Джоджо Мойес - Один плюс один

Повисла короткая пауза. Джесс подтянула колени к подбородку и обхватила их руками.

– То есть, в сущности, богатые – банки и торговцы – станут еще богаче, а бедные еще беднее.

– Ну, в теории – возможно. Но в этом вся прелесть. Сумма такая крошечная, что вы ничего не заметите. И это будет очень удобно.

Джесс пробормотала что-то неразборчивое.

– Сколько, вы сказали? – спросила Танзи.

– Примерно одна сотая фунта за транзакцию. Чуть меньше пенни.

– Сколько транзакций в день?

– Двадцать? Пятьдесят? У всех по-разному.

– Итого пятьдесят пенсов в день.

– Именно. Пустяки.

– Три с половиной фунта в неделю, – сказала Джесс.

– Сто восемьдесят два фунта в год, – подсчитала Танзи. – Смотря насколько меньше пенни. И не високосный ли год.

Эд оторвал одну руку от руля.

– Максимум. Даже для вас это не так уж и много.

Джесс развернулась на сиденье:

– Что можно купить на сто восемьдесят два фунта, Танзи?

– Две пары школьных брюк в супермаркете, четыре школьные блузки, пару обуви. Спортивный костюм и пять пар белых носков. Если покупать в супермаркете. Итого восемьдесят пять фунтов девяносто семь пенсов. На сто фунтов можно купить продуктов на девять целых две десятых дня или меньше, если ожидаются гости и мама купит бутылку вина. Магазинной марки. – Танзи минуту подумала. – Или уплатить месячный муниципальный налог на собственность категории D. Мама, у нас ведь категория D?

– Да. Если не поменяли.

– Или провести три дня на базе отдыха в Кенте. Вне сезона. Сто семьдесят пять фунтов, включая налог на добавленную стоимость. – Танзи наклонилась вперед. – Мы отдыхали там в прошлом году. Нам добавили бесплатную ночь за то, что мама подшила хозяину занавески. А еще там была водяная горка!

Повисла короткая пауза.

Эд собирался заговорить, когда Танзи просунула голову между передними сиденьями.

– Или целый месяц убирать пятикомнатный дом, включая стирку простыней и полотенец, по текущим маминым расценкам. Плюс-минус фунт. – Она удовлетворенно откинулась на спинку сиденья.

Они проехали три мили, повернули направо на Т-образном перекрестке, затем свернули налево на узкий проселок. Эд временно лишился дара речи. Никки снова надел наушники и отвернулся. Солнце ненадолго скрылось за облаком.

– И все же, – произнесла Джесс, закинув босые ноги на приборную панель, и наклонилась, чтобы включить музыку, – давайте надеяться, что у вас все получится.

Бабушка Джесс часто говорила, что ключ к счастливой жизни – короткая память. Нужно признать, что говорила она это до того, как заболела старческим слабоумием и стала забывать, где живет, но Джесс ее понимала. Необходимо забыть о тех деньгах. Она ни за что не выживет в одной машине с мистером Николсом, если позволит себе слишком напряженно думать о том, что сделала. Марти утверждал, что она совершенно не умеет скрывать свои чувства – они отражаются на ее лице, словно деревья в неподвижном пруду. Через несколько часов она не выдержит и во всем признается, как какой-нибудь северный кореец. Или сойдет с ума и примется ковырять обивку салона ногтями.

Джесс сидела в машине, слушала болтовню Танзи и говорила себе, что найдет способ вернуть деньги до того, как мистер Николс ее раскусит. Она возьмет часть выигрыша Танзи. Или как-нибудь заработает. Она говорила себе, что мистер Николс всего лишь предложил их подбросить и надо просто вежливо беседовать с ним пару часов в день.

Время от времени она оглядывалась на своих детей и думала: «А что еще мне оставалось делать?»

Откинуться на спинку кресла и наслаждаться поездкой было так просто! На насыпях вдоль проселочных дорог росли полевые цветы, а когда дождь закончился и облака разошлись, за ними открылась небесная лазурь, как на открытках пятидесятых годов. Танзи больше не тошнило, и с каждой милей плечи Джесс постепенно расправлялись. Она осознала, что уже много месяцев не чувствовала себя хотя бы отчасти непринужденно. В ее жизни постоянно звучала фоновая барабанная дробь беспокойства: «Что еще сделают Фишеры? Что творится у Никки в голове? Что делать с Танзи?» И под всем этим пульсировала мрачная басовая перкуссия: «Деньги. Деньги. Деньги».

– С вами все в порядке? – спросил мистер Николс.

Выдернутая из своих раздумий, Джесс пробормотала: «Да, спасибо». Они неловко кивнули друг другу. Мистер Николс не расслабился. Это было очевидно по тому, как время от времени он выпячивал подбородок, как о чем-то напряженно размышлял, спрятавшись за солнечными очками, как костяшки его пальцев побелели на руле. Джесс не понимала, какого черта он предложил их подбросить, но ничуть не сомневалась, что он пожалел об этом, едва Танзи заныла, что ей нужен гигиенический пакет.

– Гм, вы не могли бы перестать барабанить?

– Барабанить?

– Ногами. По приборной панели. – (Джесс посмотрела на свои ноги.) – Это очень отвлекает.

– Вы хотите, чтобы я перестала барабанить ногами.

Он глядел прямо перед собой через лобовое стекло:

– Да. Прошу вас.

Она спустила ноги, но так было неудобно, и через мгновение она засунула их под себя и положила руку на окно.

– Ваша рука.

– Что?

– Ваша рука. Теперь вы барабаните по колену.

Она машинально постукивала по колену.

– Вы хотите, чтобы я сидела неподвижно, пока вы за рулем.

– Этого я не говорил. Но когда вы барабаните, мне сложно сосредоточиться.

– Вы не можете вести машину, если я шевелю какой-либо частью своего тела?

– Дело не в этом.

– Тогда в чем?

– В том, что вы барабаните. Когда кто-то барабанит… меня это… раздражает.

Джесс глубоко вдохнула:

– Дети, никому не шевелиться. Ясно? Мы же не хотим раздражать мистера Николса.

– Дети этого не делают, – спокойно возразил он. – Только вы.

– Ты все время ерзаешь, мама.

– Спасибо, Танзи. – Джесс сжала руки перед собой.

Она сидела и стискивала зубы, сосредоточившись на том, чтобы не двигаться, стараясь думать о хорошем, а именно о том, что мистер Николс не передумал. Они проехали уже почти шестьдесят миль, и он не передумал. А когда на твоих плечах лежит ответственность за весь дом, довольно приятно на время перестать быть главной.

Джесс откинулась на подголовник, закрыла глаза и выбросила из головы все мысли о деньгах и о дурацкой машине Марти, все волнения за детей. Пусть уплывают прочь вместе с милями! Она внимала тихому гулу дорогого мотора. Ветерок из открытого окна гладил ее по лицу, музыка заполняла уши, и на короткое мгновение Джесс ощутила себя женщиной, ведущей совсем другую жизнь.

Они заехали пообедать в паб под Оксфордом, вышли из салона и потянулись, тихонько вздыхая от облегчения и хрустя суставами. Мистер Николс нырнул в паб, а Джесс села за стол для пикника и распаковала бутерброды, которые поспешно нарезала сегодня утром, когда выяснилось, что их все-таки подбросят до Шотландии.

– Мармайт[11], – скривился Никки, вернувшись и разлепив два куска хлеба.

– Я спешила.

– Другого ничего нет?

– Джем.

Никки вздохнул и полез в сумку. Танзи, сидя на краю скамьи, уже уткнулась в задания по математике. Она не могла читать в машине, поскольку от этого ее тошнило, и потому хваталась за любую возможность поработать. Джесс наблюдала, как Танзи сосредоточенно пишет алгебраические уравнения в тетради, и в сотый раз размышляла, откуда она такая взялась.

– Вот. – Мистер Николс поставил на стол поднос. – Надо думать, всем хочется пить. – Он пододвинул к детям две бутылки колы. – Я не знал, что вы предпочитаете, и взял всего понемногу.

Он купил бутылку итальянского пива, больше похожего на сидр, бокал белого вина, еще одну колу, лимонад и бутылку апельсинового сока. Себе он взял минеральную воду. Посередине подноса лежала горка чипсов с разными вкусами.

– Вы все это купили?

– В пабе очередь. Мне не хотелось возвращаться и спрашивать.

– Я… У меня нет столько наличных.

Мистер Николс удивленно посмотрел на нее:

– Это всего лишь напитки. Можно подумать, я купил вам дом.

У него зазвонил телефон. Он схватил его и зашагал прочь по парковке, разговаривая на ходу.

– Предложить ему наши бутерброды? – спросила Танзи.

Джесс наблюдала, как мистер Николс шагает по узкой улице, сунув руку в карман, и исчезает из виду.

– Не сейчас, – сказала она.

Никки промолчал. Когда Джесс спросила, где у него болит, он пробормотал, что хорошо себя чувствует.

– Все наладится. – Джесс протянула к нему руку. – Правда. Мы немного отдохнем, разберемся с Танзи и решим, что делать дальше. Иногда нужно время, чтобы разложить в голове все по полочкам. Мыслить ясно.

– Я не думаю, что проблема у меня в голове.

Джесс дала ему обезболивающее. Она смотрела, как Никки запивает таблетки колой и осторожно вытягивает свои длинные конечности. Джесс пыталась подвинуть пса, чтобы он не прижимал Никки к дверце машины, но это оказалось непросто. На полу Норман не помещался. Он мог сидеть посередине заднего сиденья – его даже пристегнули ремнем, – но постепенно перетекал в горизонтальное положение. Собака-оползень: голова на коленях Танзи, огромный зад теснит Никки по кожаному сиденью.

Никки пошел выгуливать собаку, горбясь и шаркая ногами. Джесс задумалась, нет ли у него сигарет. Никки был не в духе, потому что его «Нинтендо» разрядился миль двадцать назад. Знает ли он, чем заняться, если пуповина с игровой приставкой перерезана?

Она молча смотрела ему вслед.

Джесс думала о том, что его редкие улыбки становятся все более редкими. Он насторожен и в те немногие часы, которые проводит за пределами своей комнаты, похож на рыбу, вытащенную из воды, бледную и беззащитную. Джесс вспомнила, как Никки смотрел на нее в больнице – безропотно, равнодушно. Говорят, нельзя быть счастливее своего самого несчастного ребенка.