Его размышления прервали приближающиеся тяжелые шаги. Он обернулся — на пороге стоял дворецкий.

— Да, в чем дело, Уэллингз? Слуга колебался.

— Сэр, мисс Гамильтон просит, чтобы с чердака спустили вниз ее чемоданы.

— Вот как? Тогда сделайте это. Уэллингз нервно ломал руки.

— Но она говорит — ну, она говорит, что съезжает, сэр. Будет жить со своей тетей. Как это понять?

Аласдэр слабо улыбнулся.

— Я думаю, это замечательно, разве не так? Дворецкий чуть покраснел.

— Я не уверен, что мне это нравится.

Аласдэр взглянул на свои руки и понял, что снова сжимает в руке перочинный ножик. Сжимает так сильно, что костяшки пальцев побелели.

— Мисс Гамильтон не рабыня, Уэллингз, — наконец сказал он. — Сделайте то, что она просит. Пожалуйста.

Уэллингз медленно приблизился к столу, не выпуская из виду ножика, и положил на стол какой-то сверток в помятой белой бумаге.

— А это еще что, черт возьми? Уэллингз поспешно ретировался.

— Не знаю, сэр. Мисс Гамильтон велела отдать вам. Аласдэр еще раз взглянул на сверток, и сердце у него екнуло.

— Уэллингз, — хрипло сказал он. .—Да, сэр?

Ножик выпал у него из руки.

— Скажите миссис Генри, чтобы она наняла еще одну девушку, — сказал он, когда ножик стукнулся об пол. — Лидия, по-видимому, перейдет в детскую на полный день.

Все еще хмурясь, Уэллингз поклонился и вышел из кабинета.

Аласдэр взял сверток. Он закрыл глаза и почти не дышал. Ему не надо было открывать сверток. Он знал, что в нем. Триста фунтов. Наличными.

Эсме больше не нужна была ее страховка. И уж конечно, ей больше не нужен он сам. Его желание избавиться от женщины, диктующей ему свои правила поведения, наконец исполнилось.

Глава 7

Дебютантка

Эсме хватило трех дней на Гросвенор-сквер, чтобы понять, что ее жизнь больше не принадлежит ей. Может быть, это было к лучшему. Одиночество угнетало ее, а бурная деятельность леди Таттон не оставляла времени на грустные размышления.

Казалось, весь Мейфэр узнал, что ее тетя вернулась из-за границы — и с опекаемой ею незамужней племянницей. Это возбудило всеобщее любопытство, последовали многочисленные приглашения на чай, литературные чтения, обеды и другие приятные встречи в узком кругу. Но у Эсме не лежало к ним сердце.

Ее тетя чувствовала, что племянницу что-то печалит, и поначалу она пробовала понять, в чем дело, задавая множество наводящих вопросов. Когда из этого ничего не получилось, леди Таттон нашла другое решение — конечно, поездки по магазинам. Два-три раза в неделю Лидия по утрам привозила Сорчу, но после полудня тетя с племянницей неизменно отправлялись на Оксфорд-стрит.

И меньше чем через неделю на дом прислали первые из заказанных платьев, а затем ручеек покупок превратился в поток. Леди Таттон жаловалась, что за годы, проведенные за границей, ее гардероб устарел. Что же до Эсме, то ей покупались шубки, дюжинами вечерние и дорожные платья, шали и туфли, все в утонченных темных тонах, которые, по уверению леди Таттон, приличествовали семейству, еще носящему траур.

Когда они распаковывали очередной заказ, Эсме высказала сомнения относительно накидки сапфирового цвета, которую ее камеристка как раз раскладывала на кровати.

— Глупая девочка! — сказала леди Таттон, встряхивая вечернее красновато-лиловое платье. — После смерти твоей дорогой мамочки прошло уже много месяцев. И слава Богу, что король умер в июне!

Эсме не поняла.

— Прошу прощения? Леди Таттон улыбнулась.

— Обществу быстро надоедают маленькие развлечения и темные тона, дорогая моя, — безмятежно сказала она. — Никто не станет бросать в нас камни по той причине, что всем нам положено скорбеть о потере обожаемого монарха, но никто в действительности не скорбит.

— О, я не думала…

— И нам повезло, милая девочка, что тебе идут глубокие тона, — продолжала леди Таттон. — Слава Богу, ты не блондинка. — Она повернулась к камеристке все еще с платьем в руках. — Пикенс! Будь добра, следующим погладь это платье. Мисс Гамильтон наденет его завтра на обед у леди Грейвнел. А для меня приготовь серебристо-серое шелковое.

Эсме отошла к окну и уставилась на раскинувшиеся внизу зеленые просторы. Она так сильно скучала по Сорче. По ночам ей случалось долго ворочаться без сна; она не знала, правильно ли поступила, покинув сестренку. А когда приходила Лидия с Сорчей, глаза Эсме невольно обращались на ужасный шрам на лбу малышки. Нет. Горькая правда заключалась в том, что она нуждалась в Сорче гораздо больше, чем Сорча в ней.

Но как еще она могла распорядиться своей жизнью? За месяцы, прошедшие со смерти матери, она наконец поняла, что ей нужно как-то определиться. Если оставить в стороне ее протесты относительно планов тети Ровены, в действительности Эсме не хотела вести одинокую жизнь в деревенском доме в окружении кошек и собак. Она хотела иметь семью. Детей. И незаметно для себя самой, почти не сознавая этого, она начинала представлять свой дом и свою семью с сэром Аласдэром Маклахланом.

Конечно, такие фантазии были просто смешны. Если бы Маклахлан хотел иметь жену и семью, он мог бы — и должен был — жениться на миссис Кросби. И ему следовало бы сделать это несколько недель назад. Эсме ему не нужна. Ей повезло, что он захотел оставить Сорчу.

Итак, Эсме предстояло устроить свою жизнь и признать, что ее мечтам не суждено сбыться. Она не может наделать таких глупых ошибок, как ее мать. Но чтобы осуществить свои планы, ей надо появляться в свете. Ей надо встречаться с людьми. Ей надо делать то, чего от нее хочет тетя. И все же она не была уверена, что ей хочется ехать на очередной званый обед.

Леди Таттон явно пустила слух — среди заботливых мамаш, подыскивающих подходящих невест своим сыновьям, и благонамеренных вдов, — что ее племянница ищет мужа. Должно быть, она упомянула и о дедушкином наследстве. Ничем другим нельзя было объяснить, почему последние дни так много неженатых джентльменов искали с ней встреч.

Эсме мало радовало их внимание. Ее мысли и ее сердце невольно устремлялись к… ну, туда, куда совсем не следовало. И все же не было никакой возможности отказать герцогине Грейвнел, которая жила через два дома от них.

Эсме познакомилась с герцогиней в первый же день появления на Гросвенор-сквер. Похожая на маленькую белокурую фею, герцогиня спустилась по парадной лестнице, чтобы обнять леди Таттон, едва они вышли из кареты.

— Ровена, дорогая! — воскликнула она. — Я уже не надеялась, что вы когда-нибудь вернетесь! Кажется, прошла целая вечность!

Леди Таттон также пришла в большое волнение, потому что полагала, что герцогиня надолго обосновалась в деревне.

— Но мы снова здесь, как вы видите, — сказала леди Грейвнел. — Кстати, на следующей неделе мы даем обед. Для небольшого круга близких друзей. Вы обе непременно должны быть у нас. Я не приму отказа! Я найду еще двух джентльменов.

— Мы будем польщены, — сказала тетя.

— А в понедельник на чай приедет Изабел, — продолжала герцогиня. — Вы тоже приходите, Ровена. Будет совсем как в старые времена! Мисс Гамильтон к нам присоединится.

Отказаться было никак нельзя. Чай и обед с герцогиней! Эсме растерялась бы, но леди Грейвнел, казалось, была очень рада.

Чай оказался большим приемом, а Изабел оказалась графиней Кертон, полной приятной вдовой, жившей в пяти минутах ходьбы на Беркли-сквер. Она оглядела Эсме с головы до ног, как бы оценивая ее возможности, затем уселась на обитом парчой диване рядом с леди Таттон, и они о чем-то шептались, когда видели, что на них не обращают внимания.

Эсме видела, как леди Кертон похлопывала тетю по руке, как бросала на нее сочувственные косые взгляды. И конечно, время от времени она посматривала в сторону Эсме — явный признак того, что хлопоты начались. Будь леди потолще, а их наряды аляповатее, они являли бы собой рисунок Роулендсона, под которым можно было бы сделать надпись «Интриганки».

Размышления Эсме были прерваны появлением Пикенс, которая вышла из гардеробной леди Таттон с перекинутым через руку красновато-лиловым платьем, ниспадающим шелковым водопадом. Оно было темным, в свете свечей оно скорее всего казалось бы почти черным, а отсутствие на нем воланов и лент — дань трауру — делало его еще элегантнее.

— О, мисс, — воскликнула камеристка, вытягивая руку, чтобы продемонстрировать платье, — разве оно не прелесть?

Эсме улыбнулась:

— Никогда не видела платья красивее.

Даже самые лучшие платья ее матери не могли сравниться с этим по спокойной, не выпячивающей себя элегантности.

Пикенс приложила платье к Эсме и сделала жест в сторону зеркала. Эсме посмотрела в него и обомлела. Глубокий цвет платья необыкновенно подходил к ее темным волосам и бледной коже.

— О, мисс! — задохнулась Пикенс. — Завтра вы произведете фурор! Надеюсь, вы разобьете чье-нибудь сердце.

Странное чувство удовлетворения охватило Эсме. В этом платье она выглядит красивой. Старше, даже немного выше и почти такой же привлекательной, как ее мать. Так что к черту Аласдэра Маклахлана, которому она не нужна. Найдется другой мужчина, который не будет называть ее глупой крошкой, не будет бросаться ее сердцем. И вдруг Эсме решила, что постарается извлечь удовольствие от поиска жениха или по крайней мере покажет себя во всей красе.


Через две недели после того, как гувернантка спешно покинула его дом, Аласдэр сидел в задней комнате «Крокфордза» со своим братом и Куином, когда появился лорд Девеллин и поверг их в затруднение. Было уже поздно, далеко за полночь, Девеллину хотелось к жене и в свою постель, именно в таком порядке. Но он был человеком, который не мог не выполнить миссии, не терпящей промедления.

Кроме того, его беспокоил Аласдэр. И не без причины, потому что Аласдэр и Куин подвыпили и играли в кости с парочкой ловких шулеров из Сохо.

— Странно видеть вас в таком месте, — сказал Девеллин, бочком подходя к Меррику Маклахлану.