– Хочу, – говорит Нова, потихоньку поднимая голову. Снова моргает, убирает за уши выбившиеся пряди волос.

– По-моему, это не самая лучшая мысль, – возражаю я, хотя тело реагирует прямо противоположным образом.

Я хочу перечислить целый ряд причин, почему таким, как она, ни к чему здесь с нами торчать, но тут дверь открывается, и два парня вваливаются в комнату, как к себе домой. У одного за спиной рюкзак, а у другого в руке, кажется, нож со сложенным лезвием. Должно быть, прихватил на случай, если Дилан или Тристан попытаются его надуть с этим самым – ну, что они там друг другу перепродают. Это просто угроза, предупреждение, чтобы не думали с ними шутить, но когда в доме полно наркотических веществ и сидит кучка обкуренных параноиков, до беды недалеко.

– Как жизнь? – спрашивает Тристан у того, что пониже, зевает и, обойдя диван, подходит к ним.

Они пожимают руки, стукаются кулаками, и тот, что повыше, бросает взгляд на сидящую на диване Нову. Все лицо у парня в каких-то болячках, зубы желтые, глаза так и впиваются в Нову, будто она не девчонка, а доза героина. У нее как раз бретелька сползает с плеча. Нова смущенно ерзает и прижимается ко мне.

Я поправляю ей бретельку, беру за руку, переплетя пальцы, встаю и поднимаю ее на ноги.

– Развлекайся тут, – говорю я Тристану и веду Нову за занавеску.

Тристан кидает на меня злющий взгляд, а Нова поспешно выходит за мной в коридор, крепко держась за мою руку. Он думает, я ее трахнуть хочу, а у меня этого и в мыслях нет, тем более когда она настолько не в себе. Она такая грустная и растерянная, не хватало еще мне ее добивать. Но это все хороший парень во мне говорит – прежний Куинтон еще пробивается, а когда мы доходим до моей комнаты, я уже в панике: не знаю, сбежать куда-нибудь, бросив ее тут одну, или повалить на кровать и сорвать с нее одежду.

Нова сразу же осваивается: подходит к док-станции и берет мой iPod. Закусив губу, пролистывает список песен, покачивая головой, – выбирает.

– У тебя хороший вкус, – замечает она, поглядывая на меня из-под ресниц.

Я приглаживаю рукой волосы, торчу в дверях, держась за ручку, чтобы в случае чего смыться.

– Да, пожалуй.

Она щелкает пальцем по экрану, и через пару секунд звучит музыка. Нова присаживается на краешек моей кровати, подворачивает одну ногу под зад, а потом поднимает на меня глаза:

– Куинтон, зачем ты сюда приехал?

У меня сразу все мускулы узлами затягиваются.

– Вот об этом я совсем не хочу говорить.

– Ладно, – просто отвечает она и начинает разглядывать рисунки на стене. Останавливается у портрета Лекси, смотрит на него долго-долго, и глаза у нее наполняются слезами.

– У меня был раньше парень, он рисовал совсем как ты. – Нова склоняет голову набок, слезинка срывается с ресниц и течет по щеке. – Но теперь он больше не рисует, он умер. – Она моргает изо всех сил, отрывает глаза от рисунков и беспомощно смотрит на меня, словно хочет, чтобы я что-то сказал, остановил ее.

Тристан мне рассказывал, что у нее умер парень, но не говорил как. Смерть – для нас обоих слишком болезненная тема, и мы стараемся ее избегать, хотя от нее все равно никуда не деться. Она всегда рядом, стоит невидимой стеной между нами.

– Нова, нам необязательно разговаривать. – Я наконец решаюсь сделать шаг от двери. – Можно просто лечь спать или еще что-нибудь.

Она оглядывается на кровать, и щеки у нее краснеют.

– Спать – в смысле сексом заняться?

Давящая атмосфера слегка разряжается, я провожу рукой по лицу, стараясь не смеяться.

– Нет, в смысле лечь, закрыть глаза и уснуть.

– Но я не хочу спать.

– Точно?

– Да. – Словно в опровержение своих слов, Нова зевает и потягивается. – Ну, может, на минутку прилечь не помешает.

Я киваю, и она тут же падает на кровать. Ее каштановые волосы рассыпаются по подушке, глаза какие-то потерянные, как будто она уплывает куда-то. Пальцы у меня так и тянутся к карандашу и бумаге на комоде – хочется запечатлеть это совершенное лицо, глаза, тело, но я дал слово и должен его сдержать. Рисовать ее сейчас – это означало бы перейти границу близости.

Нова разрушает настроение момента – поворачивается на бок, лицом к стенке, спиной ко мне. Платье еле-еле прикрывает ей задницу, а одна бретелька опять сползла. Другой бы сейчас наверняка не упустил случай, но я, хоть и привык спать с кем попало, пользоваться такими обстоятельствами не могу. Как ни далеко я ушел по темной дорожке, а прежний Куинтон еще способен меня остановить.

Я ложусь на кровать рядом с ней, стараясь ее не касаться, положив одну руку под голову, а другую вытянув вдоль тела, и отодвигаюсь на самый край.

Нова поворачивается ко мне и смотрит на меня так долго, что это начинает сводить меня с ума.

– Ты ее любил? – наконец спрашивает она.

– Кого?

– Ту девушку на стене.

Сердце у меня колотится так, что легкие едва не лопаются.

– Да. Но я не хочу о ней говорить.

Нова озадаченно смотрит на меня и задумывается.

– Да, я тоже не хочу. – Она прерывисто вздыхает и качает головой. – А какой твой любимый цвет?

Я выгибаю бровь. Мне непонятен такой внезапный переход.

– А?

– Какой твой любимый цвет? – повторяет Нова без всяких объяснений.

Я смотрю на нее, пытаюсь по глазам догадаться, почему она об этом спрашивает. Но я совсем не знаю ее и не могу понять, что у нее на уме.

– Не знаю… черный оникс.

– Сразу видно художника. – Уголки ее губ изгибаются кверху. – Другой бы сказал – фиолетовый там или синий, а ты… черный оникс. – Нова еле слышно смеется, и этот смех кажется чуть более естественным, чем тот, что я слышал раньше. Но она тут же вздыхает – значит смеялась не по-настоящему. Все у нас не по-настоящему, но так даже легче.

– А твой? – спрашиваю я. – Какой твой любимый цвет?

Она задумывается, сдерживая улыбку.

– Индиго.

– Серьезно, индиго? – Я придвигаюсь чуть ближе, чтобы совсем с кровати не свалиться. – Или просто покрасоваться хочешь?

Нова пожимает плечами и весело высовывает язык:

– А какая твоя любимая еда?

– Терияки с курицей, – отвечаю я и думаю: она что, в двадцать вопросов играет? – Нова, ты к чему это?

– Просто стараюсь узнать тебя получше, – снова пожимает она плечами.

– Тебе это ни к чему. – Я поворачиваюсь на другой бок и вытягиваю руку, чтобы дотянуться до сигарет на комоде. Достаю одну, беру зажигалку и снова поворачиваюсь. – Мне вообще не стоило тебя сюда приводить.

– А зачем привел? – спрашивает она, пристально глядя на меня, пока я зажигаю сигарету и бросаю зажигалку в изножье кровати.

– Хотел увести тебя от тех парней. – Я отворачиваю голову в сторону, чтобы дым не шел ей в лицо.

Нова вглядывается в меня, словно хочет догадаться, о чем я думаю.

– А какая у тебя…

Я закрываю ей рот ладонью и качаю головой, зажав сигарету в углу рта.

– Ну нет! Теперь моя очередь спрашивать.

Губы у нее шевелятся, щекочут мою ладонь.

– Ладно.

Я убираю руку.

– Первая машина.

– У меня ее никогда не было, – отвечает она. Голос дрожит и срывается. – Ну, если не считать ту, что отец подарил.

Мне хочется спросить у нее, как он умер, но это значит опять вести речь о смерти.

– Любимая группа?

– Попробуй выбери любимую группу. – Нова закатывает глаза. – Это невозможно.

– Фигня, – возражаю я и стряхиваю пепел на пол. – Всегда какая-то круче остальных, хоть чуть-чуть.

Нова тычет в меня пальцем:

– Значит, ты не настоящий меломан, так-то, друг.

– Настоящий, – говорю я немного обиженно, хотя мне в то же время и весело. – Честно. Но любимая группа у меня есть.

– Какая?

– «Pink Floyd».

– Так любой парень скажет, просто чтобы отвертеться. – Нова улыбается, и мне нравится ее улыбка.

При виде этой улыбки мне хочется так и остаться в состоянии легкого кайфа, так и существовать в нем дальше, по крайней мере, пока не протрезвею и жизнь с ее реальностью не настигнет меня снова.

– Могу доказать, – не отступаю я и затягиваюсь сигаретой.

Нова смотрит на меня с любопытством:

– Как?

– Назови любую группу – такую, про которую думаешь, что я ее не знаю, – и увидишь, знаю или нет.

Она на миг поднимает глаза к потолку, раздумывая над моим предложением.

– Ладно, но если проиграешь – за тобой должок.

Я слегка отдергиваю руку и смотрю на нее непонимающе:

– Какой должок?

– Какой-нибудь, – отвечает она, и в ее голубых глазах пляшут чертики.

– Ладно. – Я сажусь на кровати и кидаю окурок в пустую банку из-под содовой, что стоит на комоде. – А если выиграю, тогда за тобой должок.

Нова протягивает ладонь:

– По рукам, Куинтон… – Она осекается. – Как твоя фамилия-то?

Никогда не любил называть свою фамилию. Так легче в случае чего исчезнуть из их жизни. Весь последний год я представлялся просто Куинтоном. И все. И никто больше и не спрашивал.

– Картер, – говорю я. – Меня зовут Куинтон Картер.

– Отлично, Куинтон Картер. – Она сует мне руку. – Значит, по рукам.

Я беру ее за руку, замечаю, какая у нее теплая кожа и тонкие, длинные пальцы.

– Ладно, по рукам, Нова Рид. Говори группу.

Мы все еще держимся за руки, и я не хочу ее отпускать. Проживем этот короткий миг до конца, а потом я уйду от нее навсегда, потому что так надо, по крайней мере, моя хорошая половина, тот, прежний, Куинтон, мне так велит. А может быть, наоборот, новый. Мне сейчас трудно разобрать, кто из них кто. Добро. Зло. Правильный путь. Неправильный.

– «Brand New», – наконец говорит она.

Я смотрю на нее, изо всех сил сохраняя непроницаемое выражение лица. Я знаю эту группу, но пусть думает, что не знаю.

– Как-как?

– «Brand New», – повторяет Нова, и по ее довольному лицу я вижу: думает, что выиграла.

Я еще несколько секунд изображаю недоумение, а потом раздвигаю губы в усмешке: