все тщетно. Проголодалась. Пообедала быстро в какой-то рабочей столовке. Потом пошаталась по улице, поспрашивала прохожих, как из города выехать.

Никто не знал! Никто! Ни один из тех горожан, которых я попыталась спросить про дорогу, не мог мне объяснить, в какую сторону поехать, чтобы выбраться из этого заколдованного города, в котором электронная Маша врала, как последняя врушка, а навигатор капризничал, как девица.

– Так они у нас тут ни у кого не показывают! – хохотнул один водитель, который остановился, увидев, как я отчаянно семафорю на обочине. – Тут место такое неудачное – сигнала спутников нет. А ехать вам все прямо, выедете на дорогу у комбината, повернете направо и, не сворачивая никуда, поезжайте – прямо на одесскую и выскочите. А вы с Питера, что ли? – спросил без всякого перехода.

– Ага, оттуда!

– Ну ни фига себе! Одна?

– Одна!

– Ну ни фига себе! На машине?

– На ней!

– Ну ни фига себе!

Тут мужик почесал лысину, сфотографировал моего Мотьку на свой мобильный телефон, еще раз сказал «Ну ни фига себе!», попрощался и уехал. А я, поплутав еще с полчаса, выбралась наконец на трассу. И навигатор тут же ожил – дрогнула зеленая стрелка, показывая только вперед, и электронная Маша бодрым голосом выдала: «Изменение маршрута!»