К середине октября между Эсме и Маклахланом установилось что-то вроде перемирия. Как бы по взаимному соглашению, они всеми силами избегали оставаться наедине. Но однажды, когда Эсме сошла вниз, чтобы выпить чаю, на кухне случилась какая-то неполадка. Около часа Эсме прослонялась по дому, а затем возвратилась в классную комнату.

Заглянув в нее, она обнаружила там Маклахлана, пристроившегося на маленьком стульчике, и Сорчу, сидевшую на столе. Остальные девять стульчиков, которые не использовались, а служили, скорее, украшением, непонятным образом исчезли. Но в конце комнаты громоздилось какое-то сооружение с верхом из старого коричневого одеяла, из-под которого подозрительно выпирали бугры. Прекрасно. По крайней мере стульчикам нашлось какое-то применение.

Она снова перевела взгляд на Маклахлана и Сорчу, которые забавно смотрелись вместе — он с длинными ногами, вытянутыми почти через всю ширину стола, и Сорча с раскинувшимися вокруг, как у принцессы, юбочками.

На столе в беспорядке лежали несколько книг, которых Эсме прежде как будто не видела. Тут же были маленькие деревянные ящички, раньше стоявшие на полках в детской; крышки некоторых из них были откинуты. Сорча и ее отец как раз рассматривали что-то в одном из них. Внезапно Эсме поняла, что Сорча грызет что-то круглое и блестящее.

— Ой, что это у нее? — воскликнула Эсме, врываясь в комнату. Маклахлан вгляделся и нахмурился.

— Черт! — вырвалось у него. — Дай это сюда, озорница. Эсме ждала, что Сорча закапризничает. Но малышка выплюнула то, что у нее было во рту, в руку отца, заливаясь смехом, как будто это была веселая шутка. Аласдэр вытер этот предмет о брюки.

— О Боже! — сказал он. — Еще один византийский гиперпирон.

— Еще одна необычная монетка? — удивилась Эсме. — Где она их берет?

Маклахлан усмехнулся как-то почти по-мальчишески и показал на открытый ящичек.

— Я пытаюсь привить ребенку интерес к нумизматике.

Эсме непонимающе взглянула на него. В этот миг она ничего не уловила, кроме блеска в его глазах. Но тут же, сделав усилие, овладела собой.

— К собиранию монет, — пояснил он, явно не подозревая, в какое состояние мгновенно погрузил ее.

Ей удалось заговорить небрежным тоном:

— Если вы имеете в виду накопление, — она заглянула в один из ящичков, — то шотландцы приходят к этому естественным путем.

Маклахлан откинул назад голову и захохотал.

— Но это, мисс Гамильтон, редкие древние монеты.

— Тогда, — сказала Эсме, уперев руку в бедро, — что редкого в той монете, которую она только что сунула в рот?

Маклахлан нахмурился.

— Что за черт! — Он отнял у девочки монетку.

— Что челт, — сказала Сорча. Маклахлан еще больше нахмурился.

— Не говори этого.

— Не говоли, — эхом отозвалась Сорча.

— Ну вот! — сухо заметила Эсме. — Она уже чему-то учится, как раз тому, что нужно.

Маклахлан коротко вздохнул.

— Не нападайте на меня, Эсме! Я стараюсь. Эсме улыбнулась.

— Хорошо, я знаю поговорку о камнях и стеклянных домиках. А чем еще вы тут занимались? — Она повернула к себе доску для письма и нахмурилась.

— Это опоссум, — сказал Маклахлан.

— Видишь поссум? — сказала Сорча, показывая на рисунок пальцем. — Видишь?

Эсме наклонила голову набок, рассматривая рисунок.

— О-поссум?

— Североамериканское сумчатое, — пояснил Маклахлан.

— В самом деле? — Эсме всмотрелась в рисунок. — Похоже, он немножко…

— Безобразный? — закончил Маклахлан. — Выдумаете, у меня нет способностей к рисованию? Уверяю вас, это не так. Опоссумы на редкость непривлекательные животные.

Эсме метнула на него взгляд и улыбнулась.

— А что это торчит у него изо лба?

— Лог! — сказала Сорча, показывая на него пальцем. — Видишь? Видишь лог?

— Конечно, вижу, — пробормотала Эсме. — Опоссум с рогом? Совершенно очаровательно.

Маклахлан как-то застенчиво улыбнулся.

— Нет, рог у него как у… у единорога. Улыбка Эсме сделалась шире.

— У единорога?

Маклахлан взъерошил волосы на голове Сорчи.

— Видите ли, я не забыл, что сегодня у этого бесенка день рождения, — пояснил Маклахлан. — То есть, если честно, мне вчера напомнил об этом Уэллингз. Я купил ей в подарок несколько книжек с картинками. И больше всего ей понравилась книжка о единорогах.

Когда Эсме взяла в руки книжку, ее губы дрогнули в улыбке. Она и вообразить себе не могла, что он подумает о дне рождения Сорчи.

— Я подарила ей деревянный волчок, — ошеломленно сказала она. — И новые рукавички.

— Тогда она действительно своенравная маленькая принцесса, — отвечал он. — А сегодня принцесса настаивает, чтобы всем ее животным были пририсованы рога.

Сорча наклонилась и стала пальчиком обводить рисунок на доске.

— Лог, видишь? — гордо сказала она. — У инологов есть логи.

В ответ Маклахлан снял ее со стола и посадил к себе на колено.

— У единорогов есть рога, — поправил он, вытирая ее вымазанный мелом пальчик своим шейным платком. — Но у опоссумов — настоящих, — запомни, их нет. Этот рог я нарисовал, только чтобы позабавить тебя, глупышка.

Сорча засмеялась и занялась булавкой на шейном платке Маклахлана. А он приглаживал ее буйные кудрявые волосы, аккуратно убирая их за ушки.

Эсме переводила взгляд с мужчины на девочку и обратно, и на сердце у нее стало тепло. К несчастью, тепло от сердца распространилось на колени, которые вдруг ослабли. Нет, ей не следует так долго оставаться в обществе этого мужчины! Эсме безотчетно резко убрала руку со спинки стульчика, на котором сидел Маклахлан, и отошла подальше.

Это, как она поняла позднее, было замечено, потому что она получила передышку. Маклахлан поцеловал Сорчу и снял ее с колена.

— Иди играй, шалунья! — Он встал и начал собирать деревянные ящички. Едва возвышаясь над крышкой стола, Сорча наблюдала за ним, выпятив нижнюю губу.

— Вы уходите? — пролепетала Эсме.

Он бросил на нее непонятный, уклончивый взгляд. Тяжесть чувствовалась в этом взгляде, губы скривились так, как будто Маклахлану вдруг стало больно.

— Полагаю, мне следует идти.

Эсме не нашлась, что сказать. Конечно, она не хотела, чтобы он оставался. Но Сорче явно нравилось его общество. Импульсивно она сделала движение, чтобы дотронуться до его руки — остановить его, чтобы сказать ему… Что?

По счастью, в этот момент он отодвинулся, чтобы взять последний ящичек.

— Я не знала, что вы коллекционируете монеты, — глупо сказала она.

Он улыбнулся, но его глаза остались серьезными.

— И очень страстно, — признался он. — Детское увлечение превратилось в одержимость, а, надо сказать, это очень дорогое удовольствие.

Его слова удивили Эсме. Такое хобби не сочеталось со сложившимся у нее представлением о Маклахлане.

— Это ведь требует больших познаний? — сказала она. — Коллекционирование монет?

Он засмеялся, не поднимая глаз от своих ящичков.

— Мой отец говаривал, что это забава богатых людей, и я думаю, он был прав, — отвечал Маклахлан. — Нет, если вы хотите найти в нашем семействе человека с хорошими мозгами, так это мой брат. У него есть голова на плечах, и он умеет вести дела, тогда как мне достались внешность и обаяние.

Эсме не знала, что сказать на это. Маклахлан сделал движение, чтобы забрать сложенные один на другой ящички, но остановился.

— Что до моего обаяния, мисс Гамильтон, — я не забыл, что должен просить у вас прощения, — невозмутимо добавил он. — Мое поведение несколько недель назад было недопустимым. Сожалею, что не сказал этого раньше.

Эсме не хотелось, чтобы он напоминал о неприятном происшествии в его кабинете.

— Давайте больше не будем об этом, — сухо сказала она. — Но вы напомнили мне, что я не поблагодарила вас за бумаги, которые вы мне вручили.

Он бросил взгляд на Сорчу.

— Вы поняли, что это за бумаги? — спросил он. — Вы положили их в надежное место?

Она с трудом проглотила комок в горле и кивнула. Порой на него невозможно было сердиться так, как он того заслуживал. Он умел найти путь к ее сердцу.

— Мне приходилось видеть завещания раньше, — отвечала она. — Признаюсь, я почувствовала огромное облегчение.

— Мисс Гамильтон, я занимался им в тот день, когда заболела Джулия, — сказал он ровным голосом, без всяких эмоций. — Мои земли в Шотландии — заповедное имущество, — продолжал он. — Они, скорее всего перейдут к Меррику, хотя он говорит, что не примет их.

— Я знаю, что такое заповедное имущество, — сказала она.

— Но этот дом и все остальное будут принадлежать Сорче, — продолжал он. — Меррик узнает об этом, если… хорошо, если. Я знаю, вы его не любите — тут я ничего не могу поделать. Но ему можно доверять. Сорча никогда не останется снова без крыши над головой.

И прежде чем Эсме смогла подумать о достойном ответе, Маклахлан собрал свои ящички и исчез.

Эсме не видела Маклахлана до следующего воскресенья, и его появление снова было неожиданным. Она, как обычно, оставила Сорчу на попечение Лидии, чтобы посетить утреннюю службу. Эсме помнила, что тетя Ровена посещала церковь Святого Георгия, и само собой получилось, что она выбрала ее. Правда, в столь великолепной церкви она чувствовала себя неловко.

В то воскресенье на одной из передних скамеек она снова заметила мистера Уилера, и снова он был один. Проповедь была очень скучной, паства осталась равнодушной. Эсме возвращалась на Грейт-Вуин-стрит грустная, ею снова овладело чувство тоски по дому, и непонятно почему, она думала о мистере Уилере. После полудня Эсме надела на Сорчу ее лучшее пальтишко и попросила слугу снести вниз и поставить на тротуар коляску. День был холодный, серое небо и взвешенная в воздухе водяная пыль не способствовали хорошему настроению, но Эсме нестерпимо захотелось побыть там, где много зелени и воздуха, даже если это всего лишь Сент-Джеймсский парк.

— Гулять! — радостно хлопала в ладошки Сорча, показывая на ждущую ее внизу коляску. — Мы идем. Гулять парк, Мей. Гулять парк, уточки.