– Милая моя Клариса. – Эми подбежала к сестре и обняла ее за плечи. – Прости меня, я не хотела причинить тебе боль. Я только боюсь, как бы нам не пришлось продавать себя…

Клариса приложила палец к губам сестры.

– Мы не продаем себя. Мы продаем те кремы, которые научила нас делать бабушка. И эти кремы действительно королевские, они действительно улучшают цвет лица и…

– И они действительно не превратили ни одной уродины в красавицу. Если бы могли, мне не пришлось бы приходить в города за две недели до тебя с фальшивым носом и напудренным лицом.

– Но они дарят женщинам надежду. И это не так уж плохо, верно? – спросила Клариса.

– Да, – мрачно ответила Эми, – именно так думают те англичане, которые хотели повесить тебя на самой высокой виселице.

– Ты о том ужасном человеке. – понурившись, сказала Клариса. – О судье из Гилмишеля.

Эми побледнела, огляделась и, опасаясь, как бы их не подслушали, перешла на итальянский и прошептала:

– Он хотел тебя повесить.

– Знаю.

Клариса ходила по краю пропасти. Жены хотели ее кремы, но платили за них мужья, так что Кларисе приходилось быть обходительной и любезной со всеми и в то же время не переходить ту невидимую грань, которая разделяет леди и падшую женщину.

Мужчины часто видели в ней только привлекательную самку, которую некому защитить. И это отсутствие защиты делало из нее легкую добычу, и у судьи Фэйрфута были причины желать ей смерти. Она уязвила его гордость. И с тех пор Кларисе снились кошмары. Она видела серые стены крепости Гилмишеля, словно когтями впивавшиеся в кроваво-красное небо. Стены крепости, только и ждущей того момента, когда она, Клариса, окажется там, внутри, навеки погребенная в ее недрах.

– А теперь за тобой начал охоту еще один ужасный человек, – сказала Эми.

– Разве Хепберн так уж ужасен? – Впрочем, в определенном смысле это обстоятельство усугубляло ее положение.

– Они все ужасные. – Эми схватила сестру за лацканы жакета и понизила голос до шепота: – Что ты собираешься делать?

– Сама не знаю. – Клариса тоже перешла на шепот: – Из того, что ты мне о нем написала, я сделала вывод, что он старше. Гораздо старше. Ты описала его таким мрачным, угрюмым.

– Но он на самом деле такой. – Бросив опасливый взгляд в сторону двери, Эми сказала: – Говорят, Хепберн справедлив, но он поссорился со своим отцом, и старый граф отправил его в армию, принудив пойти на войну. Через шесть лет отец его умер, и тогда Хепберн-младший вернулся домой, но люди, знавшие его до службы, говорят, что он сильно изменился.

– В каком смысле?

– Раньше он был парень-сорвиголова, беззаботный, веселый, мог пить и гулять всю ночь напролет. А теперь… Ты сама видела, какой он теперь. Горожане им восхищаются, но в то же время побаиваются его.

Клариса это тоже почувствовала. Он принадлежал к избранным, но в глубине души он прятал какую-то мрачную тайну. И это делало их похожими – Хепберна и Кларису.

Ей не хотелось узнавать его поближе. Не хотелось раскрывать его тайны.

И, словно прочитав мысли сестры, Эми сказала:

– Будь осторожна.

– В каком смысле? – спросила Клариса.

– Он не живет в доме со своей семьей.

– В самом деле? – растерялась Клариса. Он производит впечатление крепкого хозяина, человека, для которого его дом – его крепость. – И где же он живет?

– В маленьком домике на краю усадьбы. Он приходит в дом завтракать, но по ночам, говорят, бродит по округе словно одержимый, а иногда исчезает на несколько дней. – Эми понизила голос: – Говорят, он вернулся с войны немного не в себе.

– Ну, скажешь тоже! Он не похож на сумасшедшего.

– Он безумен. И опасен. Ты видела, как он на тебя смотрит? – прошептала Эми.

С притворным безразличием Клариса ответила:

– Они все на меня смотрят.

– Смотрят, но не так. Он слишком… слишком уверен в себе. Он хочет тебя – и добьется своего.

Клариса понимала, что имеет в виду сестра. Разве он не поцеловал ее руку прежде, чем представиться? Но лишь потому, что у Хепберна нежные губы и проворный язык прирожденного любовника, не стоит тревожиться. Эми уже высказалась о том, что считает эту их работу опасным предприятием, и не стоит подпитывать ее страх. Иначе Эми настоит на том, чтобы они немедленно покинули город. И Клариса снова ничего не заработает.

В нынешнее смутное время Кларисе с трудом верилось, что когда-то они жили во дворце, что их холили и лелеяли. Все, что она знала о мире, она знала со слов бабушки. Как бы ей хотелось снова оказаться во дворце и стать принцессой, которую все любят и холят!

Глупые мечты, за последние годы Клариса успела узнать им цену. Поэтому она сказала:

– Тот, кто предупрежден, – вооружен. Так что расскажи мне все, что знаешь, о безумном и опасном лорде Хепберне.


Бомонтань

Одиннадцать лет назад


Вдовствующая королева Клавдия постучала тростью о мраморный пол в тронном зале королевского, дворца Бомонтани и, подобно холеной борзой, самой старшей в своре и самой главной, отрывистым лаем отдающей распоряжения псам рангом пониже, коротко рявкнула, обращаясь к внучкам:

– Подбородок вверх! Плечи назад!

Пятнадцатилетний Кронпринц Рейнджер королевства Ришарт стоял на возвышении, наблюдая за тем, как королева проводит инспекцию.

Он знал, что настанет и его черед.

Возмущенный бесцеремонностью старухи, он думал о том, почему никому не приходит в голову восстать против ее деспотизма. Самим своим присутствием она действовала на всех угнетающе. Воплощение безраздельной власти. Сухопарая и жилистая, суровая и придирчивая, эта дама могла отхлестать словами больнее, чем плетью, а ее голубые глаза, казалось, заглядывали человеку в самую душу. Рейнджер знал об этом по собственному опыту, потому что вдовствующая королева была его крестной и пользовалась этим, чтобы давать ему всевозможные поручения в любое время, когда пожелает.

Королева ходила взад-вперед перед принцессами, которые стояли на возвышении на одну ступень выше ее. Солнечный свет струился в высокие стрельчатые окна, играл на позолоте стен, и в этом золотистом сиянии принцессы казались еще милее. Все три девочки были одеты в одинаковые белые платья с розовыми атласными бантами на талии и в волосах. На принцессах платья выглядели великолепно.

Так говорил отец Рейнджера, король Платон. Отец принцесс, король Реймунд, сиял от гордости, глядя на своих дочерей. Придворные в обоих королевствах шептались о том, как хорошо воспитаны принцессы и какие они миленькие. Рейнджер полагал, что так оно и было. Но Рейнджер с тех пор, как себя помнил, каждый год приезжал в Бомонтань, и для него принцессы были всего лишь девчонками, с которыми он был не прочь поиграть, но обычно в их компании он испытывал одну лишь досаду, поскольку они дразнили его, не питая ни капли почтения ни к его возрасту, ни к титулу.

– Сегодня к нам приезжает с визитом посол Франции. Это протокольное мероприятие, и взгляды всех присутствующих будут прикованы к вам, принцессам Бомонтани. – Королева Клавдия носила высокую прическу из своих натуральных, совершенно седых волос, причем из пышного пучка не выбивался ни один волосок. Прическу украшала тиара с бриллиантами и сапфирами. Синий цвет платья из королевского бархата идеально сочетался с цветом ее глаз.

Рейнджер думал, что ей лет сто, не меньше, а то и все сто пятьдесят. Однако кожа ее, хоть и сморщенная, была чистой, без пигментных пятен и сосудистых звездочек. О королеве Клавдии судачили, будто она ведьма. Рейнджер не исключал такой возможности. У королевы Клавдии нос был длинный и костлявый, и всем было известно, что на королевской кухне она варит какое-то снадобье. Она требовала совершенства от всех, и в первую очередь от себя самой. И получала требуемое.

Сам Рейнджер тщательно осмотрел свой придворный наряд, прежде чем выйти из комнаты. Накрахмаленная рубашка сияла белизной, темный костюм сидел на нем безукоризненно. Он еще на пару секунд задержался перед зеркалом, любуясь своим мускулистым торсом. Графиня Дюбелле сказала, что он великолепно сложен. Он не мог не признать, что графиня права.

Королева Клавдия остановилась перед младшей внучкой.

– Эми, покажи мне свои ногти.

Эми неохотно протянула бабушке руки.

Королева Клавдия тщательно осмотрела протянутые ей ладони, затем перешла к проверке состояния ногтей.

– Лучше, – сказала она. – Чистые. Но принцесса не должна обкусывать ногти. Помни, твои руки, как и любая часть тебя, представляют королевскую династию Бомонтани. Все, что ты делаешь и говоришь, подлежит тщательной проверке и должно быть безукоризненным.

Шестилетняя Эми походила на чертенка с волосами такими же черными, как у Рейнджера. Этот чертенок был честен, и эту честность не могла сломить даже королева Клавдия.

– Но, бабушка, мне нравится кусать ногти. Лучше я не буду принцессой, если мне нужно прекратить их кусать.

Безыскусный ответ Эми эхом прокатился по залу, отраженный мрамором колонн. Рейнджер ухмыльнулся.

Клариса закрыла глаза руками.

Сорча очень серьезно сказала:

– Бабушка, Эми не понимает, что говорит. Ей всего шесть лет.

Сорче уже исполнилось двенадцать, она отличалась мягким и добрым нравом, ее волосы цвета отожженной меди вызывали восхищение. По мнению Рейнджера, бабушке удалось сломить ее дух бесконечными нотациями о королевском долге, что не радовало Рейнджера, поскольку он был обручен с Сорчей. За год совместной жизни она может нагнать на него такую тоску, что не захочется жить.

Королева Клавдия осадила старшую внучку ледяным взглядом.

– Я знаю, сколько Эми лет, но такие высказывания неприемлемы ни в каком возрасте. – Королева Клавдия перевела взгляд на Эми, и та поморщилась. – Честь, от которой ты с такой легкостью отказываешься, дается лишь избранным. Настоящая принцесса должна быть готова с радостью отдать жизнь за свою страну и за свою семью. В том, чтобы отказаться от отвратительной привычки грызть когти, нет ничего героического.