Эсме выдавила из себя слабую улыбку.

— Я и есть сирота, тетя.

Леди Таттон поспешила увести ее от окна.

— Не такая сирота, — заявила она. — Теперь накинь свой капот и сядь сюда, за туалетный столик, моя дорогая. Пока Пикенс гладит, я причешу тебя.

Эсме послушно села. Леди Таттон взяла расческу и принялась за работу.

— Теперь, Эсме, скажи мне, о чем ты думаешь, — начала она. — Ты выглядишь несчастной. Не хочешь ли ты изменить свое решение? Это было бы совершенно естественно.

— Нет, тетя, — попыталась объяснить Эсме. — Просто здесь так много народу, столько суматохи вокруг помолвки. И этот дом. Он такой огромный.

— Но у твоего отчима тоже был большой дом. — Тетя равномерно водила расческой по длинным волосам Эсме. — Большинство шотландских поместий по размерам не уступают этому, разве не так? Я считаю, что замок Керр — один из красивейших замков к северу от Йорка.

— Замок Керр? — спросила Эсме. — Я никогда не слышала о нем.

Она увидела в зеркале, что тетя оценивающе наблюдает за ней.

— Это родовое гнездо Маклахланов в Аргайллшире. Дом сэра Аласдэра. Ты не знала?

Эсме видела, как порозовели ее щеки.

— Он никогда не говорил об этом, — отвечала она. — Но шотландские поместья не такие холодные и помпезные. Или они не кажутся мне такими. А этот дом требует формальностей во всем. Я чувствую… я чувствую, что в нем нет тепла.

Ее тетя плавными движениями проводила расческой по волосам.

— Эсме, —сказала она очень тихо, — почему ты приняла предложение лорда Уинвуда?

Эсме вскинула голову и теперь смотрела прямо в глаза отражению тети в зеркале.

— Я… я подумала, это лучший выход, — сказала она. — Мне он нравится, и это хорошая партия. Вы сами говорили. И так будет лучше всего для Сорчи.

— Для Сорчи? — В голосе леди Таттон прозвучало неподдельное удивление. — При чем здесь Сорча?

Эсме объяснила, как это понимал Уинвуд.

— Даже вы должны признать, тетя Ровена, что если бы все шло, как прежде, в конце концов кто-нибудь начал бы интересоваться, кто она, — заключила Эсме. — Сейчас она редко бывает у нас, а большая часть домов на Гросвенор-сквер стоят пустыми. Но через несколько месяцев город заживет полной жизнью, так?

— Да, — неохотно признала леди Таттон. — Боюсь, логика Уинвуда безошибочна.

Эсме смотрела прямо в глаза тетиного отражения в зеркале.

— Но?.. — потребовала продолжения Эсме. Леди Таттон отложила расческу.

— Мое дорогое дитя, — начала она, — ты не можешь всю жизнь жить для Сорчи. Ты слишком много заботишься о других. Розамунда с ее истериками и капризами слишком долго продержала тебя в Шотландии.

— Но мама любила меня, — сказала Эсме, стараясь скрыть подступившие слезы. — Я знаю, на самом деле любила. Мне кажется, она просто боялась остаться одна.

Глаза тети потемнели.

— Мне кажется, Розамунда разрушила свою жизнь, хватаясь за соломинки. Она всегда искала кого-нибудь, на кого можно опереться, всегда уверенная, что вскоре будет брошена. Порой мне кажется, что в глубине души она стремилась остаться вдовой. И злая ирония судьбы в том, что, если бы она вышла замуж за первого мужчину, в которого была влюблена, не было бы всех ее несчастий и ты не попала бы в такое трудное положение.

Эсме воздержалась от замечания, что, если бы ее мать вышла замуж за другого мужчину, а не за ее отца; ее бы просто не было на свете.

— А кто был этот первый мужчина? — вместо этого спросила она. — Кем он был?

Но леди Таттон уже кусала губы, и было видно, что она жалеет о сказанном.

— Не помню, чтобы Розамунда называла его имя, — отвечала она. — Только раз или два она упомянула об этом. Но я поняла, что она не переставала думать о нем.

Эсме взволновалась.

— Этот человек, он не любил ее? Он не захотел жениться на ней?

— Вовсе нет, насколько я знаю, он любил ее и хотел жениться, — отвечала тетя. — Но он был человеком авантюрного склада — моряком или путешественником, или еще кем-то в этом роде, и он не захотел отказаться от своих пристрастий. Розамунду это не устраивало. Ей нужна была надежность. Ей нужен был человек, который бы окружил ее вниманием. И она решила, что на искателя приключений нельзя положиться — он может умереть от тропической лихорадки, погибнуть во время тайфуна или стать жертвой чего-нибудь еще в таком роде. И она рассталась с ним.

Эсме постаралась не заметить злой иронии судьбы.

— Тетя Ровена, — спросила она после недолгого молчания, — почему вы говорите мне об этом?

— Дитя мое, у меня не было задних мыслей! — Леди Ровена нагнулась над плечом Эсме и убрала ей за ушко выбившуюся прядь волос. — Хорошо, может быть, я пытаюсь сказать, что сердце не всегда заводит нас не туда, куда нужно.

Глаза у Эсме широко раскрылись.

— Разве? — живо спросила она. — Я всегда думала, что мамино сердце было причиной всех бед.

— О нет! Скорее ее рассудительность! — сказала леди Тат-тон. — Розамунда слишком много рассуждала.

— В самом деле? — Эсме задумалась. — Пожалуй, что и так.

Чувствовалось, что леди Таттон колеблется.

— Господи, надеюсь, я не пожалею об этом, — пробормотала она почти про себя. — Молю Бога, чтобы я не направила тебя по ложному пути. Но бывает так, что мы позволяем логике — или, что хуже, нашим страхам — сбить нас с толку. Иногда сердце знает лучше. Последние две недели ты сама не своя. Уинвуд — хорошая партия, но я могу допустить, что он не тот, кто тебе нужен.

Эсме пожала плечами.

— Большинство женщин посчитали бы меня ненормальной, если бы я отказалась.

Леди Таттон снисходительно улыбнулась.

— Хорошо, давай подождем, моя дорогая. И обещай мне, что ты не сделаешь ничего… скажем, опрометчивого.

Эсме почувствовала, как чувство вины тяжело легло на ее плечи. Тетя была такой великодушной, так старалась устроить ее будущее.

— Конечно, обещаю. Я не поставлю вас в неудобное положение, поддавшись порыву.

— Ну, ты достаточно разумна для этого, — сказала ее тетя. — Мне не следовало даже упоминать об этом. Со временем, надеюсь, ты убедишься в правильности своего выбора.

Эсме притихла.

— Я тоже надеюсь на это, — ответила она. — Но… если нет? Леди Таттон ободряюще похлопала ее по плечу.

— Если у тебя, дорогая, хватит времени понять, что он тебе не подходит, что же, мы бросим рыбку обратно в море, — заявила она. — Конечно, пойдут разговоры, но, откровенно говоря, его репутация далеко не блестяща. Думаю, мы выдержим это испытание.

— Я и представить себе не могу, что можно так поступить с Уинвудом.

Леди Таттон жестко улыбнулась.

— Хорошего будет мало, — согласилась она, — но это лучше, чем замужество, которое сделает тебя несчастной. Останется Гвендолин — еще одна проблема. Я на месяц-два попаду в ее черный список. Может быть, мне придется немного поунижаться.

— О, тетя, я бы не хотела навлечь на вас неприятности!

— Я тоже не хочу неприятностей, — живо отозвалась леди Таттон. — Но я переживу их, и ты тоже. Если дойдет до этого, а я молю Бога, чтобы этого не случилось. А теперь, дитя мое, где тот жемчуг, который оставила тебе твоя мать? Я не видела его целую вечность.

— Мой жемчуг? — Взгляд Эсме упал на дорожную сумку, стоявшую возле туалетного столика. Она все еще размышляла над тем, что сказала тетя о голове и сердце. — Мой жемчуг в зеленой бархатной коробочке, — наконец сказала она. — В кармане сумки.

— Прекрасно! — сказала тетя, доставая коробочку. — Сегодня вечером я попрошу Пикенс сделать тебе высокую прическу, достойную молодой невесты. А для нее совершенно необходим жемчуг.

Эсме улыбнулась.

— Спасибо, тетя Ровена. Может быть, тогда я буду казаться выше и старше?

— Не сомневайся в этом! — Леди Таттон открыла бархатный футляр и не удержалась от восторженного возгласа.

— Боже! Почему ты не носила его раньше?

Эсме почему-то подумала о первой любви своей матери и об утраченной возможности счастья.

— Сама не знаю, — отвечала она. — Наверное, это было глупо. Может быть, мне следовало носить его каждый день.

— Конечно! — сказала ее тетя. — Жемчужины просто замечательные. Я совсем забыла, какой жемчуг был у Розамунды.

Поездка не обещала братьям Маклахлан ничего хорошего, ни одному из них не хотелось ехать в глушь Бакингемшира, но по разным причинам. Они, разумеется, до самого последнего момента выжидали, не появятся ли обстоятельства, которые чудесным образом воспрепятствуют поездке. Таковых не случилось. Хуже того, ноябрьский день выдался холодным, небо затягивали облака, и к тому времени, когда они достигли границы Шотландии, зимнее солнце спряталось окончательно, в карете воцарились холод и уныние, что вполне соответствовало настроению Аласдэра.

— Ты, знаешь ли, не делаешь никаких попыток хоть немного скрасить эту мерзкую поездку, — произнес из полумрака Меррик, сидевший напротив Аласдэра. — Запомни, я скучный человек и обычно не в духе. А от тебя ждут, что ты будешь веселым и очаровательным.

Аласдэр всмотрелся в полумрак, но не увидел лица брата.

— Осторожнее, Меррик, — прорычал он. — Надо же! Очаровательным, говоришь?

Меррик только рассмеялся.

— Ты ведь терпеть не можешь таких вещей. — Аласдэр осмотрел на брата с подозрением. — Почему ты едешь?

Меррик дернул плечом.

— Это все равно что наблюдать за разбушевавшейся толпой или смертной казнью через повешение, — объяснил он. — Ужас зрелища служит убедительным предостережением. — Затем он сменил тему: — Кстати, который час? — Он достал из кармана часы, открыл их и наклонил так, чтобы на них упал скудный свет.

— Без четверти четыре, — подсказал Аласдэр. — Я прав?

— Вплоть до минуты.

— И я считаю каждую из них, — пожаловался он.

— Аласдэр, — прямо спросил его брат, — почему ты едешь на этот обед?

Аласдэр отвел взгляд.

— Разрази меня гром, если я знаю.