— Оно замечательно подходит к твоим волосам! — заявила тетя. — Я знаю, оно будет смотреться великолепно! Я попросила мадам сшить его — пусть это будет сюрприз.

Эсме потрогала пальцами изысканную ткань.

— Тетя, вы такая добрая.

Но леди Таттон только отмахнулась.

— Теперь нам нужно только подогнать его, и ты сможешь в среду пойти в нем в театр.

— В театр?

Леди Таттон многозначительно улыбнулась.

— Мы приглашены в ложу леди Кертон, — сказала она. — И я очень хочу пойти. Она пригласила также леди Уинвуд и ее сына. Я хочу посмотреть, что это за молодой человек.

— А что за пьеса? — спросила Эсме.

— Ну, мы же не будем смотреть какой-нибудь фарс, — отвечала тетя. — Мы будем смотреть «Врата», переделку «Странствий паломника», самую добродетельную и поучительную вещь.

Эсме подумала, что звучит это смертельно скучно. Кроме того, ей вовсе не улыбалась перспектива провести вечер с Уинвудом и его матерью. Даже те десять минут, которые она провела, прохаживаясь с ним под руку по гостиной леди Грейвнел, оказались тяжелым испытанием. Не могла она также не думать о том, что лорду Уинвуду мог рассказать о ней Аласдэр. И еще — память услужливо подсовывала смущающие воспоминания о той вспышке ярости, которая овладела ею в столовой Аласдэра не так уж много недель тому назад.

О Боже! Она назвала мистера Маклахлана скудоумным мерзавцем, а лорду Уинвуду сказала, что у него свинские манеры. Последнее было неправдой. Он единственный из трех джентльменов не повел себя так, как будто она и Сорча были неодушевленными предметами, тогда как братья бранились между собой, не обращая на них внимания, как если бы они с Сорчей ничего не могли чувствовать. Почему это так трогает ее сейчас?

На обеде у леди Грейвнел Уинвуд пытался развлекать ее. Он расспрашивал ее о Сорче и рассказал забавную историю о своем детстве в Бакингемшире и о некоторых из его наименее скандальных приключений с пресыщенного вида лордом Девеллином и братьями Маклахлан. Но когда Эсме начала чувствовать себя непринужденнее в его обществе, она заметила, как заинтересованно провожает их глазами леди Уинвуд.

— Эсме! — Голос леди Таттон вернул ее к действительности. — Что у тебя здесь?

Эсме повернулась к тете, стоявшей возле конторки.

— Это приглашения, — отвечала она. — Я думаю, следует принять оба.

Леди Таттон помахала карточкой от мисс Сматерз.

— Не понимаю, почему это приглашение послано не от другого имени, — поддразнивала она. — Скажем, от мистера Сматерза?

Эсме заулыбалась.

— Вы правы, — признала она. — Бедный мистер Ноуэлл по крайней мере имел смелость сам пригласить меня.

Леди Таттон взяла его карточку с конторки.

— Прогулка по парку с мистером Ноуэллом! — прощебетала она. — Мне кажется, тебе следует принять приглашение, моя дорогая. Он слишком скучный, чтобы выйти за него замуж, но такое знакомство не повредит.

Вошел дворецкий с серебряным подносом, на котором лежали две карточки.

— Подумать только! Это Уинвуд! И его мать! — Она тряхнула головой. — Быстро! Мы должны принять их в гостиной!

Видя, что Эсме в смущении колеблется, леди Таттон подхватила ее под локоть и потянула к двери.

— Через две минуты, Гримонд! Эсме, дорогая! Что это на твоем платье? Вот, возьми мой носовой платок. Смахни. Быстро! Быстро! Теперь, пожалуйста, выпрями спину, чтобы казаться выше. Тебе это идет.

Эсме последовала за ней в гостиную и встала очень прямо.

— Но почему они пришли сейчас, если в среду мы должны увидеться в театре?

Ей не пришлось гадать долго. В гостиную, шурша шелками, торопливо вошла высокая, тонкая, как тростинка, леди Уинвуд и расцеловалась с леди Таттон. Лорд Уинвуд поклонился Эсме, на его лице блуждала неопределенная улыбка.

— Ах, Ровена! — воскликнула леди Уинвуд, всплеснув руками. — Случилась ужасная вещь! Наш повар слег с ангиной, которой сейчас болеют многие!

— Бедняжка! — Леди Таттон схватила ее руку и похлопала по ней.

— Вы еще не знаете и половины! — пожаловалась гостья. — В понедельник у нас званый обед! Вы расскажете мне, как делаются припарки, о которых вы упомянули вчера?

— С вареной луковицей? Конечно.

Леди Таттон пошла к маленькой конторке в углу, леди Уинвуд последовала за ней.

— Прежде всего лук должен быть очень горячим, — рассказывала первая, вынимая лист почтовой бумаги. —Достаточно горячим, чтобы вытянуть ядовитые вещества, это важно! Но не настолько горячим, чтобы обжигать.

Эсме улыбнулась лорду Уинвуду и указала на кресло, стоявшее у камина.

— Не присядете ли, милорд, пока не будет записан способ предотвратить ужасную трагедию?

Глаза лорда Уинвуда сделались веселыми.

— Мисс Гамильтон, мне нравится ваше чувство юмора, — сказал он. — Мне кажется, это было первое, что я оценил в вас.

Эсме бросила на него иронический взгляд.

— Совершенно удивительно, — заметила она, — а я-то думала, скорее мою привычку устраивать театральные сцены перед людьми, которых я едва знаю.

Он засмеялся. Две женщины у конторки оглянулись на них.

— Думаю, вы утвердили меня в моем мнении, мисс Гамильтон, — отвечал он. — У вас неподражаемое чувство юмора, даже когда вы не в духе.

— Да, в тот день я была очень зла, — признала она.

— Уверен, это не в вашей натуре, — продолжал он. — Я думаю, вы очень добрый человек. Бог свидетель, Меррикмог бы спровоцировать и святого, а Аласдэр ненамного лучше.

— Я стараюсь видеть в жизни больше хорошего, лорд Уинвуд, — сказала она, — хотя в последнее время это нелегко.

Он помрачнел.

— Вы скучаете о сестре, да? Я понимаю вас. Она такой маленький ангелочек.

— На самом деле она отчаянная озорница. — Эсме натянуто улыбнулась. — Но я скучаю все равно. Скучаю отчаянно. До недавних пор я никогда не расставалась с ней. Это оказалось труднее, чем я могла предполагать.

— Сочувствую вам, мисс Гамильтон, — сказал Уинвуд. — У вас сложное положение. Может быть, я смогу помочь вам отвлечься от ваших тревог на один вечер? Насколько я знаю, вы с тетей тоже получили приглашение от леди Кертон на среду в ее ложу. Могу я надеяться, что вы присоединитесь к нам?

— Да, мы собираемся пойти, — сказала она. — Хотя должна признаться, я не знаю пьесы.

Уинвуд сухо улыбнулся.

— «Врата»? — сказал он. — Мне кажется, она написана с целью улучшения нравов. Я только надеюсь, что моя нравственность не рухнет под таким натиском.

Тем временем леди Таттон задвинула ящик конторки и начала складывать лист бумаги. Лорд Уинвуд поднялся.

— Я должен идти, — сказал он. — У мамы сегодня нелегкий день. Поэтому я вызвался сопровождать ее.

— Как это мило с вашей стороны.

Он снова одарил ее неопределенной улыбкой.

— Иногда мужчина должен исполнять свои обязанности, — сказал он. — Хочет он того или нет.

Вскоре лорд и леди Уинвуд попрощались, сказав, что теперь они увидятся в среду.

— Ну вот! — сказала леди Таттон, когда Гримонд закрыл за гостями дверь. — Кажется, все идет очень хорошо.

— Что идет очень хорошо? Леди Таттон остановилась.

— О, ты ведь ни на минуту не поверила в эту чепуху о луковице, правда?

Эсме заморгала.

— А не следовало?

Тетя нежно похлопала ее по руке.

— Десять против одного, что у повара нет ничего, кроме насморка, — сказала она. — Ты разве не заметила, как леди Уинвуд смотрела на твой наряд? На занавески и отделку комнаты? Даже на покрой ливреи бедного Гримонда? В следующий раз она потрет мое серебро, чтобы убедиться, что оно настоящее. Нет, она хотела застать нас врасплох. Леди Уинвуд начинает проверку.

Эсме пришла в ужас:

— Проверку?!

— Разумеется, — сказала леди Таттон. — Она хочет сама убедиться, что ты… что мы… достаточно хороши для ее сына.

Эсме была достаточно хороша, по крайней мере для того, чтобы на следующее утро поехать на прогулку с мистером Ноуэллом, который потряс ее, появившись на Гросвенор-сквер в шикарном новом кабриолете, запряженном парой лошадей. Может быть, она недооценила молодого политика? Она находила его серьезным, но невыносимо скучным.

К сожалению, при более близком знакомстве обнаружилось, что он действительно серьезный, но его серьезность и убежденность граничили с высокопарностью. По пути в парк он разглагольствовал о том, что Веллингтон затягивает парламентскую реформу. Когда они ехали по Роттен-роу, Ноуэлл заговорил о его предательской позиции поддержки католиков. А это означает конец английской цивилизации в том виде, в котором она существует, и все по вине премьер-министра.

Эсме, которая совсем не питала симпатии к католикам, не стала расспрашивать мистера Ноуэлла о его воззрениях на политику Англии в отношении северного соседа. Их мнения скорее всего разойдутся, решила она, и нет смысла посвящать в это мистера Ноуэлла. Но после того как они проехали через весь парк, он удивил ее тем, что оставил разговоры о политике и спросил, не хочет ли она взглянуть на его новый дом.

— То есть он еще не совсем мой, — признался он почти застенчиво. — На самом деле он еще даже не достроен.

Эсме стало интересно.

— Это далеко отсюда?

— Совсем недалеко, — сказал он. — Около Челси.

Эсме с готовностью согласилась, хотя плохо представляла себе, где находится Челси. После почти двух месяцев жизни в Лондоне ей наскучило ездить по одним и тем же старым улицам и паркам и приветствовать помахиванием руки одних и тех же неинтересных людей. Улицы, ведущие от Гайд-парка, не были многолюдны, и Ноуэлл пустил лошадей на удивление быстро. Эсме, придерживая рукой шляпку, откинулась назад и наслаждалась ездой. В конце Белгрейвии они увидели красивые новые особняки на разных стадиях строительства.

— Мой дом дальше, — сказал Ноуэлл, когда они проезжали мимо этих великолепных белых сооружений.

Вскоре белые особняки остались позади. Мистер Ноуэлл несколько раз поворачивал, они проезжали редкие пустоши, крошечные церквушки, очаровательные старинного вида домики, ряды лавчонок — остатки маленьких деревушек, которые, как предполагала Эсме, вскоре будут поглощены Большим Лондоном. Наконец показались уступы фасадов из кирпича. Строящиеся особняки напоминали дома в Мейфэре, но были более современными и внушительными. После того как они проехали мимо нескольких достроенных домов, мистер Ноуэлл свернул, и они прибыли на место, которому, как можно было ожидать, предстояло превратиться в красивую лужайку возле дома.