– Я все хотел поговорить с тобой о кассете, которую ты оставил в фургоне. Помнишь, я просил тебя связаться от моего имени с автором?

—Он страшно обрадовался, узнав, что тебе понравилось.

– Я не чувствую себя вправе просить его отдать это мне, потому что сейчас я сошел со сцены, но мне бы ужасно не хотелось это упускать.

– Можешь об этом не волноваться, – успокоил его Рэнди. – Не знаю такого композитора, который отказался бы ждать полгода, зная, что его песни собираешься записать именно ты.

– Но это только при условии, что я буду к тому времени все еще в игре.

– Будешь. У тебя это в крови. Кроме того, ты больше ничего и делать-то не умеешь.

– Вот, ты снова заговорил, как Фрэнк.

– Нельзя не прислушиваться к его словам только потому, что их говорит именно он. Ты несправедлив.

– Ушам своим не верю! – воскликнул Коул. – Ну и промыл он тебе мозги!

– А теперь ты говоришь, как я, – ответил Рэнди не без иронии.

– Ладно, оставим. Насчет песни – это я серьезно, Рэнди. Она для меня много значит.

– Будь абсолютно спокоен. Этот парень хочет работать с тобой так же сильно, как и ты с ним. Пару дней назад он прислал кассету с еще одной песней.

– Отлично. – Как ему ни противно было касаться следующей темы, но обойти ее было нельзя. – Я не знаю, что делать с Белиндой.

– Наверное, тебе стоит рассказать ей, как обстоят дела, вот и все. Конечно, это в восторг ее не приведет, но она справится. Она отлично понимает, как сильно ты был здесь несчастлив.

Рэнди неправильно понял, что именно заботило Коула. Он полагал, что Коул боится Белинду потерять, а Коул понимал, что у него нет никакого права просить ее ждать полгода его возвращения. Это подразумевало некоторые обязательства с ее и с его стороны, а он был к этому совершенно не готов. Впрочем, будь что будет. – Белинда здесь?

– Она встречается за ленчем с Рондой, а потом собиралась пройтись по магазинам. Она что-то говорила про новые осенние модели, появившиеся неделю назад, и расстраивалась, что отстала от моды.

Коул впервые слышал, чтобы Рэнди говорил о Белинде с некоторой долей неодобрения.

– Скажи ей, что я перезвоню через пару дней.

– Сколько денег мне послать Бадди?

– Сотен пять-шесть.

– Почему так мало?

– Если у меня их обнаружат, мне трудно будет объяснить, откуда они.

– Что это значит, черт подери? – насторожился Рэнди. – Ты что, попал в какую-то передрягу?

– Нет, я все себе устроил сам. Люди здесь считают, что я – перекати-поле, езжу за удачей на свой страх и риск.

– Интересно будет посмотреть, как они прореагируют, когда узнают правду.

Сейчас Коул меньше всего хотел думать именно об этом.

– Рэнди, не отвыкай от меня! – сказал он внезапно.

– С чего это ты?

– Я просто не хочу, чтобы наши отношения изменились. Знаешь, пока я путешествовал, я так много вспомнил про наше с тобой детство. И понял, как ты мне дорог.

Рэнди громко присвистнул. Коул рассмеялся.

– Вот так-то лучше, – сказал Рэнди. – А то я, право, начал за тебя беспокоиться. – И добавил уже серьезно: – Перемены не всегда бывают к худшему, Коул.

– Почему бы тебе не сказать это Фрэнку? Они уже попрощались, когда Коул вспомнил, о чем еще хотел сказать Рэнди.

– Когда будешь посылать деньги...

– Да?

– Пошли и кассету с новой песней, ладно? – И он почувствовал, что на другом конце провода Рэнди довольно улыбнулся.

– На телеграфе посылки не принимают, Коул.

– Тогда Бадди передаст ее через службу доставки.

– Тебе что, действительно так понравился этот парень?

– У меня есть ощущение, что из него непременно выйдет толк, – ответил Коул.

Вот теперь разговор был действительно закончен. Коул повесил трубку, но не успел убрать руку, как телефон зазвонил снова.

– Алло!

– Нил, это Холли. Я уже полчаса не могу до тебя дозвониться.

– Да болтал тут с одним приятелем. Он просил приехать, а я сказал, что сейчас у меня не получится. Так, слово за слово, разговор затянулся. А почему ты звонишь? Что-нибудь случилось? – Коул болтал, размышляя про себя, как бы оправдать перед Холли неожиданное возникновение крупной, по ее мнению, суммы денег.

Она не ответила на его вопрос, а спросила сама:

– Что ты сейчас делаешь?

– Я?

– Впрочем, неважно. Я хочу, чтобы ты приехал сюда как можно скорее. И захвати гитару.

– Зачем? – спросил он осторожно.

– Я только что узнала, что Лерой уволил певца, который здесь работал. Честно говоря, он совершенно прав. На его месте я бы давно это сделала. В общем, я сказала, что мой приятель потрясающе играет и очень нуждается в работе. Я сказала, что ты и петь умеешь. Умеешь?

– Немного, – ответил он. – Холли, не думаю, что это такая уж замечательная идея.

– Господи, да это же может оказаться тем шансом, который ты ищешь.

– Хочешь сказать, что люди из музыкального бизнеса заглядывают к вам в ресторанчик? – В это верилось с трудом, но, с другой стороны, Мэривилл находится по дороге на крупнейшие курорты.

– Нет, публика здесь в основном местная, – призналась она. – Но это не значит, что ничего другого произойти не может. Не забывай, удача приходит к тем, кто ее ждет и использует каждую возможность.

Коул чуть не расхохотался.

– Где это ты нахваталась таких выражений?

– Так всегда говорил менеджер Троя. Он из тех, у кого на каждый случай заготовлена какая-нибудь общая фразочка. Впрочем, неважно. Все равно это верно.

– Я так давно не выступал перед публикой, Холли. Сомневаюсь, что...

– Слушай, не морочь голову! Я слышала, ты отлично играешь. Да и публики будет не так уж и много.

Он пытался разыгрывать стеснение, сколько мог. Продолжать в том же духе нельзя, это будет выглядеть подозрительно.

– Приеду, как только смогу.

– Имей в виду, тебе ставят ужин, а чаевые, если будут, все твои.

– Классно! – ответил он.

– Ну, я же говорила тебе, что все наладится. – Праздновать победу рано. Я еще не получил эту работу. – Коул положил трубку и вздохнул. Вот это номер! Но делать нечего, надо идти.

Ресторан «Всемирно известное барбекю Лероя» находился напротив огромного магазина «Футхиллс-Молл», торгового центра города. Коул припарковал машину. По спине пробежал знакомый холодок. Мысль о том, что его посетил страх перед выступлением, была такой абсурдной, что он от нее просто отмахнулся.

Холли, наверное, ждала его, потому что встретила его у самого входа, взяла за руку и повела между столиками. Наконец она остановилась и показала на небольшую эстраду, возвышавшуюся всего на полметра.

– Вон там.

На эстраде стояли табурет, кадка с искусственной пальмой, банка для чаевых и микрофон. Свет на эстраду лился с потолка.

– А где Лерой?

– У себя в кабинете.

– Он там будет проводить прослушивание? Она усмехнулась:

– Никакого прослушивания не будет. Ты уже получил работу. Лерой сказал, что, раз мне нравится, как ты играешь, то понравится и ему.

Ну и положеньице. Что теперь делать? Уйти и заставить Холли объяснять Лерою его странное поведение? Или подняться на эстраду и играть? А как быть, когда узнают его голос, а потом и его самого?

– Что-нибудь не так? – обиженно спросила Холли. – Я думала, ты обрадуешься возможности подзаработать.

У него от волнения подвело живот.

– Я так давно не выступал.

– Сыграй что-нибудь из того, что ты играл тогда во дворе, и все будет отлично. Публика здесь самая непритязательная.

Он оглядел зал. Только за двумя столами сидели семьи, за всеми остальными – парочки, большинство – до тридцати пяти, люди поколения, знающего и любящего «новое кантри». Наверняка они пришли в ресторан не только поесть, но и музыку послушать. У Коула бешено забилось сердце.

Холли положила ему руку на плечо.

– Нил!

И тогда он понял, что с ним.

– Просто невероятно! – пробурчал себе под нос.

– Что? – спросила Холли.

– Даже не думал, что со мной это снова может случиться. Боязнь сцены.

– Всего-то?

– Это было так давно, что я и забыл.

Она обернулась, взглянула в сторону кухни и подтолкнула его к эстраде.

– Начнешь играть, и все пройдет.

Но он не хотел, чтобы это проходило. Волнение, вернувшееся к нему, говорило о том, что он жив, что все по-прежнему. Он провел пальцем по ладони. Она была влажной. Потом Коул взглянул на Холли и улыбнулся. Она даже не представляла себе, какой сделала ему подарок.

Теперь его не остановит даже опасность быть узнанным.

– Спасибо, – сказал он просто. Она снова подтолкнула его в спину.

– Благодарить будешь потом, Нил. Мне надо работать.

Он вдруг наклонился и чмокнул ее в щеку.

Она дотронулась рукой до места, которого коснулись его губы, вспыхнула и огляделась по сторонам, не зная, что делать.

– Я всего-навсего нашла тебе работу, – сказала она, – а не выигрышный лотерейный билет.

– А я всего-навсего тебя поблагодарил. – Меньше всего онхотел, чтобы их дружба сменилась более близкими отношениями.

– Ну, ни пуха ни пера.

– К черту, – рассмеялся он.

– Давай, давай, шевелись! – Она развернулась и чуть ли не бегом помчалась на кухню.

Коул достал гитару из футляра, проверил струны, придвинул табурет к микрофону, потом достал из кармана кепку Рэнди, натянул ее на голову так, чтобы козырек прикрывал его лицо. Он надеялся, что шрамы, сломанный нос, стрижка, очки и недельная бородка достаточно его изменили, и его никто не узнает. Но голоса-то он изменить не мог.

Даже если сейчас его инкогнито будет раскрыто, он вернется в Лос-Анджелес, унося с собой то чувство волнения, которое можно испытать только перед концертом. Он надеялся еще кое на что, но и это – немало.

Он взобрался на табурет, нервно откашлялся и заиграл «Когда я вспоминаю день вчерашний», песню, которую он написал для своего третьего альбома. В альбом она тогда не вошла, Фрэнк и прочие студийные профи решили заменить ее на песенку про родео. По их расчетам, она должна была стать более популярной. А эта песня так и болталась непристроенной. Коул каждый раз собирался включить ее в новый альбом, а ее каждый раз снимали ради чего-то более коммерческого.