У выхода Уэллингз подал ему трость и шляпу.

— Ваш брат полагал, что будет завтракать с вами этим утром, сэр, — сказал он со вздохом.

Аласдэр иронически посмотрел на дворецкого.

— Скажите мне, Уэллингз, разве мой брат не богат, как Крез?

Дворецкий склонил голову:

— Думаю, да, сэр.

— Тогда скажи ему, чтобы он выстроил себе дом и нанял повара, — произнес Аласдэр, надевая шляпу. — Жадный шотландец! В случае необходимости я буду на Оксфорд-стрит, мне нужно купить кое-что. Брови Уэллингза поползли вверх.

— Купить, сэр? Аласдэр усмехнулся.

— Уэллингз, есть вещи, которые не ждут.

Это было чудо. Или по крайней мере так казалось Эсме. В половине десятого Сорча совершенно проснулась, переполошив полдома. Эсме взяла ее к себе на колени и взволнованно прижала, не забывая о пострадавшей руке. Этого было явно недостаточно. Сорча наморщила маленькое розовое личико и сделала глубокий вдох.

— Кашу, — обратилась Эсме к Лидии среди возникшего радостного оживления.

— Кашу? — Лидия подняла крышку с подноса с завтра-жом, который принес Хоз, и поспешила к ним с ложкой и тарелкой.

Эсме взяла ложку, и воцарилось молчание.

— Кушать! — произнесла девочка, открывая рот. Эсме и Лидия одновременно облегченно вздохнули.

— Избалованный ребенок! — проворчал доктор, звякая своими металлическими штучками, которые он складывал в черный кожаный саквояж.

Лидия закатила глаза.

— Так, сегодня ничего, кроме этой каши и небольшого количества бульона! — наставлял доктор Рид, со щелчком застегивая саквояж. — Не давайте ей бегать, лазать. И ради всего святого, никакого мытья. Я зайду завтра утром пораньше. До тех пор, если она будет перевозбуждена, дайте ей две капли настойки из вон той коричневой бутылочки, и пусть она поспит.

Эсме слабо улыбнулась.

— Благодарю вас, доктор Рид, — сказала она. — Лидия вас проводит, когда вы будете готовы.

Но после того как дверь за доктором закрылась и Эсме осталась наедине со своим раскаянием и сестренкой, вынужденной делить ее общество, чувство вины овладело ею с новой силой. Она подумала о безобразных швах на голове малышки, и на миг паника перехватила ее дыхание. Стоило чуть отвлечься — и вот результат! Ей еще повезло, что ребенок остался жив.

Облегчение, которое Эсме почувствовала утром, когда ресницы у Сорчи дрогнули и она открыла глаза, не могло полностью избавить ее от страха. Она оказалась настолько бестолковой, что подвергла опасности жизнь сестренки, мало того — она повела себя как последняя дурочка с сэром Аласдэром Маклахланом. Ужас и еще чувство, для которого у нее не нашлось названия, вселились в ее сердце.

И что ей теперь делать? Как вести себя после того, что произошло? Она не собиралась притворяться, что ничего не случилось, и не убеждала себя, что этого не случится больше, если она останется в этом доме. Она просто умоляла его уложить себя в постель. Она повела себя еще глупее, чем ее мать. Маклахлану даже не понадобилось шептать ей на ушко сладкую ложь. Она сама бросилась к нему на шею. Какой мужчина откажется от такого?

Хорошо еще, что он научен предыдущими ошибками. По крайней мере она не останется с ребенком, как миссис Кросби и ее мать. Она должна быть благодарна за это. И еще — он был удивительно нежен с ней. Он вел себя так, что она чувствовала себя желанной и… почти любимой. Это, наверное, самая большая опасность. Она так уязвима. Так одинока.

Нет, ей не следовало оставаться здесь! Вчера она доказала, что не просто бесполезна, а много хуже. Лидия знает о детях гораздо больше, Эсме никогда не сможет так умело обращаться с Сорчей, как Лидия. Лидия никогда бы не позволила Сорче выбежать на дорогу.

Она не знает того, что следует знать няне и гувернантке. Как только Сорча полностью выздоровеет, она… Сейчас Эсме была просто не в силах думать об этом. Как бы напоминая Эсме о более насущных заботах, Сорча беспокойно заерзала. Эсме наклонилась и осторожно поцеловала ее в бровку, над которой красовался синяк.

— Моя малышка, — шептала она. — Как ужасно, что я оказалась такой плохой матерью!

Сорча взглянула на нее снизу вверх и сказала:

— Кушать!

Эсме неожиданно для себя в глубине души засмеялась. Она набрала в ложку каши и принялась кормить ребенка. Но почти тут же вернулась Лидия.

— Мисс, я думаю, вам лучше спуститься вниз, — сказала она взволнованно. — Там стоит большая черная карета, еще четыре выстроились у дверей, и какая-то леди отчитывает Уэллингза, требуя пропустить ее.

Эсме еще раз поцеловала Сорчу и передала ее служанке.

— Кто бы это мог быть?

— Я не видела эту даму раньше, — сказала девушка, беря в руки ложку с кашей. — Но я слышала, что называли ваше имя, а Уэллингз стоит белый как мел, — мне не приходилось видеть его таким.

— Как я уже сообщил вам, мадам, — разносился по лестнице голос Уэллингза, — сэра Аласдэра нет дома. Если вы можете подождать…

— Об этом не может быть и речи! — произнес обиженный женский голос. — Я не для того провела полночи в пути, чтобы ждать! Немедленно пошлите за мисс Гамильтон! Хотела бы я знать, почему со мной так грубо обращаются!

Эсме стояла на нижней ступеньке в полном ошеломлении.

— Тетя Ровена?

Леди так быстро повернула голову, что с нее чуть не слетела шляпка, украшенная многочисленными перьями.

— Эсме! — воскликнула она, бросаясь к ней. — Эсме! Дорогое дитя! Что с тобой произошло, ради всего святого?

Эсме крепко обняла тетю.

— Вы вернулись домой! — радостно сказала она. — А я уже стала бояться, что вы никогда не приедете.

— Ну, детка! — сказала ее светлость. — Твое письмо очень долго добиралось до меня, но как только Энн почувствовала себя достаточно хорошо, я сразу же собралась в дорогу. Надеюсь, ты не верила, что я брошу тебя?

— Нет, мэм, но я не знала, сможете ли вы вернуться и через какое время. Я дважды писала вам в Австралию.

— Да, почта идет так медленно! — Поджав губы, леди Таттон отодвинула ее. — Я буквально заболела от беспокойства. Финч приехал встречать меня в Саутгемптон и привез твое последнее письмо, поэтому я сразу поехала сюда. Дорогая девочка, нам нужно поговорить. Скажи этому ужасному человеку, чтобы он ушел!

Эсме посмотрела на дворецкого.

— Но, тетя Ровена, — сказала она, — вам не стоит бранить Уэллингза. Он был очень добр ко мне, и он ни в чем не виноват.

— Нет, нет! — запротестовала леди Таттон. — Я знаю, во всем виновата твоя мать! Если бы здравый смысл можно было оценить в деньгах, Розамунд не смогла бы купить себе и булавку.

Эсме почувствовала, как ее лицо запылало.

— Прошу, пройдемте в гостиную, — сказала она, направляясь к двери и распахивая ее. — Уэллингз, могу я попросить принести кофе? Леди Таттон, как вы уже могли догадаться, моя тетя, она только что вернулась из-за границы.

В гостиной они пробыли около получаса. Большую часть этого времени Эсме рассказывала леди Таттон о том, как жилось ее сестре в последнее время. Леди Таттон прослезилась, узнав подробности смерти леди Ачанолт, но было ясно, что ее возмущение перевешивало печаль. Ровена была на десять лет старше Розамунд, и ей часто приходилось вызволять младшую сестру из всевозможных неприятностей. Неудивительно, высказалась леди Таттон, что бедняжка не смогла противостоять болезни, если учесть, что она безрассудно растратила свои силы в четырех замужествах и в два раза большем числе романов.

Эсме попыталась объяснить, что произошло потом. В той части, которая касалась лорда Ачанолта, это было нетрудно, потому что ее гнев не успел остыть. Но когда она попыталась объяснить, почему пришла за помощью к сэру Аласдэру Маклахлану и почему осталась в его доме, это прозвучало так, как если бы она рассказывала об одной из безумных выходок ее матери.

У ее тети хватило доброты, чтобы обойти молчанием то, что она думает по этому поводу.

— Мое дорогое дитя! — сказала она, вынимая носовой платок и прикладывая его к глазам. — Как Розамунд могла докатиться до этого?

— Я думаю, она не хотела, тетя Ровена.

Леди Ровена в расстройстве зашмыгала носом.

— Эсме, когда тебе было семнадцать лет, я умоляла твою мать отправить тебя ко мне. Но она отказалась. Она заплакала и сказала, что ты слишком молода. Сейчас у тебя могла уже быть семья. У тебя мог быть надежный муж, который избавил бы тебя от скандала, у тебя были бы деньги нашего дорогого папы, которые облегчили бы тебе жизненный путь. И вот что мы имеем вместо этого! — Она воздела вверх руки. — Мысль о том, как ты была выброшена из дома и должна была жить своим умом, разбивает мое сердце.

Эсме не была уверена, что у нее есть хоть какой-то ум, но она придержала язык.

Леди Таттон оглядела маленькую гостиную, ту самую комнату, в которой мисс Гамильтон заключила свою дьявольскую сделку с Маклахланом. Эсме вспомнилось, как он выглядел в ту ночь: осунувшийся, небритый, в синяках, он все-таки оставался на удивление красивым. Сейчас она уже не знала, кто из них был больше напуган. И если бы воспоминание никак не задевало ее сердечных струн, она бы могла посмеяться над своим и его поведением.

Тетины слова вырвали ее из задумчивости.

— Ах, не могу поверить, что вы живете в этом логове порока, — резко сказала она. — Дитя мое, о чем ты думала? И о чем думал сэр Аласдэр? Безнравственный негодяй! Невинная молодая женщина, живущая под этой крышей? Он, конечно же, прекрасно все понимает, если уж ты не понимаешь!

— Я сама прекрасно понимаю, — признала Эсме. Особенно после прошлой ночи. — Но что мне было делать? Я ничего не могла придумать. А сэр Аласдэр — отец Сорчи.

Леди Таттон недоверчиво хмыкнула.

— Но мы не можем знать этого наверняка, разве не так, моя дорогая?

Эсме покачала головой.

— Я слышала, как мамочка бросила это в лицо Ачанолту. Она застала его в постели с одной из наших горничных и очень разгневалась. Зачем бы ей врать?